Субботняя классика: Мы все умрем

Чарльз Диккенс о жизни, которая на самом деле смерть

Качественная художественная литература от Smartfiction по субботам. Коротко.

Идея крайне популярных в соцсетях картинок, иллюстрирующих жизнь человека от детства до гробовой доски в четырех-шести иллюстрациях, занимала и Чарльза Диккенса. Эта мысль нашла свое воплощение (надо признать, довольно слезливое) еще в 1852 году. «Рассказ мальчика» впервые появился в журнале Household Words — как полагается таким историям, под Рождество. Мы публикуем этот текст немного раньше положенного срока — просто чтобы оставить вам время подумать о своей жизни вне пьяного угара.

Рассказ мальчика

Чарльз Диккенс

Жил некогда — много, много, лет тому назад — путешественник, и отправился он в путешествие. Путешествие было волшебное и казалось очень длинным, когда он его начал, и очень коротким, когда он проделал половину пути.

Он шел недолгое время довольно темной тропой, никого не встречая, пока не набрел на прелестного ребенка.

— Что ты тут делаешь? — спросил он ребенка. И ребенок ответил:

— Я всегда играю. Поиграй и ты со мной!

Он играл с ребенком с утра до ночи, и им было очень весело. Такое синее было небо, такое яркое солнце, такие зеленые листья, цветы такие красивые, и таких они слышали певчих птиц и так много видели бабочек, что лучше и желать нельзя. Так было в хорошую погоду. Когда же лил дождь, им нравилось следить, как падают капли и вдыхать свежие запахи. Когда поднимался ветер, было интересно его слушать и придумывать, что он говорит, шумно вылетая из своего жилья (как бы узнать, где у ветра жилье?), с воем и свистом гоня перед собой тучи, клоня деревья, гудя в трубе, раскачивая дом и заставляя море реветь и бушевать. А лучше всего было, когда шел снег, потому что ничего они так не любили, как следить за белыми хлопьями, падавшими быстро и густо, точно пушинки с груди миллионов белых птиц; и смотреть на сугробы — какие они мягкие и глубокие; и слушать тишину на тропках и дорогах.

У них было множество самых чудесных на свете игрушек и самых удивительных книжек с картинками; все больше про ятаганы и чалмы, туфли без задников, про карликов и великанов, про джиннов и фей и про Синие Бороды, и про бобовые стебли и сокровища пещер и лесов, про Валентинов и Орсонов: и все было ново, и все — чистая правда.

Но однажды случилось, что ребенок вдруг потерялся. Путешественник кликал его снова и снова, но ответа не было. Пошел он дальше своей дорогой и довольно долго не встречал никого, пока не набрел на красивого мальчика.

— Что ты тут делаешь? — спросил он мальчика.

И мальчик сказал:

— Я всегда учусь. Учись и ты со мной.

Стал он учиться вместе с тем мальчиком — выучил про Юпитера с Юноной, про греков и римлян, и уж не знаю про что, столько выучил, что мне всего не пересказать, и ему тоже, потому что половину он вскоре перезабыл. Но они не только учились: часто они предавались самым веселым забавам. Летом гребли на реке, зимой бегали по льду на коньках; без устали ходили пешком и без устали скакали верхом; играли в крикет и футбол и регби; играли в лапту, «зайцы и гончие», «делай, как я» и в разные другие подвижные игры — всех и не припомнишь; и никто не мог их победить. Бывали у них и каникулы, и крещенский пирог, и вечеринки с танцами до полуночи; их водили в настоящий театр, где они видели, как возникали из настоящей земли настоящие дворцы, золотые и серебряные, видели все чудеса мира, собранные вместе. Ну, а друзья — такие у них были добрые друзья и так много, что мне их сразу и не перечислить. Они были все одного возраста с красивым мальчиком и знали, что до конца своей жизни не станут друг другу чужими.

Все же однажды случилось, что путешественник среди всех этих утех вдруг потерял мальчика, как раньше потерял ребенка, и покликав его безответно, пошел дальше своим путем. Довольно долго он шел, никого не встречая, пока не набрел на молодого человека.

— Что ты тут делаешь? — спросил он молодого человека. И тот ответил:

— Я всегда влюблен. Люби и ты со мной.

Итак, он пошел с молодым человеком, и вот набрели они на самую хорошенькую девушку, какую только можно встретить, — совсем как Фанни, что прячется здесь в уголке, — у нее и глаза были, как у Фанни, и волосы, как у Фанни, и Фаннины ямочки на щеках, и она смеялась и краснела точь-в-точь, как Фанни, когда я сейчас говорю о ней. Молодой человек тут же и влюбился — точь-в-точь как кто то, кого я не хочу называть, с первого же разу, что пришел сюда, влюбился в Фанни. Влюбился, и его порой поддразнивали — как, бывало, Фанни поддразнивала кого-то; и случалось им поссориться — как ссорилась, бывало, Фанни с кем-то; и они мирились, и сидели в темноте, и каждый день писали друг другу письма, и никогда не бывали счастливы врозь, и всегда искали друг друга и делали вид, что не ищут, и на рождество были помолвлены, и сидели рядышком у огня, и вскоре должны были пожениться — все в точности так, как у Фанни с кем то, кого я не хочу называть!

Но случилось однажды, что путешественник их потерял, как терял других своих друзей, и, покричав им, чтоб они вернулись — а они не откликнулись, — двинулся дальше в путь. Довольно долго он шел никого не встречая, пока не набрел на мужчину средних лет.

— Что вы тут делаете? — спросил он мужчину. А тот в ответ:

— Я всегда занят делами, займись и ты делами вместе со мной!

И вот вместе с тем мужчиной стал он очень занятым человеком, и они шагали рядом через лес. Все его путешествие шло лесом, но сперва лес был редкий и зеленый, каким он бывает весной; теперь же он становился темным и густым, каким бывает летом; иные деревца, из тех, что покрылись листьями раньше всех, успели даже побуреть. Мужчина был не один, с ним была женщина почти того же возраста, что и он, — его жена; и у них были дети, которые тоже шли с ними. И вот они пробирались все вместе тем лесом, срубая деревья и прокладывая себе тропу сквозь гущу ветвей и кучи прелых листьев, и таская кладь и тяжело работая.

Иногда они выходили на длинную зеленую дорогу, и в ее глубине им открывалась леще более густая чаща. Тогда доносился до них далекий, еле слышный голосок: «Отец, отец! Я — еще один ребенок! Подождите меня!» И тут появлялась вдалеке крохотная фигурка, которая бежала им навстречу и понемногу увеличивалась, приближаясь к ним. Когда она подходила совсем близко, они замыкали ее в свой круг, и целовали ее, и привечали; а потом шли все вместе дальше.

Иногда они подходили к такому месту, где открывалось сразу несколько дорог, и тогда они все останавливались и один из детей говорил: «Отец, я ухожу в море», а другой говорил: «Отец, я уезжаю в Индию», а третий: «Отец, я иду искать счастья, где придется», а четвертый: «Отец, я ухожу на небо!» И вот, проливая слезы расставания, уходили они в одиночку по тем дорогам, каждый ребенок своим путем; а тот ребенок, что ушел на небо, поднялся на воздух в золотом сиянии и исчез.

Чарльз Диккенс родился в начале XIX века в Англии, в семье довольно легкомысленных родителей. Сначала они избаловали сына вниманием, любовью и всяческими подарками, а потом разорились и обрекли малыша на нищету. Бедность будущий писатель переносил плохо и до самой смерти считал величайшим оскорблением дни, проведенные в работном доме. Но однажды ему пришла в голову идея стать репортером — написав пару сводок с мест событий, он попал в литературный круг и стал зарабатывать на жизнь писательством. В свет вышли романы «Посмертные записки Пиквикского клуба» и «Приключения Оливера Твиста» — и понеслась. Лейтмотивом всех произведений Диккенса стали социальная несправедливость и отравляющее свойство денег. Писатель умер в своем доме после инсульта в 58 лет. После смерти его слава росла, и через какое-то время он прослыл олицетворением всего английского. А потом в честь Диккенса назвали один из кратеров на Меркурии.

Каждый раз, как наступала такая разлука, путешественник поглядывал на мужчину и замечал, что он смотрит поверх деревьев, в небо, где день уже клонился к вечеру и надвигался закат. И еще замечал он, что голова у него начинает седеть. Но отдыхать подолгу они не могли, потому что им надо было совершать свое путешествие и необходимо было все время заниматься делами.

В конце концов разлук было уже так много, что не осталось при них ни одного ребенка, и шли они теперь втроем — путешественник, мужчина и женщина. И лес был теперь желтый; а потом стал бурым; и листья, даже в чаще леса, опадали с ветвей.

И вот они подошли к лесной дороге темнее всех прежних и миновали ее, спеша в свой путь, не заглядывая в ее даль, когда женщина вдруг остановилась.

— Муж мой! — сказала она. — Меня зовут.

Они прислушались и услыхали голос, кличущий издалека по той дороге: «Мама, мама!»

То был голос ребенка, который первым из детей сказал: «Я ухожу на небо!». И отец отозвался:

— Подожди, еще не время: солнце скоро зайдет. Еще не время!

Но голос звал: «Мама, мама!» — нисколько не считаясь с мужчиной, хотя волосы были у него теперь совсем белые и по лицу его катились слезы.

Тогда мать, отступив в тень той темной дороги и уже отдалившись, хотя леще обнимала мужа за шею, поцеловала его и сказала:

— Мой дорогой, меня призвали, и я иду! — И она ушла. И путешественник с мужчиной остались вдвоем.

Они шли и шли вдвоем, пока не подошли очень близко к краю леса — так близко, что уже им виден был закат, горевший перед ними сквозь деревья красным светом.

Но еще раз, пробиваясь сквозь гущу ветвей, путешественник потерял своего товарища. Он звал и звал, ответа не было, и когда он выбрался из лесу и увидел, что солнце мирно заходит в багряной дали, перед ним сидел на стволе упавшего дерева старик. Он спросил старика:

— Что ты тут делаешь? — И старик со спокойной улыбкой сказал:

— Я всегда вспоминаю! Вспоминай и ты со мной!

И вот путешественник сел подле старика, лицом к ясному закату; и все его друзья тихо возвращались и становились в круг. Прелестный ребенок, красивый мальчик, влюбленный молодой человек, отец и мать с детьми: все они были здесь, и никого он не потерял. И вот он любил их всех и был с ними со всеми добр и терпелив, и смотрел на них с радостью, и все они уважали его и любили. И я думаю, этот путешественник не кто иной, как вы, дорогой мой дедушка, потому что вот так же вы добры со всеми нами и так же все мы вас уважаем и любим.