Другая сторона утопии

Как роман о царстве ночных кошмаров сломал жанровый канон

В позапрошлом выпуске «Блога о чтении» Даша Борисенко пыталась доказать, что утопия лучше антиутопии, и обещала написать об одном из самых нетипичных образцов жанра. Пришло время выполнить обещание: на этот раз речь пойдет о «Другой стороне» Альфреда Кубина.

Идея подмены реальности сном стара как мир. В IV веке до н. э. китайский философ Чжуан-цзы не мог понять, становится он бабочкой во сне или сам он наяву — на самом деле сон бабочки. В 1635 году испанский драматург Педро Кальдерон написал пьесу «Жизнь есть сон» о принце, выросшем в темнице (вырвавшись на волю, он не мог избавиться от мысли, что оказался во сне). Еще через два столетия Эдгар По сочинил свой «Сон во сне», а дальше уже и перечислять не стоит — вслед за кэрролловской Алисой западная культура погналась за белым кроликом и с тех пор, кажется, так и не вернулась из Страны чудес.

Особую пикантность этой теме придала теория Фрейда. Сны перестали считаться вещими и боговдохновенными, но их статус царства бессознательного, где человек только и может обнаружить свои истинные страхи и желания, оказался даже более привлекательным. В итоге культура на пару десятков лет погрузилась то ли в гипнотический сон, то ли в опиумную галлюцинацию. И если бы не это забытье, в котором спасались те, кто не желал видеть, как старая Европа идет ко дну и человечество приближается к Первой мировой, мы бы не знали эстетики модерна.

Роман Альфреда Кубина — попытка подвести черту под ар-нуво с его сомнамбулическим эскапизмом. Художник-экспрессионист не осуждает и не идеализирует эту картину мира. Он пытается взглянуть на сон закатной Европы изнутри.

Герой «Другой стороны», художник (как ни удивительно), получает заманчивое приглашение от старого школьного товарища Патеры — пересечь полмира и поселиться в сердце Азии, в новоявленной стране, где этот школьный товарищ стал императором. Герой — человек нестабильный, но увлекающийся, и после недолгих раздумий он вместе с женой проделывает долгий и опасный путь, чтобы навестить доброго друга. Царство грез и его столица Перле оказываются конструктом, живущим по законам — не сна даже, а скорее ночного кошмара. Здесь всегда пасмурно и жители уже сами не помнят, когда в последний раз видели солнце. Архитектура страны — это дома, целиком привезенные со всех концов света. Дома самые разные и причудливые, роскошные и нищенские, но все они довольно ветхие и объединены дурной славой. В этих домах сходили с ума, убивали и кончали с собой, видели призраков и плели интриги. Мир Перле кажется мрачноватым, но спокойным и безопасным, однако, как и любой сон, в определенный момент он выходит из-под контроля. 

Грохот приближался — за мной, похоже, гнались. Наконец я отчетливо расслышал чье-то кряхтенье и тяжелое дыхание. При этих звуках меня охватил такой ужас, что я решил, что схожу с ума. Словно ошпаренный, я рванулся вперед, но тут силы изменили мне, и, близкий к обмороку, я рухнул на колени. Я беспомощно вытянул руки навстречу приближающейся опасности; на полу догорали мои последние спички. Топот был уже рядом — на меня дохнуло ледяным ветром, — я увидел белую истощенную лошадь и, несмотря на скудное освещение, разобрал, что животное находится в ужасном состоянии. Она была худа как скелет и с отчаянным усилием выбрасывала вперед свои копыта. Костистый череп был вытянут далеко вперед, уши прижаты, — в таком виде эта несчастная тварь промчалась мимо меня. Ее мутный, безжизненный взгляд встретился с моим — лошадь была слепа. Я услышал скрип ее зубов и, провожая ее глазами, разглядел истерзанный, окровавленный круп.

И вот читатель уже ждет, что герой, потерявший любимую жену и наполовину лишившийся рассудка, найдет волшебный способ разрушить этот антиутопический мир и озарить его солнечным светом. Но в этот момент роман Кубина превращается в странный гибрид «Кентервильского привидения» и абстрактного дурного романа Германа Гессе. В царство грез приезжает американец с карикатурным именем Геркулес Белл — поборник прогресса и материалист, мечтающий свергнуть тлетворный режим ретрограда Патеры. Да и само по себе заклятие, на котором держалась эта маленькая угрюмая цивилизация, потихоньку утрачивает силу. Перле разрушается на протяжении доброй трети книги — эпично и завораживающе отвратительно. И к тому же во всей этой истории оказываются повинны аборигены, синеглазые потомки Чингисхана, обладающие тайным знанием. В общем, солнце-то из-за туч выходит, только его свет уже не предвещает герою ничего хорошего.

Вернувшись в реальный мир, герой оказывается в лечебнице и живет воспоминаниями о завораживающем аде, в котором ему довелось побывать. Тяга к смерти, которой он отличался задолго до того, как попал в гости к Патере, принимает роковые масштабы: 

Я полюбил небытие экстатически, как женщина; я упивался им. В светлые, лунные ночи я отдавался ему всем своим существом, созерцал его, чувствовал его и испытывал неземное блаженство. Я стал интимным другом этого величайшего из владык, достославного князя мира, красота которого неописуема для всех, кто чувствует его. Оно было моей последней, величайшей отрадой. Я узнавал его в каждом опавшем листе, в сырой траве, в рыхлой земле. Уступать его хитрым кошачьим домоганиям, воспринимать производимые им разрушения как любовные объятия — вот что делало меня счастливым!

Любая утопия имеет стержень, будь то вера во всеобщее равенство, христианская мораль или торжество технического прогресса. Кубин же не просто облачает фантастический жанр в одежды прошлого (выйди «Другая сторона» сегодня, она наверняка прошла бы по разряду стимпанка), но и лишает утопическую конструкцию определенного центра. Религия здесь — набор бессвязных верований в знаки судьбы и власть эфемерных сил, отрицание прогресса не компенсируется восхищением былой культурой — шедевры живописи и уникальные антикварные объекты здесь ценятся сугубо как элементы интерьера, равенства в Перле никакого нет, но все настолько безразличны друг к другу, что им не до классовой борьбы. Единственное, что объединяет подданных Патеры, — тот факт, что они рано постарели, чтобы не сказать пошлое «умерли внутри». Скитаться в сумерках без явной цели для них гораздо естественнее, чем стремиться к светлому завтра. Именно поэтому они получили приглашение в царство грез.

В Средние века в поэзии трубадуров был жанр под названием «альба». Злейшим врагом лирического героя там выступала утренняя заря, сулившая ему неизбежное расставание с возлюбленной и возвращение в суровый реальный мир. «Другая сторона» — это утопия-альба. Каким бы прекрасным ни казался любой литературный город солнца, как бы счастливы ни были его жители и сколько бы порций мороженого они ни получали каждый день, вряд ли кому-то всерьез захочется там поселиться — страшно скучно. А Кубину удалось создать мир, в котором хочется побывать и, даже если он обречен на разрушение, остаться до зари. Не совершать ошибку и не выходить из сумрака.

В оформлении статьи использованы собственноручные  иллюстрации Альфреда Кубина к роману.