Дмитрий
Каварга

АВТОР И ПРОДЮСЕР:
Дарья Борисенко

Полимерные биоморфные скульптуры Дмитрия Каварги существуют в пограничном пространстве, где научно-фантастическая анатомия сходится с наследием философов- метафизиков. Он прошел путь от живописных полотен, сходных с эстетикой группы «Синий всадник», к сложным sci-art объектам, требующим коллаборации художника, ученых и робототехников. Каварга переосмысляет понятие интерактивности в искусстве: зритель вынужден взаимодействовать с произведением в силу собственных биологических процессов, будь то активность полушарий мозга или электрические токи на поверхности кожи. Последние работы художника — кинетические скульптуры, и они также реагируют на зрителя и вступают с ним в диалог помимо зрительской воли: шевелят паутинообразными щупальцами, неторопливо ползут по галерейному пространству. Так на выставке Lexus Hybrid Art (18–29 июля, центр дизайна Artplay) Каварга представляет «Неопознанные оживающие объекты» — инсталляцию из двух скульптур-роботов. Одна из них в первый же день выставки восстала против создателя и принялась уничтожать саму себя с таким упорством, что художнику пришлось посвятить несколько дней укрощению собственной работы.


Утраченное время

У меня профессиональное художественное образование, но упоминать о нем не хочется, поскольку получено оно в другой жизни и другим человеком. Тот период был похож на погруженность в густой художественный рассол, насыщенный персонажами с Малой Грузинской, с которыми мне посчастливилось быть знакомым. Стоит вспомнить «Группу 21»: Зверева, Бича, Бордачева, Казарина, Туманова, Лепина, Вологжанина и других. Но если говорить о science art, на территории которого я каким-то образом оказался, то разрыв получается огромным: все связи давно обрезаны и не осталось даже следов от шрамов былых пуповин.

Невеселая наука

Наука всегда казалась мне самым странным, чужеродным и даже враждебным пространством внутри чугунного бункера. Но она манила именно своей недостижимостью. Пожалуй, в моем желании перелезть через забор и оказаться в непонятном месте, в космосе, в черной дыре есть что-то от Фрейда или даже от Юнга… Другими словами, границы искусства и технологий, науки, философии, психологии, любых других диаметрально противоположных дисциплин неумолимо и настойчиво влекут. И в science art мне интересны не технологические находки и эффекты, а та самая психофизиологическая грань в сознании, разделительная линия между рациональным и творческим, структурностью и хаосом. Все мои работы последних лет, точнее, наши работы, создаются в сотрудничестве с учеными и техническими специалистами — это попытки материализовать механизмы сознания и процессы мышления. Сама тема абстрактна и недостижима и, если заниматься ей серьезно, даже абсурдна, но чертовски интересна. Здесь важен вектор внимания — это процесс бесконечного самопознания и творческого анализа, наблюдений за достигнутыми результатами и новых раскопок.

С учеными

Как показывает практика, в процессе работы над произведением sci-art сложнее всего найти человека, готового и способного сотрудничать и, главное, увлеченного. В идеале мне бы самому освоить все технические профессии и быть самодостаточным, но идеал недостижим. Приходится кого-то постоянно напрягать, заманивать, увлекать, просить и даже умолять… Все вовлечены в течение собственных жизней: сделать так, чтобы наши струи пересеклись в нужном месте, времени и на одной скорости, — очень сложная задача из области необъяснимого и словами не проговариваемого.

С художниками

С художниками мы иногда встречаемся на московских или европейских выставках, улыбчиво и независимо жмем руки, перекидываемся парой фраз и, столкнувшись, словно бильярдные шары, разлетаемся в разные стороны, пока не повстречаемся вновь. Месяц назад в Берлине, блуждая между кустами и облезлым кирпичным мостом в районе Люнебургер и Паульштрассе, где почти нет прохожих, я вдруг встретил редактора известного московского журнала об искусстве: он оказался в Берлине проездом, всего на один день… Зато неделей раньше, зная точный адрес парижской мастерской Кирилла Чёлушкина и номер его мобильного, я колесил по городу несколько проклятых часов, прежде чем оказаться там. Из таких полумистических встреч и «вышиваются» нехитрые коммуникационные одеяла. Впрочем, наше крохотное арт-сообщество полным составом варится в Facebook, где все достаточно прозрачно: и события, и характеры, и их проекции.

Со зрителем

Вообще, тема взаимодействия художника со средой интересна, а зачастую даже болезненна. Я целенаправленно над ней задумывался и выразил результаты рефлексии в двух масштабных проектах: «Вхождение в тему» и «Топография творческого эволюционирования» («Волос Кулика»). Ко всему прочему инсталляции были интерактивны и оснащены приборами биологической обратной связи, что позволяло зрителю присоединиться к коллективному метафизическому диалогу. Местом или даже медийным пространством этого разговора являлось сознание и подсознание всех участников. Взаимодействие и обмен информацией происходили посредством визуальных образов, интерактивного звукового потока, совершаемых в реальном времени усилий по изменению эмоционального состояния, вследствие чего менялись электрические токи на поверхности кожи. Вот язык, на котором интересно вступать в диалог и с художниками, и со зрителем. Бывает по-разному. Кто-то чересчур искусствоведчески подкован, и апелляция к нависающему заплечному багажу принуждает его укладывать информацию в готовые ячейки. Иной встроен в другой дискурс настолько, что ему сложно вообще что- либо воспринимать. А кто-то, впервые зашедший с улицы на художественную выставку, вдруг прорубает все до капли и во все стороны. Поэтому я не знаю, к кому обращены мои работы, — они живут своей жизнью, и эта тема покрыта мраком непознанного.

Со средой

Если окинуть прищуренным взглядом современное искусство и задуматься над его задачами и целями, то они видятся мне совершенно расплывчатыми. Искусство сегодня превратилось в поток разнородной продукции и множества смыслов. Они то варятся и перемешиваются в собственном контексте, то вдруг шарахаются в стороны и провозглашают единоличное главенство над остальным, а затем вновь погружаются в пучину общего. Это абсурдное зрелище с давно утраченными границами и критериями. Я наблюдаю за ним и сопереживаю, но не ощущаю, что встроен в него, и предпочитаю двигаться сам по себе. Мне нравится быть внутри собственного процесса искусства, быть его биологическим инструментом и следить изнутри, как этот саморазвивающийся во времени процесс куда-то ведет и постепенно меняет мое восприятие и образ окружающей реальности.

С работами

Не могу сказать, что мой художественный язык сформирован, он открыт любым влияниям извне. Я изменяюсь вместе со своими мутирующими работами, а они переплавляются одна в другую, и старые превращаются в расходный материал для новых. Именно так мы с ними постепенно выползли из живописи в рельеф и скульптуру, затем — в объекты и инсталляции, которые стали интерактивными, разрастающимися во времени и пространстве, и наконец кинетическими и оживающими…

Специально для выставки Lexus Hybrid Art мы вместе со специалистами лаборатории робототехники Политехнического музея сделали два «Неопознанных оживающих объекта». Они напоминают фрагменты природного мусора, и, судя по всему, один из них обладает тягой к саморазрушению. Первые два дня он шевелился и медленно менял свою конфигурацию в программе случайных чисел, совершая непредсказуемые микросдвиги и нарушая устойчивость. На третий день он рухнул и принялся гнуть сам себя. Пришлось пристегнуть его металлическим тросом к потолку, но это стало новой точкой опоры, и объект с истеричным скрежетом принялся вворачиваться в периметр площадки. Тогда я высверлил перфоратором несколько отверстий в бетонном полу и привинтил его стальными болтами, словно буйнопомешанного. Он успокоился, но нельзя предсказать, как он поведет себя на следующий день.

С жизнью

Похоже, последние работы находят способ слипаться с событиями моей собственной жизни, и это здорово. Как раз сейчас две мои собаки умудрились одновременно ощениться, и одна принялась пожирать помет другой. Земля вокруг мастерской усеяна опадающим белым наливом и фрагментами щенячьих трупиков. Я собираю яблоки, хороню останки, пытаюсь обуздать самораспадающийся объект и пересказываю эту историю другим. И все это события единого живого процесса, происходящего прямо сейчас.

Визуальная анкета

Бонус

5 неклассических фильмов о восстании творения против создателя

«Темная звезда». 1974 год. Реж. Джон Карпентер
Первый фильм Карпентера — комедийная фантастика. Команда космического корабля вступает в бой с «разумной бомбой», возомнившей себя Господом Богом. 		«Господин оформитель». 1988 год. Реж. Олег Тепцов
Ожившая восковая кукла сначала отвергает романтические притязания скульптора, а затем, в компании демонов ада, и вовсе пускает его под колеса серого авто. 		«Бестолковые». 1995 год. Реж. Эми Хекерлинг
Королева школы Шер опрометчиво открывает новенькой секреты популярности, а та свергает ее с пьедестала. В основе сценария — роман Джейн Остин.
«Химера». 2009 год. Реж. Винченцо Натали
Пара ученых экспериментирует с ДНК людей и зверей. Выведя в пробирке гибрид, они решают воспитать его как собственную дочь, пока не выясняется, что ребенок с печатью зверя — непременно Антихрист. 		«Пророчество». 1995 год. Реж. Грегори Уайден
Не только Сатана, но и другие ангелы не слишком довольны Богом. Гавриил решает спуститься на землю и вытащить из тела школьницы черную душу мертвого полковника, чтобы досадить Создателю и уничтожить человеческий род.

ПОД ДРУГИМ УГЛОМ

Химик СЕРГЕЙ АБРАМКИН о процессах самоликвидации, иррациональности раковых клеток и разумных металлах

Существует ряд феноменов саморазрушения организма: аутоимунные заболевания, такие как волчанка, или психосоматические проявления, при которых отдельный орган или область тела без внешних на то причин отказываются подчиняться хозяину. Самым ярким примером восстания в организме, безусловно, может служить рак. Ошибочно говорить, что рак хочет убить организм — у него вообще нет цели. Раковые клетки отличаются от здоровых тем, что не повинуются внешним сигналам управления и бесконтрольно растут. Это не смысл, а образ их жизни.

Чтобы обычная здоровая клетка стала раковой, должна пострадать ее ДНК. Это может происходить по-разному: под воздействием ультрафиолета или ионизирующего излучения, при реакции с химическим веществом, просто из-за случайного сбоя в клеточных механизмах. Повреждение ДНК влечет за собой нарушение других процессов, в первую очередь цикла жизни, в результате чего клетка перестает быть нормальной. Здоровые клетки способны контролировать свою жизнь, и если они находят в процессах собственной жизнедеятельности непоправимую ошибку, то способны запустить программу самоликвидации — апоптоз. Раковые клетки добровольно себя не убивают, они продолжают делиться. Организм может обнаружить отдельную клетку и уничтожить ее, но, когда клеток уже много, это труднее. Для бурного роста опухоли нужно много веществ и энергии, обычного упорядоченного кровоснабжения уже не хватает, поэтому опухоль организует себе инфраструктуру — обрастает наспех построенными рыхлыми капиллярами. Когда разросшаяся ткань достигает крупного кровеносного сосуда, от нее отрываются отдельные клетки и с током крови разносятся по организму. Если они успевают развиться там, куда попали, образуется метастаз.

Большинство антираковых препаратов предотвращают деление клеток. Не только раковых, любых, но раковые попадают под удар в первую очередь именно потому, что интенсивно делятся. Вместе с ними страдают другие растущие ткани: костный мозг, волосы. Агрессивная, неконтролируемая экспансия заставляет их поглощать все подряд. Цель лекарства — убедить клетку в том, что необходимо самоуничтожиться, внести такие изменения в жизненные процессы, которые не смогут проигнорировать даже деформированные клетки опухолевой ткани. Вещества неорганической природы, соединения тяжелых металлов, тоже способны проникать в клетку и нарушать привычный порядок вещей. Чаще всего используются платиносодержащие препараты, они тоже взаимодействуют с ДНК и блокируют считывание генетической информации. Предложить такую отраву можно только клеткам, увлеченным делением. Препараты платины обычно проскальзывают в клетки сами собой, рутениевые соли действуют тоньше. Они способны связываться с белками крови, которые активно пожираются опухолью, и попадают в клетки, скрывшись в протеиновой шкуре.