Очень плохая история, раньше гораздо лучше была

Почему в России боятся науки-неудачницы

Обучаясь в аспирантуре исторического факультета МГУ, Кирилл Савинов старался как можно меньше применять свои профессиональные знания на W→O→S. Но час пробил и по заданию редакции он будет рассказывать о том, что такое наука история, чем она отличается от книг Владимира Мединского и от кухонных разговоров о сталинизме. В первом выпуске речь пойдет о парадоксальном месте этой науки в российском обществе.

Надо было изучать социологию. Социологов никто не трогает, хотя надо бы — в их знаниях куда больше практической пользы, чем в истории. Но нет, никто не обсуждает интерпретацию социологических опросов за семейным ужином, в «Фейсбуке» не ломают копья в битве за «идеальные типы» Макса Вебера, не становятся нерукопожатными за неправильный подход к составлению анкет. С историей другое дело. Это важнейшая из наук.

Кто у нас министр культуры? Историк (более того, доктор исторических наук) Владимир Мединский. Какой учебник обсуждают больше всего, единый учебник обществознания? Нет, учебник истории. Ну и как было сказано выше, спорят на кухнях и в интернете тоже об истории. Казалось бы, при таком уровне интереса к науке ученые-историки должны быть в центре внимания, но сами они считают себя глубоко несчастными и ненужными людьми, чураются общественных споров, да и те, в свою очередь, спокойно проходят без них.

Это уникальная ситуация. Люди не считают, что знают больше ученых в остальных областях знания. Но историческую дискуссию может поддержать любой. Да какое там поддержать — предложить смелую концепцию, уникальную точку зрения или даже разгромить историческую науку как таковую (просто заявив, что это не наука) или уничтожить сам ход человеческой истории, ведь «кто знает, что там было, мы ничего на самом деле не знаем».

доктор исторических наук

Историки-профессионалы, столкнувшись с таким отношением, расстраиваются и уходят в себя, называя окружающих идиотами. Мне же кажется, что проблема не в идиотизме.

Большинство представляет себе историю так, как ее преподают в школе. В школьном курсе не рассказывают, как работают историки. Не говорят ничего о процессе получения тех фактов, которыми пичкают в школе. Историю просто проходят, как проходят «Войну и мир». Это несколько томов не самой увлекательной книжки про экзотические страны, королей, вождей, войны и какой-нибудь экономический подъем. После прочтения очередного куска этой сказки предлагается высказать свое мнение.

Это как если бы алгебру преподавали не через формулы и уравнения, а через последовательность из десяти или пятнадцати задач, решение которых надо запомнить наизусть. В истории, конечно, нет формул и уравнений (их нехватка чувствуется так остро, что ее пытаются всячески заполнить смыслами истории), но есть представление о работе с источниками, критике этих самых источников и работ других историков, сравнительном анализе и прочих вещах, которые отличают эту науку от волшебной сказки или исторического романа.

Такое школьное представление не меняется с течением времени. Человек или не интересуется вопросами истории вообще, но твердо помнит, что как в учебнике напишут, так все знать и будут, поэтому разумно не доверяет написанному, или же становится любителем истории, что выражается в желании прочитать как можно больше таких увлекательных романов, как школьный учебник, но желательно, чтобы в них все было написано наоборот.

В Англии и Соединенных Штатах любители истории обычно роются в локальных архивах или занимаются генеалогией. Такое хобби было у Говарда Филлипса Лавкрафта или матери модельера Александра Маккуина. У нас любить историю означает иметь 60 книг о Сталине или собирать альбомы с фотографиями последних Романовых. История как наука о прошлом полностью сливается со школьным учебником. Отсюда убеждение, что историю легко переписать, изменить или приукрасить. Вот напишет кто-нибудь о том, что в 2013 году люди общались с марсианами, а лет через 300 люди найдут это свидетельство и поверят его автору на слово. Объяснение, что этого не произойдет и такой грубой фальсификации помешают различные исторические дисциплины, все равно вызывает недоумение.

«Да нет, а если вдруг все остальное уничтожат, да что мы знаем о том, что было вчера, не то, что о том, что было так давно». Мы действительно не так много знаем о том, что было вчера, но вообще-то знаем немало о том, что было 500 лет назад. Главное, что ученые если чего-то и не знают, стремятся это узнать, а если что-то знают, хотят лишний раз это проверить.

Но мне кажется, что всему виной не только это простодушие. Невежеством нельзя объяснить, почему в России так яростно отрицают научную ценность или само существование истории. Это сознательная стратегия и результат жизненного опыта миллионов людей. И чем они успешней и умнее, тем подозрительнее относятся к знанию о прошлом.

Люди, которые десятилетиями живут, избегая государства, укрываясь от налогов, выплачивая или получая серую зарплату, снимая квартиры без договора, с усмешкой относятся к заявлению историка, что по документам можно понять, где человек жил и чем занимался. Они не имеют ни малейшего представления о функционировании власти в стране и разумно заключают, что уже те, кто будет жить после нас, ни в чем не разберется. Они ждут, когда закроют интернет, отключат свет или рухнет отстроенное за много миллиардов высоченное здание, и прекрасно знают, что после них ничего не найдут — никаких следов. И, возможно, этим людям так лучше, а историки назойливо напоминают, что скрыть весь этот позор от потомков не удастся. Кому это надо? Кому нужна такая наука?