Любовь
без штампа: почему государственный брак устарел?
Михаил Пожарский рассказывает о том, что такое естественные
и неестественные брачные отношения, сколько нужно съесть наркотиков, чтобы стать православным фундаменталистом, и почему русские
и китайцы не умеют стоять в очереди.
В середине октября российские СМИ хором вопили: «В Эстонии легализовали гей-браки!» В действительности это значило,
что парламент Эстонии разрешил гражданское партнерство, которое отличается от брака множеством юридических нюансов, незаметных отечественным журналистам с их профессиональным «геецентризмом».
Партнерство — это такое «право не ходить в ЗАГС». Оно означает, что пара (независимо от пола!) может зарегистрировать свои отношения у нотариуса, приобретая ряд преимуществ, ранее доступных только женатым. Право наследовать имущество, принимать медицинские решения, иметь опеку над детьми —
в разных странах по-разному.
В обсуждениях прогнившего Запада и мирового гей-заговора, редко упоминают о той выгоде, которые получают от партнерства обычные, скучные гетеросексуальные пары. Но только вдумайтесь: чтобы изменить свой юридический статус (а именно этим является регистрация брака) не нужно выстаивать очередь к советским теткам. Достаточно пойти к нотариусу и заключить договор — полная бездуховность.
Куда же катится этот мир?
Мир катится в сторону отмены государственной монополии
на брак. И даже Россия медленно катится вместе с ним. Опросы показывают, что все больше людей предпочитает не пользоваться услугой государственного бракосочетания. Но посреди этого ревущего потока неизбежности скалой встает российское государство. Прогрессивные веяния дойдут до нас как обычно
с опозданием лет в 500, ведь наш нынешний курс — консерватизм, домострой и традиционные ценности.
Вот только понять бы, какие ценности являются традиционными
и почему они настолько несовместимы с правом выбора, свободой, чистым туалетом и прочими благами цивилизации? Расспрашивать об этом самих поборников ценностей обычно
не имеет смысла. Они хорошо знают против чего они борются,
но редко знают за что.
Попробуем разобраться.
Что естественно, то не безобразно
В проповедях о морали регулярно звучит аргумент о том, что следует поддерживать «здоровое» и «естественное». Но какая форма семейных отношений является «естественной» — мнений много. Самое естественное — спросить у биологии.
Брачная стратегия большинства животных представляет собой массовый разброс ДНК в любые доступные отверстия. А что является нетрадиционным в животном мире, так это моногамия. Этим страдает не более 5% видов. При этом сложно сравнивать людей с такими далекими моногамными видами, как аисты
и мыши-полевки.
Сужение зоны поисков до ближайших родственников из семейства гоминид не сильно проясняет дело.
Самцы горилл, напротив, ревностно охраняют свои гаремы.
Орангутаны предпочитают одиночество.
И ту и другую модель можно встретить и людей. Например, россияне предпочитают одиночество и не платить алименты, а южные соседи ревностно охраняют свои гаремы. Но это не то.
Самый близкий к человеку род — шимпанзе. Вся жизнь шимпанзе обыкновенного сосредоточена на борьбе за ранг. Одно время ученых сильно занимал вопрос криков, которые самки этого вида издают во время секса. Выяснилось, что чем выше ранг самца, тем громче кричит гордая самка.
А если самку угораздило спутаться с лузером, она предпочитает делать это тихо и подальше от любопытных глаз. Жизненно, но тоже не то.
Другой вид шимпанзе — карликовые шимпанзе или бонобо — получили широкую мировую известность благодаря тому, что сделали секс основным видом социальной коммуникации, а проявляемой при этом изобретательности могут позавидовать Brazzers. Бонобо также превосходят крупных собратьев интеллектом и способны выучить сотни слов.
В человеческом обществе, конечно, встречаются типажи, как более похожие
на воинственных шимпанзе, так и на make love not war бонобо, причем
с аналогичной разницей в интеллекте. Но тоже не то.
Объяснение того, как именно человек выработал свою модель поведения предложил антрополог Оуэн Лавджой.
Вкратце, дело было так: самки не могли самостоятельно кормить детенышей, которые слишком долго оставались в беспомощном состоянии (плата за суперкомпьютер в черепной коробке). Поэтому самки были заинтересованы не столько в агрессивном альфа-самце, сколько в послушном трудоголике, который гарантированно прокормит ее вместе с детенышем. А чтобы привязать к себе кормильца, самки обзавелись способностью заниматься сексом круглый год (у большинства животных спаривание имеет сезонный характер).
Проще говоря, самые что ни на есть природные, биологические основы людской моногамии — это секс в обмен на продовольствие.
При этом, еще и выгодны эдакие смешанные стратегии. Самке выгодно получить гены от доминатного самца, а если такого нельзя привязать к себе — найти заботливого дурака, который взрастит чужие гены. И следить, чтобы его не увела сучка по соседству. Самцу нужно следить за своей самкой, но при каждом удобном случае забрасывать свое ДНК чужим — авось прорастет.
Утверждают даже, что именно это, а вовсе не труд, сделало из обезьяны человека. Ведь такое поведение требует развития сложных когнитивных навыков вроде умения плести интриги, врать и распознавать ложь.
Мораль и простыни
Поэтому апелляции к «естественному» — это очень смешно. Отвечать можно так: «Да-да, а еще естественно бегать голышом по саванне в поисках падали, недоеденной крупными хищниками, можете приступать».
Под «традиционными ценностями» понимают скорее нечто вроде пожизненного патриархального брака, сдобренного священным правом лупить детей
(на которое смеет покушаться ювенальная юстиция) и раз в год разгонять
гей-прайд. Выглядит довольно неестественно — откуда оно вообще взялось?
Долгое время это объяснялось исключительно религией. Просто забудьте все описанное выше, начинайте креститься при упоминании Дарвина и утверждать, что Господь создал Землю за шесть дней 6000 лет назад, на третий день, конечно, создав ремингтон со скользящим затвором. Может не получиться. Современному человеку сложно превратиться в Дмитрия Энтео, а для этого нужно употребить слишком много наркотиков.
Более реалистичное объяснение — для ограничения этой самой естественности. Именно это сквозит в любой патерналистской консервативной инициативе — «иначе вы друг друга сначала перетрахаете, а потом поубиваете».
Если в небольшой группе (племя, банда, офис) конфликты на половой теме еще можно улаживать миром, то на уровне больших групп адюльтер способен привести к массовой резне, смакованию чего посвящена львиная доля мировой литературы (например, «Илиада» с «Одиссеей»).
Чтобы резня случалась не каждый, а хотя бы через день, в традиционном обществе «смешанные стратегии» табуируются, а союз формата «секс в обмен на продовольствие» торжественно закрепляет седовласый патриарх, в присутствии всей стаи, богов, духов и прочих важных свидетелей. В случае нарушения табу агрессии не дают расползаться, а просто направляют на наименее ценных представителей общества — за измену казнят женщин, но не мужчин.
В качестве побочного эффекта традиционная мораль порождает как изощренные формы насилия (например, женское обрезание), так и уродливые формы ханжества. Там и тут очередного консервативного политика ловят верхом на малолетней проститутке, а священника стаскивают с мальчика из хора. Страны с авторитарной моралью являются лидерами в области сексуального насилия и потребления порнографии.
Очевидно, что приверженность традиционным ценностям требует еще более развитых когнитивных навыков — врать и лицемерить приходится больше,
чем в палеолите. Чем увереннее человек разглагольствует о морали, тем выше вероятность, что он тайно мечтает о мальчиках из хора.
Мне сложно вообразить что-то более аморальное, нежели обычай демонстрировать окровавленные простыни родне в целях подтверждения товарных качеств купленной за калым невесты. Но долгое время именно подобные процедуры являлись фундаментом общественной нравственности.
Стабильность общества зависит от того насколько эффективно его членов принуждают к соблюдению контрактов. Брак в традиционном обществе — такой же контракт, как и все остальные. «Выкуп», «приданое», «консуммация» — стандартные термины аграрной эпохи, обозначающие человека в качестве объекта межклановой купли-продажи. Ореол священности нужен лишь для придания контракту большего веса — отсылками к божественной силе снабжались любые средневековые договоры.
Заборы и запреты
Прошло время, и появился еще более эффективный механизм принуждения — централизованное государство. В России до этого додумались рано.
Начиная с XVIII века церковь была частью государства, а приверженность
вере вплоть до 1905-го года поддерживалось десятком уголовных статей. Церковный брак был одновременно и государственным. Затем большевики просто выкинули из уравнения устаревших попов, разработали свой квазирелигиозный церемониал и построили собственные храмы (дворцы бракосочетания), отдав церкви под склады с картошкой.
По прошествии многих лет лет квазирелигиозный церемониал выродился в сюжет фильма «Горько!», а склады с картошкой вновь открыли двери для прихожан. Но отношение к браку осталось тем же: есть единственно верная форма контракта, обеспеченная всей мощью государственного принуждения. Можете, конечно, баловаться всякими брачными договорами, но у нас для вас Семейный Кодекс, в котором уже все решено.
Такая трогательная забота о сохранности института семьи на практике приводит к взаимному недоверию. Когда невозможно заключить удобный договор, стороны начинают подозревать друг друга в нечестной игре. Занимаются всякой юридической эквилибристикой вроде покупки имущества на родителей, которая только подливают масла в огонь паранойи. В итоге живут не в любви и согласии, а в состоянии настоящей войны полов, где вовсю применяются упомянутые уже когнитивные навыки и формируется высокая культура формата всебабышлюхи-всемужикикозлы.
Многие предпочитают вообще не регистрировать отношения, лишь бы подвергать себя риску стать частью этого увлекательного феномена. При этом, на них еще и сыплются обвинения в безнравственности. Потому что наличие штампа в паспорте — это такой современный способ публичной демонстрации простыней.
Но если традиционный брак, очищенный от религиозной шелухи — просто форма контракта, почему бы не расширить возможности этого контракта,
дав людям немного свободы? Проблема не в культурной инерции, она ведь
не помешала перепрыгнуть из церквей во дворцы бракосочетания, а теперь еще
и смешать все это в одну большую шизофреническую кучу. Хотя понятно, что никто не любит отказываться от своих монополий — ни церковь, ни государство.
Но есть другая причина. По этой же причине в России на входе в здания принято оставлять открытой только одну дверь, когда дверей этих две или более.
По той же причине на улицах и в метро обязательно стоят перегородки, предназначенные для организации «людского потока», хотя именно они
и создают давку. Такие же заборчики стоят по всему периметру общественной жизни — источник людских неудобств и страданий. Но все почему-то
уверены, что без них нельзя. Если вдруг открыть обе двери сразу —
весь вековой миропорядок канет в небытие.
Здесь вообще стоит задуматься —
может и хрен с ним, с таким миропорядком?
Но никуда он, к сожалению, не канет. В одной статье посвященной протесту
в Гонконге я прочитал, что разница между жителями Гонконга и китайцами
из КНР видна в умении стоять в очереди. В случае надобности первые выстраиваются в аккуратную очередь, тогда как вторые устраивают давку
с визгами и драками — сказывается привычка жить в патерналистском государстве. А чтобы сформировалась привычка к самоорганизации, нужно
сначала убрать заборы. Можно постепенно, по частям. Но убрать.
Цивилизованный мир изжил консуммации с простынями. Сейчас изживает
и обязательные штампы в паспорте. Потому как главное ведь очень просто
и банально — это любовь, уважение, доверие. Вещи естественные
и неестественные одновременно, которые рождаются где-то на стыке нашей биологии с достижениями культуры и не могут существовать вне свободы выбора.
Но в России не верят в эти сказки. Ладно уж там неприятие экономических свобод и свободы слова — не доросли еще, сиволапые. Но боязнь хоть немного ослабить поводок даже в сфере брака, который должен быть основан на любви и согласии — это уже крайняя степень саморазоблачения. Равнозначно официальному заявлению, что эстонцы (и еще примерно полмира) умеют стоять в очереди,
а русские — не способны по определению.
Подпишитесь на нас в социальных сетях