Нацбол, террорист, писатель и Адольфыч рассказывают, как посидели

Как обустроить свой быт в тюрьме? Как подружиться с сокамерниками? Во что играют в тюрьме и как шутят? На эти вопросы ответили Адольфыч, Иван «Паук» Асташин, Роман Попков и Андрей Рубанов. Трое из них уже на воле, один все еще отбывает наказание и отвечал нам прямо из тюрьмы.

Владимир «Адольфыч» Нестеренко

Был осужден два раза: за насилие в отношении сотрудников милиции в начале 90-х и за грабеж и вымогательство в конце 90-х, отбывал наказание в учреждениях исполнения наказаний Украины.

Андрей Рубанов

Был арестован в 1996 году по обвинению в хищении государственных средств, пробыл под следствием три года, был признал невиновным и отпущен на свободу из зала суда. По словам Рубанова, чтобы оправдать его трехлетнее пребывание в изоляторах, ему дали срок за неуплату налогов. 

Иван «Паук» Асташин

Лидер АБТО (Автономная боевая террористическая организация), приговорен к 13 годам колонии строгого режима. Под стражей находится с февраля 2011 года. Сейчас содержится в СИЗО «Матросская тишина», перевезен в Москву из ИК-17 (Красноярский край) для пересмотра приговора.

Роман Попков

Бывший руководитель московского отделения НБП (Национал-большевистская партия). Сидел с мая 2006 по август 2008 года по обвинению в хулиганстве. 

Смотря для кого. Если для профессиональных преступников — есть коды, а для обычного фраера, пусть даже он всю соседскую семью стамеской вырежет, — нет кодов, все чужие. Отсюда и выражение — «иди своих ищи», это когда человеку отказывают в товариществе, в компании; под «своими» здесь, как правило, имеются в виду находящиеся на низшей ступени развития или в низшей касте.

 Камеры (хаты) есть разные: есть помещения на 20 и более арестантов, есть небольшие камеры на четыре-шесть мест. В больших камерах у сидельцев четкое разделение труда.

Например, дорожники — люди, «держащие дорогу», то есть осуществляющие межкамерное сообщение при помощи протянутых от окна одной камеры к окну другой камеры веревок (коней). Веревки делаются из распущенных свитеров, к ним привязываются записки (малявы) и даже небольшие грузы (конфеты, чай, сигареты).

Есть уборщики, есть своего рода сторожа (шнифтовые) — зэки, посменно стоящие возле дверей в камеру (шнифтов) и наблюдающие в щелочки за движением охранников в коридоре (на продоле). Это очень важная функция: если сотрудники администрации идут в камеру с какой-либо целью, нужно успеть дать сигнал, чтобы население камеры успело спрятать запрещенные предметы (в первую очередь мобильные телефоны) и убрать коней с дороги.

В камере есть и свое руководство: смотрящий из числа блатных, ответственные за сбор общака.

В маленьких камерах, разумеется, такого четкого разделения функций быть не может. Например, уборку там, как правило, делают по очереди.

По каким правилам устанавливается контакт? Ну, заводят тебя в камеру, ты здороваешься со всеми, интересуешься, кто смотрящий за камерой, подходишь к нему. Рассказываешь, кто ты, что у тебя за статья, сидел ли раньше в тюрьме или колонии. Есть расхожее заблуждение, что у заехавшего в камеру в первый раз (у первохода) будут очень внимательно интересоваться его образом жизни на воле, специально искать какие-то зацепки, чтобы наехать на него и вынуть у него душу. Это не так, демонизировать тюремный мир не нужно. Смотрящий видит, что ты не блатной и не подосланный стукач, а вообще случайно оказавшийся в тюрьме пассажир. Ну, тебе объясняют, что и как в камере, кто чем занимается, дают тебе время присмотреться. Дают место на свободной койке (шконке). А дальше уже тебя со временем «подтягивают» к себе либо дорожники, либо камерный блаткомитет, либо еще какие-то микроколлективы. Главное — не врать никому и ни в чем, держаться скромно, но уверенно, быть чистоплотным (чистота в тюрьме — залог выживания), не играть в азартные игры (об этом чуть ниже).

Кстати, насчет распределения спальных мест. Дальше от входной двери и ближе к окну — более козырные места, которые занимает смотрящий со своими приближенными. Возле дверей обычно ютятся мужики.

Впрочем, есть отдельные случаи жесткого поведения блатных по отношению к первоходам. Могут придраться к проколотым ушам, к каким-то «стремным» татуировкам (ну не знаю, если там петух будет набит во всю спину, например), начать выводить новичка на тему того, «не п**** ли он». Сразу отмечу, что подобное поведение по отношению к первоходу со стороны блатных является беспределом, искусственно, ради куража, загонять человека в низшие касты запрещено воровскими понятиями.

Внутренние коды... Да какие там нафиг коды. Современная тюрьма сильно изменилась. Раньше огромную роль играли татуировки, сделанные по воровским, криминальным канонам. По этим татуировкам — перстням, куполам и т. д. — можно было прочесть всю жизнь заключенного, всю его тюремную биографию. Теперь это направление тюремной субкультуры находится в упадке. Вообще-то в нормальной камере все арестанты до определенной степени свои друг другу. Дело в том, что в обычных камерах (людских хатах) содержатся только блатные и мужики, там нет неприкасаемых, изгоев. Раньше обиженных держали вместе с остальными арестантами, и они спали возле санузла (параши) прямо на полу. Но в последние годы всех неприкасаемых администрация следственных изоляторов помещает в отдельные камеры (обиженки). В колониях они тоже сведены в отдельные отряды. Бывших сотрудников (ментов, попавших в СИЗО) тоже теперь держат отдельно. Так что как-то напрягаться по поводу своих-чужих в камере вряд ли стоит. Нужно просто подобрать себе хоть какой-то близкий круг общения. Ну, например, политическим заключенным проще находить общий язык с бизнесменами, осужденными за мошенничество (статья 159 УК РФ).

Контакт с сокамерниками устанавливается по обычным человеческим правилам. Единственное, что надо учитывать при знакомстве и последующем общении, что в тюрьме (в широком смысле этого слова) общество делится на касты. Во-первых, есть людская масса и нелюдская. Людская масса состоит из мужиков, бродяг и воров. А все остальные людьми не считаются — это вязаные, обиженные, гады, б.….. и т. д. Основных (самых многочисленных) каст всего три: это мужики, вязаные и обиженные. Мужик — это обычный арестант, незамеченный в работе на администрацию и пассивном гомосексуализме (критериев, конечно, больше, но это основные). Вязаный (красный, козел, коза) — зэк, работающий на администрацию, а также хозобслуга. К вязаным относятся завхозы, дневальные, каптерщики, баландеры и все, кто в лагере выполняют какую-либо работу в жилой зоне (не на промзоне!). Про обиженных (они же петухи), я думаю, и так все в курсе, хотя, наверное, многие удивляются, узнав, насколько легко стать обиженным.

В Москве со всем этим не сталкиваешься, так как в людские хаты обычно не сажают ни вязаных, ни обиженных, а вот в других регионах (например, в Челябинске или Красноярске) в одной хате с мужиками могут сидеть вязаные или обиженные. Поэтому там, прежде чем жать кому-то руку или садиться пить чай с кем-то, надо интересоваться: «По жизни все ровно?»

Все основные правила вам охотно объяснят. Нельзя драться, нельзя сидеть на полу (это «нечистая» территория), крайне нежелательно ругаться матом, ибо все грубые ругательства в тюрьме имеют буквальное значение. Ни в коем случае нельзя брать чужие вещи, никакие, ни куска сахара, ни обмылка — ничего. Лучше даже не притрагиваться. Если хочешь, чтоб сосед перевесил полотенце, — позови соседа и попроси. Много чего нельзя, западло — короче говоря, лучше не вникать, а сразу сказать: так и так, первый раз, обычаев не знаю. Вы сами удивитесь, насколько терпеливо и спокойно арестанты могут объяснить новичку, где как и что делать или не делать.

Это мир — не движение, не партия, просто свой мир, мир государственных рабов и поставленных над ними государством-рабовладельцем надзирателей. А что правила одни и те же — смотря для кого. Если человек на свободе («на воле» там говорят) не поднимает случайно оброненного, не здоровается с гомосексуалистом за руку, не считает чем-то необычным прятать какие-либо предметы в прямой кишке в случае необходимости, в любой момент ожидает от окружающих чего угодно и каждым поступком дает понять, что трогать его не просто опасно, а опасно смертельно, — то для него что на воле, что в тюрьме правила одни. Опять же, если человек привык говорить «я тебя убью», а потом осуществлять угрозу, даже если обстоятельства неблагоприятны, — то тоже проблем не будет.

Прежде всего нужно понимать, что тюремный мир (имеется в виду, разумеется, мужская тюрьма) строго иерархичен. Он неосознанно, но очень четко копирует структуру традиционалистских сообществ с их нравами. Есть жрецы, брахманы, создающие и толкующие законы тюремного мира, являющиеся арбитрами, судьями. Это воры в законе. Их авторитет непререкаем для арестантов. По сути, это сверхлюди, высшие существа. Например, когда заключенный пишет записку (маляву) в другую камеру, он соблюдает ряд обязательных графических правил. Например, слова, имеющие особое значение для арестантского мира: название тюрьмы (Бутырский централ), слово «хата» (камера) подчеркиваются одной чертой. Словосочетание «вор в законе» подчеркивается двумя чертами, также двумя чертами подчеркиваются имена и прозвища воров в законе. Тремя чертами подчеркивается слово «Бог» и различные околорелигиозные речевые обороты.

Также есть кшатрии — армия блатных, то есть арестантов, свято соблюдающих все воровские и тюремные понятия не только в тюрьме, но и на воле, говоря ментовским языком — профессиональные уголовники. Это та самая братва, костяк тюремной цивилизации.

Есть вайшьи — мужики. Мужик — это арестант, не живущий на воле по воровским понятиям, обычный работяга, обыватель, попавший в тюрьму случайно, не собирающийся туда постоянно возвращаться. В тюрьме слово «мужик» не равно слову «мужчина». Мужик — это определенный социальный статус, не самый высокий, но и не самый низкий.

Есть низшие касты. Есть вовсе неприкасаемые — обиженные, петухи. В касту неприкасаемых уходят люди, попавшие в тюрьму по «стремным» статьям (сексуальные действия с малолетними), а также люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией либо зэки, прошедшие контринициацию, переведенные в неприкасаемые, в обиженные, в том числе и через сексуальное насилие — в наказание за воровство у своих товарищей по несчастью, за обман, за стукачество, за карточные долги (отдельная тема). Так как слово «обиженный» применяется вот к этой категории зэков, не имеющих никаких прав, к которым и прикасаться-то запрещено, поэтому в тюремном быту слово «обидеться» стараются не употреблять во избежание недоразумений, заменяя его словом «огорчаться».

Такая четкая внутренняя структура, иерархичность делают тюремный мир непохожим на мир вольный. Эта иерархичность необходима, так как она структурирует тюремное сообщество, делает его более устойчивым в перманентной войне с тюремной администрацией, шире говоря — с мусорами.

Что касается непосредственно отношений — здесь все намного жестче, а отношения между людьми более уважительные и внимательные. Необходимо постоянно контролировать свою речь и движения, чтобы кого-то не задеть словом или поступком. К этому довольно быстро привыкаешь и потом сам удивляешься, глядя на тех, кто только заехал. В тюрьме недопустимо употребление мата в отношении другого арестанта; за «Пошел ты на х…!» с тебя либо сразу получат, либо чуть позже зайдет братва и спросит (см. ответ на вопрос № 5) с тебя «по всей строгости арестантской жизни». Рукоприкладство также не приветствуется и сурово наказывается. А в целом, конечно, те же правила жизни, что и на свободе, только все острее и, можно сказать, первобытнее, плюс более замкнутый мир — далеко не убежишь.

Изначальная идея во многом справедлива и правильна для выживания. Но сейчас, по крайней мере в Москве, тюрьма пропитана лицемерием, ложью и нежеланием что-либо делать, страдать…

Все это я говорю исходя из того, что мы живем в авторитарном государстве, где не соблюдаются права человека и тем более арестанта. Поэтому арестантам самим приходиться всего добиваться, сопротивляясь режиму. Там, где арестантское единство было разбито, а сопротивление сломлено, появились настоящие концлагеря, где людей используют как рабов или превращают в зомби, и СИЗО, где под гнусными пытками арестантов заставляют оговаривать себя и других. Карелия, Башкирия, Саратов, Киров, Брянск, Омск, Красноярск, Хакасия — любой арестант знает эти страшные названия.

Пока в тюрьмах и на зонах не будут соблюдать права человека, мы, арестанты, будем вынуждены жить своей жизнью, нарушая установленный администрацией порядок, коррумпируя сотрудников, бунтуя, но добиваясь того, чтобы с нами обращались как людьми.
 

Да, это так. Хуже всего тем, кто лицемерит, кто пытается носить маску. Если умеешь быть собой, вести себя естественно и благожелательно — тебя будут уважать. Понимаете, тюрьмы никакой нет, тюрьма — это всего лишь часть общей свободы. С чего бы человеку вести себя в тюрьме особенным образом? Как он жил на воле, так он и в камере будет жить. Если на воле обманывал, завидовал и подличал — он и в камере поведет себя так же.

Хорошая шутка: новичку говорят, что рядом с тюрьмой есть рынок, и на выходные можно под конвоем туда сходить купить продуктов, водки и т. д. Если новичок поверил — собирают тряпки всей камерой, одежду — для обмена на водку. А главное — делают «куклу» (сверху купюра, снизу купюра, между ними нарезанная бумага, и побольше). Новичку передают на водку для всей камеры — стараются сделать пачку потолще. Новичок скручивает это все в трубку, запаивает в полиэтилен — вынести можно только «на торпеде», то есть в прямой кишке — и с мучениями засовывает. На утренней поверке с мешком тряпья он заявляет, что записывается на рынок. Мусора тоже все понимают, сами всю жизнь в тюрьме, выводят его из камеры, бьют в коридоре, а в мешок, чтоб была наука всем, выливают пару ведер воды. И забрасывают обратно в камеру простофилю с мешком. А еще впереди длительный процесс извлечения «торпеды».
Шутят все шутки только с лохами, то есть с теми, кто или верит, или не может дать сдачи.

Да много всякого веселья есть. Главный объект по части приколов — это свежезаехавший в камеру первоход. Желательно молодой, не имеющий тюремного опыта и чуть-чуть придурковатый. Есть старая тюремная традиция, согласно которой первоход должен в первую ночь, проведенную в камере, подойти к оконной решетке и попросить тюрьму дать ему кличку (погремушку). Эта традиция, как и прочие, уходит, но о ней вспоминают, когда хотят поразвлечься. Например, на Бутырке это происходило так: первоход по требованию братвы начинает кричать в окно, в ночь: «Тюрьма-старушка, дай погремушку, не простую, а воровскую!» Из других камер раздаются голоса: «Какая статья?» Он отвечает, например: «Один-пять-восемь!» (ст. 158 УК РФ, «Кража»). Если после этого наступает некая пауза и тюрьма не проявляет энтузиазма, первоход орет через окно опять: «Тюрьма-старушка, дай погремушку, не простую, а воровскую!» И так до тех пор, пока кто-то не крикнет предложение насчет клички. Первоход имеет право отказаться, крикнуть: «Не катит!» Тогда все начитается по новой. В конце концов первоход соглашается на какого-нибудь Шпингалета. После этого та камера, которая дала погремушку, заказывает первоходу песню, которую он обязан спеть на всю тюрьму. Ссылки на незнание текста и отсутствие вокальных данных никого не интересуют. И несчастный поет в ночи какую-нибудь хрень вроде «А белый лебедь на пруду качает павшую звезду».

Особенно популярно вынуждение к поиску погремушки в те ночи, когда на большинстве федеральных телеканалов ведутся профилактические работы. Не знаю, как сейчас, а когда я сидел в СИЗО, в 2006–2008 годах, это была ночь с понедельника на вторник. После часа ночи все федеральные кнопки вырубались, оставался только ТНТ, но там шла по ночам какая-то муть, чуть ли не «Дом-2». И вот братва, оставшись без ТВ, своего главного развлечения, начинала развлекаться с первоходами.

Ну, еще есть более примитивные разводки: например, попросить первохода подвинуть стол или лавочку (вся мебель в камере намертво прикреплена к полу).

Каких-то специфических шуток нет. А шутить надо так, чтобы не задеть ничье достоинство. В тюрьме, если можно так сказать, сильнее охраняется достоинство личности, чем на воле.

Шуток море, но все арестантские шутки грубые и жестокие. Шутки шутить лучше с приятелями, товарищами, когда они, такие приятели, появятся.

Вся жизнь в неволе — это ритуал, как и положено примитивным народам. За руку здороваются только со знакомыми, да и то поинтересовавшись, все ли у него сейчас нормально (не вы…али ли его за то время, что вы не виделись), нельзя свистеть (срок насвистишь), нельзя отбирать что-либо силой — следует убедить или поставить в ситуацию когда «сам отдаст», нельзя «наказывать х…м» (но откуда в таком случае такое количество опущенных — непонятно), нельзя ругаться матом в адрес кого-то. Много всего. Важно помнить: играешь — от выигрыша надо заслать на общее, зашла передачка — надо заслать на общее, в целом все как в жизни, всяк сверчок знай свой шесток.

Ну вот употребление чифира (мегакрепкого чая) — ритуал. Так как спиртное в тюрьме запрещено и достать его — огромная проблема, заключенные спасаются чифиром. Это напиток ритуальный, как правило, чифир группа зэков пьет из одной чашки, передавая ее друг другу. То, что ты пьешь с зэками чифир, уже говорит о твоем равном с ними статусе.

Насчет игр — боже упаси садиться играть в карты с зэками. Проиграть можно все что угодно. Некоторые нацболы на моей памяти имели глупость садиться играть, потом товарищи на воле вынуждены были собирать и передавать братве немалые суммы. Карточный долг в тюрьме — это святое, ты не можешь его не отдать, неважно, что ты поставил на кон — две пачки сигарет или свою квартиру. Так что если предлагают играть в карты — нужно отказаться. Заставить вас никто не может. А вот нарды — немного другое дело, игра в нарды, в отличие от карточных игр, не имеет столь зловещей мифологии, таких крутых традиций. Впрочем, повторю, лучше вообще не играть, целее будете.

Конечно, существуют определенные привычки, связанные с тюремными правилами. Например, перестаешь употреблять некоторые слова, у которых здесь другое значение. Вместо слова «спросить» говорят «поинтересоваться», потому что «спросить с человека» — значит наказать его за неправильный поступок. 

Еще раз говорю, вся жизнь в камере — сплошной ритуал, и деталям тюремного быта посвящены сотни книг и фильмов. Лучшее времяпровождение — улучшение собственного быта. Тут зависит от того, куда попадешь. Можно попасть так, что единственным времяпровождением будет борьба за существование. Постираться, тапочки отремонтировать. Все ритуалы завязаны на простой принцип: ты не один, справа и слева — сокамерники. Ты храпишь — соседу уже неудобно.

В тюрьме запрещено все — зажигалки, часы, приемники, диктофоны, телефоны, фотоаппараты и т. д. Книги, бывает, запрещают, можно читать книги только из тюремной библиотеки или религиозные. А было время — крестики нательные запрещали, а за Библию сажали. На зоне есть послабления, все меняется, то запретят, то разрешат; поймали с самогоном — запрещают сахар в передачах, передали кому-то героин в «Дошираке» — запрещают «Доширак». Достать что бы то ни было можно, зависит от режима, от коррумпированности мусоров. В некоторых зонах и связи мобильной вообще нет, не ловят вышки, значит, и телефоны не нужны, а в некоторых все ловит, но поймают с телефоном — под камеру козлы насилуют чуть ли не в кабинете старшего опера. Успехом пользуются три категории гаджетов — спирт / водка, наркотики и телефоны. Все как на воле.

Мобильные электронные устройства в СИЗО и колониях запрещены. И тем не менее во многих СИЗО и колониях они есть. Если ваша колониях — не «красный» режимный концлагерь с закрученными гайками, если ваше СИЗО — не «Лефортово» с кагебешными традициями, то, скорее всего, достать мобильник вполне возможно — сотрудники ФСИН коррумпированы, с ними можно договориться, принесут за вознаграждение. А вот дальше уже другая проблема — сохранить мобильный телефон в камере, чтобы его не нашли во время обыска. Зэки делают специальные тайники — нычки, прячут мобильники там.

В Матроске, кроме электронных книг, ничего не разрешено. В каких-то регионах разрешают портативные DVD-плееры, mp3-плееры. Все остальное нелегально. Где-то нет никакого труда достать мобильный телефон, а где-то, например в «Лефортово», абсолютно невозможно. В Красноярске (СИЗО-1, ИК-17) теоретически можно «затянуть» телефон, но пользоваться им нереально — сдадут сразу, да и видеокамеры повсюду.

Из гаджетов, по-моему, разрешены только кипятильники. Но у нас был и плеер, и даже телефон. Это запрещено, найдут — отберут. Потом надзиратель по сходной цене принесет тебе другой плеер.

В тюрьме делятся, в специзоляторах (тройниках) — все общее, коммунизм, в больших камерах живут «семьями», группами малой диффузности, но «на камеру» выделяют, чтобы особо не завидовали те, у кого ничего нет. На зоне так же — «семьями», ну и надо угощать нужных людей, чтобы что-то решить в свою пользу или чтобы с тобой не решали. А традиции… Раньше как передача зашла — зэк делал себе татуировку «не забуду мать родную», а не зашла — «нет в жизни счастья»

Тут нет никаких четких регламентов. Но, разумеется, нужно проявлять солидарность, взаимовыручку, не быть жлобом. Обычно, когда приходит продуктовая передача, ты ее разделяешь на несколько частей. Часть отдаешь на общее — в общекамерный фонд, часть делишь с теми арестантами, с которыми семейничаешь — обедаешь, общаешься, со своей тусовкой, проще говоря. Часть оставляешь на бауле — в своей сумке, так как мало ли что, тебя могут перевести в другую камеру, вообще закрыть в одиночку, а одной баландой сыт не будешь. Пропорции между вот этим частями продуктового транша ты определяешь сам, исходя из своего чувства справедливости, из своих возможностей.

ШИЗО — штрафной изолятор,
СУС — строгие условия содержания,
БУР — барак усиленного режима,
ПКТ — помещение камерного типа
(внутренняя тюрьма в колонии).

Вообще каждый волен распоряжаться тем, что ему передали, как считает нужным. В небольших камерах (до десяти человек) обычно все общее. В больших камерах (и на зоне) живут семейками, некоторые в одиночку; там какую-то часть передачи ты можешь отдать на общее, а остальное оставляешь себе. Вообще в любой тюрьме или зоне (за исключением режимных) существует котел (общее, коробка), куда каждый арестант обязан по возможности уделять насущное — чай, сигареты, сахар (конфеты). В последующем это идет на карантин, на больницу и на киму (карцер или ШИЗО), а в лагере еще под крышу (СУС) и в БУР (ПКТ), также с котла при необходимости собирают людей на этап и отгоняют насущку нуждающимся. То есть в тюрьме вполне реализован принцип «от каждого по возможностям, каждому по потребностям», но в лагере уже немного по-другому.

С передачи надо выделить на общие нужды какую-то часть. С блока сигарет две пачки — нормально. Я отдавал больше, но у меня были деньги, я не голодал и не нуждался. Тюрьма не живет без чая и курева, это самая ходовая, традиционная валюта. Хочешь «подогреть» арестанта, подарить что-то — дай пачку чая или пачку сигарет. Еще — сахар, карамельные конфеты.

Бывают, но это «ход б…дский», и любой уважающий себя блатной обязан это пресекать. Рабы — интернационалисты. Националисты — это вольноотпущенники и прочая шваль, которая в душе раб, а по формальным признакам — такой же гражданин, как и все.

Есть, хотя и меньше, чем могло было бы быть. В московских СИЗО огромная часть блатных — не славяне. На Бутырке подавляющее большинство смотрящих за камерами и за корпусами — либо уроженцы закавказских государств (грузины, армяне, в меньшей степени азербайджанцы), либо выходцы с Северного Кавказа. Наш тюремный мир — советский по своему происхождению и подчеркнуто интернациональный. Но на практике некие землячества все же складываются. И это иногда приводит к напряженности, взаимным косым взглядам. Русские чувствуют, что из-за меньшей пассионарности уступают лидерство, скрипят зубами.

Межнациональные и межконфессиональные, конечно, случаются, но довольно редко. Чаще это просто скрытая вражда.

В тюрьме нет национальностей. По понятиям так. Нормальный арестант никогда не начнет конфликта на национальной почве.

А это как у вас душа лежит: нравится выполнять приказы начальства — выполняйте, не нравится — не выполняйте. Главное — не заставляйте выполнять приказы начальства других, таких же, по сути, рабов, как и вы. И доносить не следует. И попрошайничать. И то и се и х…й на воротник.

А в целом — «западло х…й сосать и на кума пахать, в жопу е…ться и голодным остаться».

УДО — условно-досрочное освобождение.

Насчет дисциплины опять же каждый решает сам для себя. Если у вас цель любой ценой получить УДО и вы готовы ради этого прогибаться перед администрацией — это ваш выбор. Лично мне было противно стоять по струнке перед сотрудниками ФСИН, я не стоял перед ними по струнке. Есть вещи, которые дороже, чем УДО, — чувство собственного достоинства, например.

 

УИС — уголовно-исполнительная система

 Меня на промзону в лагере не выводили, так как у меня «полоса» — я состою на профучете как склонный к побегу. Так что я не знаю, что там происходит.

Поскольку арестанты противопоставляют себя сотрудникам УИС, то, естественно, все их требования выполняются с большим нежеланием и только тогда, когда нет другого выхода.

В следственных тюрьмах люди не работают. Просто сидят. Когда арестант получает срок, руководство следственной тюрьмы обычно предлагает такому арестанту остаться при тюрьме. На жаргоне это называется хозбанда, а осужденный — хозбандит. Обычно они готовят на общих кухнях баланду и развозят ее по этажам или убирают тюрьму, моют полы в коридорах и т. п.