Молодые православные
о вере, скрепах
и ЛГБТ

Молодые православные
о вере, скрепах
и ЛГБТ

Между РПЦ и «Божьей волей»

Православные активисты громят выставки, россияне признаются, что религиозные чувства важнее свободы слова, а в парках спальных районов активно идет строительство новых храмов. Может показаться, что вместо Большого брата за нами следит всемогущий патриарх. Но как в этой напряженной атмосфере чувствуют себя обычные верующие? ВОС решил узнать мнение молодых православных людей о хитросплетениях политики и церкви, имидже современного православия и их собственном пути к вере.

Между РПЦ и «Божьей волей»

Леша, 22 года

«Вера — это не якорь, который не даст тебе унестись в какую-то дичь, а двигатель, который позволит самому выбирать путь»

Леша, 22 года

«Вера — это не якорь, который не даст тебе унестись в какую-то дичь, а двигатель, который позволит самому выбирать путь»

— Ты можешь себя назвать православным?

Я так себя и называю, потому что принимаю за истину основные постулаты православной веры — например, известные христианские добродетели и заповеди. В общем, у меня одни точки отсчета со всеми этими людьми, которые также называют себя членами православной церкви. Это немного, но я считаю, что, чтобы быть православным первого левела, достаточно прочитать «Символ веры», ну и просто не быть каким-нибудь уродом. Я думаю, что это довольно простой и прямой путь к истине. 100500 часов медитаций не обязательны.

— Каково быть православным в современном мире? Тебе не кажется, что многие постулаты устарели?

Пожалуй, в современном мире православным быть проще, чем им не быть. Современный мир кажется мне слишком расплывчатым, так что без какого-то двигателя в нем котовать будет трудно. Кстати, это важный момент: вера — это не якорь, который не даст тебе унестись в какую-то дичь, а двигатель, который позволит самому выбирать путь. Многие подразумевают под православием некий набор архаичных запретов и заповедей, которые не нужны современному человеку, потому что он и так умен и хорош. Но, по-моему, это почти как если бы моряки обижались на звезды, что им приходиться строить по ним маршрут и что они не могут сами плыть, куда хотят. Может, только формулировки и устарели, но если немного поработать башкой, то первоначальные смыслы можно извлечь без труда. Мы частенько считаем себя слишком умными по сравнению с какими-нибудь древними людьми, но это не совсем так.

— Насколько, по-твоему, РПЦ отвечает понятию живой религии, которая адаптируется к современным условиям?

Я думаю, что РПЦ, если ты настаиваешь на таком названии, вполне соответствует понятию живой религии. Тут небольшая путаница понятий. Эта аббревиатура стала известной в последнее время благодаря спорным действиям патриарха и какой-то столичной элиты, плюс несколько скандалов с авариями на дорогих тачках и «священник держит метадоновый притон». И теперь РПЦ отождествляется в первую очередь именно с этим. Многие с радостью эту тему продолжают педалировать — видимо, это заменяет им полноценное свободомыслие. Короче, это дрочка и сублимация.

Я не говорю, что этих аварий не было или что патриарх не задвигал спорных телег насчет той же украинской войны. Просто кроме этого есть намного больше. Конечно, церковь соответствует ситуации — нам же не с других планет попов присылают. Все связано в одну цепь, которая еще не закончилась. Так что и в рамках церкви к этому всему стоит относиться как к текущему положению вещей, которое рано или поздно изменится. И в твоих силах сделать эти изменения положительными.

Я объясню на примере истории искусств, которую я знаю чуть лучше. Нам не важно знать, например, точное место и год написания того или иного натюрморта Брака. Важнее понимать, как это все от Брака пришло к граффити в подворотне. Как граффити из него вышло и превратилось в твой серебряный макбук.

— Как стоит относиться к медиаскандалам и что делать с тем имиджем православия, который сложился в последнее время?

Я не знаю, как стоит относиться к медиаскандалам, мне немного все равно. Я к ним не отношусь, потому что у меня есть более интересные дела, в конце концов.

Мне весьма печально слышать, что очередной отец Игнатий на пути с собрания, где он запретил Cannibal Corpse, на собрание, где он будет покупать пакет табачных акций, золотым колесом своего бриллиантового «Порше» отдавил лапки последнему уссурийскому тигренку в стране. Мне грустно и оттого, что отец Игнатий, на которого я хотел бы надеяться, ведет себя как свинья. Да и просто оттого, что где-то там, в красивом чистом офисе хорошие и умные чуваки занимаются тем, что стравливают, бесят, шумят, разжигают и т. д., хотя могли бы сидеть дома и игры проходить, к примеру.

Так вот, я игнорирую медиаскандалы. Все эти люди помешались на медиа и на информации, некоторые — крепко, некоторые — чуть-чуть. Эта информация, неприлично быстро поступающая и устаревающая, — это вот и вострубил первый ангел Апокалипсиса. Ну или если попроще, то просто это говно и ни о чем. Для меня настоящие ценности — это побывать у мамы на выходных, читать книжки прошлого века, почаще трахаться, работа в радость, скейтборд, Gundam Unicorn, гулять всю ночь и вот это все.

— А как ты относишься к ЛГБТ?

Я к ним особо не отношусь. Не плююсь в их сторону, но и не восторгаюсь, естественно. В принципе, главное, чтоб человек был хороший, потому что он если мудак, то гетеросексуальность его лучше не сделает. А если славный человек, то ему можно запросто это и простить. Но вот что мне кажется странным, что из обычных, в общем-то, людей смастерили такой камень преткновения и мерило моральности, а это глупо.

Хуже, чем к гомосексуалам, гораздо хуже я отношусь к таким зашоренным и недалеким людям, которые не глядя тиражируют такой вот невесть где услышанный звон, не работают головой и не осмысляют информацию.

— Стоит ли агрессивно навязывать свой взгляд или отстаивать его с помощью насилия?

Я думаю, что самый действенный способ отстоять свой взгляд — это промолчать. Ведь очень маловероятно, что ты кого-то переубедишь. По крайней мере, я не считаю себя таким крутым оратором, которому под силу подвинуть чужую точку сборки. А оскорбить что-то невещественное, что ты носишь в душе, фактически невозможно. Просто если ты промолчишь, то не случится войны, а это главное. Юмор — тоже вполне себе оружие для самообороны. А уж агрессивно кому-то что-то задвигать — вообще глупо. Это такая же бестолковая сублимация, как и то, о чем я выше уже говорил.

Алина, 20 лет

«Не сомневаюсь, что подавляющее число священнослужителей не верят в Бога»

Алина, 20 лет

«Не сомневаюсь, что подавляющее число священнослужителей не верят в Бога»

— Расскажи, как ты пришла к православию.

Ничем не примечательный путь — крестили после рождения. В детстве мысли о религии как-то не беспокоят чудную головку-облачко. К этому приходишь постепенно. Наверное, это период юношеского максимализма, когда окружающему миру дается своя оценка, а не вырванная из обрывков чужих фраз. Шаг родителей, воспользовавшихся моим возрастом и бессвязной речью, не осуждаю: каждые мать и отец хотят уберечь свое дитя от опасности.

Свое спасение или убежище человек находит как раз в религии, центральное место в которой занимает именно вера: ты веришь, что, если надел крестик, сразу обретаешь божественное покровительство и вот уже никакие невзгоды тебе не страшны. И я поверила в это — и верю.

Не буду скрывать, что бывают моменты, которые заставляют усомниться во всем — несправедливость, торжествующая тут и там, частенько предательски подбрасывает зернышки сомнения. Однако встречаются и ситуации — о них не расскажешь просто так вслух, — когда волей-неволей поверишь в существование светлой силы, способной тебя одарить, направить, уберечь.

В церковь хожу нечасто. Поход для меня — душевный порыв. Бывает, разочаровался в чем-то или ком-то, тревожно или тошно на душе, и ноги тебя туда сами несут, не шучу. Мне повезло: неподалеку от моего дома расположена церквушка, построенная почти столетие назад. Это удивительное место! Сложно описать словами те чувства, которые испытываешь, переступив ее порог. Дурманящий запах ладана, витающий в воздухе, погружает тебя в какой-то сон, и в этот момент все, что глодало тебя изнутри, растворяется в этой белесой дымке.

К молодым там относятся так же, как и в метро в час пик, — до тебя никому нет дела. Люди приходят в церковь просить Бога о чем-то или, наоборот, за что-то благодарить, а не оценивать твой внешний вид. Этот поход — время откровения с самим собой.

— Как должны соотноситься свобода слова и религиозные ценности?

Считаю, что между ними должен быть баланс. Вера — зов души. Свобода слова для меня — речевая вседозволенность, часто перетекающая в словоблудие. Творчество — отсутствие рамок. Человек, придерживающийся православия, в какой-то момент машинально одернет себя и постарается удержать те слова, которые, сорвавшись с языка, могут обидеть другого. И я сейчас не говорю о воспитанности или умении держать себя в руках. И это не страх быть наказанным так называемыми высшими силами, но душевное состояние, которое отвергает желание доставить любому дискомфорт. Моя мысль в том, что религиозные ценности не стоят выше или ниже свободы слова или творчества — они гармонично дополняют друг друга. Опять-таки в моем случае. Атеист, понятное дело, будет считать, что свобода слова превыше.

— В таком случае, как ты относишься к радикальным православным? Например, к «Божьей воле» и Энтео?

Скажу так: никак не отношусь, далека от этого. Правда, образ Энтео в голове сложился, мягко говоря, престраннейший: верующий мракобес, пытающийся реализоваться в обществе с помощью провокаций, которые больше вредят православию, чем помогают. Этот мужчина, на мой взгляд, ничего общего с истинной верой не имеет.

Религия должна призывать представителей власти не терять человечность, а также напоминать о том, что есть высший суд и расплата за грехи неизбежна. Храм должен быть воздвигнут в сердце. Между тем политика и религия в нашей стране неразделимы: церковь поддерживает власть, потому что та дает ей деньги. Деньги вообще правят бал. Подчеркну, что вера и РПЦ — абсолютно разные вещи. Последняя — коммерческая структура, высасывающая деньги у доверчивых россиян. Не сомневаюсь, что подавляющее число священнослужителей не верят в Бога. Проще говоря, РПЦ — зараза, которая разлагает культурные устои нации.

— А к ЛГБТ-движению?

Отношусь толерантно, хотя нормой все-таки не признаю. В любом случае это личное дело каждого. Правда, демонстрацию сексуального образа жизни не считаю нужным выносить в массы — пусть это остается за стенами дома. А так — нравственные качества человека важнее того, с кем он спит.

Ксюша, 23 года

«Меня устраивают европейские взгляды на ориентацию — геям там не приходится ничего доказывать, так как они никем не притесняются»

Ксюша, 23 года

«Меня устраивают европейские взгляды на ориентацию — геям там не приходится ничего доказывать, так как они никем не притесняются»

— Ты — православный человек?

Я считаю себя верующей. В наше время «православный» звучит как диагноз и является синонимом слова «православнутый», и просто озвучить свое вероисповедание кому-либо стало постыдным. Видоизменение религии, на мой взгляд, происходит в данный момент, и именно с этим связана волна ненависти в сторону верующих. До того как по телевизору стали тут и там мелькать священники, разъезжающие на дорогущих машинах и пользующиеся дорогими телефонами, все было более-менее спокойно. А сейчас священник — не только духовное лицо, он стал «мирским», заинтересованным в материальных ценностях. И это разбило образ деревенского батюшки, светлого и душевного, коих, к счастью, большинство.

Моя теория относительно этих изменений проста. В 2012 году — вероятно, в рамках реформ патриарха Кирилла — из Новодевичьего монастыря были расформированы по деревням батюшки, служившие там годами, а на их место пришли новые. Это коснулось множества церквей и совпало с появлением на экране телевизора Всеволода Чаплина, а еще с началом предвыборной компании президента. По телевизору началась пропаганда: «батюшки имеют кучу денег» (у них крутые тачки, они покупают дорогие часы, телефоны, алкоголь), а также очевидная поддержка церковью одного из кандидатов. Людям, ходящим в церковь, стали в проповедях указывать на «спасителя России». Молодые люди, желающие денег, стали поступать в семинарию. И картина, которая сложилась сейчас, — это и есть результат «осовременивания» религии, а именно — слияния ее с политикой.

— Сейчас много говорят о том, что церковь старается влиять на политику.

На данный момент верхушка церкви — это люди, не имеющие отношения к Богу. Их цель — создать среди верующих ощущение того, что происходящее в стране — норма. У Путина появился новый сегмент общества, голосующий за него, — православные. Он добился этого внедрением своих людей в церковь. В СМИ постоянно подчеркивается, на чьей стороне церковь, а всех наших чиновников частенько снимают в церкви и показывают во время трансляций праздничных богослужений. В проповедях постоянно говорится о том, что к президенту должно относиться как к помазаннику Божьему. А скандалы, связанные с «зажравшимися» священниками, подстегивают все новых «кандидатов» в церковную верхушку идти в семинарию.

— А как с отношением к ЛГБТ?

Я отношусь к ЛГБТ нейтрально. Я считаю, что это личное дело каждого — с кем жить, спать и растить детей. Меня устраивают европейские взгляды на ориентацию — геям там не приходится ничего доказывать, так как они никем не притесняются.

Катя, 21 год

«Более активные слушают катехизаторские курсы, миссионерствуют, учат детишек в воскресных школах»

Катя, 21 год

«Более активные слушают катехизаторские курсы, миссионерствуют, учат детишек в воскресных школах»

— Как ты относишься к последним медиаскандалам, связанным с верующими и имиджем РПЦ?

Я отношусь к этим скандалам примерно так же, как и к остальным: стараюсь понять, где и чему можно верить. Такого рода вещи работают на определенной аудитории с определенными пресуппозициями: восприятие очередной скандальной новости будет зависеть от отношения к субъекту этой новости. Если я ничего о нем не знаю, то стоит сначала что-то узнать, а не выводить это отношение из пары случайных фактов.

Естественно, «имидж РПЦ» сложился в том сообществе, где актуально само слово «имидж». Это относительно молодые люди, часто заранее скептически настроенные по отношению к церкви вообще. Насколько я понимаю, среднестатистический журналист, пишущий для них, примерно такой же. Поэтому ему легче писать об отрицательных вещах. А для хорошего имиджа нужно писать о хорошем.

Должны быть СМИ «для всех», которые расскажут о священниках, которые кроме пяти родных детей воспитывают еще пять приемных (такое, кстати, было в старой «Ленте.ру»). Или о тех, которые восстанавливают храмы из руин практически своими руками. Хорошего очень много, но кто хочет о нем писать?

— Имеет ли право церковь вмешиваться в политику и законодательство?

Церковь играет немаловажную роль в жизни нашего общества. Так уж сложилось, и нельзя судить, хорошо это или плохо. Поэтому в социальных вопросах хорошо бы выслушивать разные мнения, в том числе и РПЦ.

— Как вообще живут молодые православные? Чем отличается их образ жизни от номинально верующих ровесников или атеистов и агностиков?

Вопрос звучит так, будто молодые православные — такая загадочная субкультура, представители которой «не такие, как все». Это, конечно, не так. В целом живут все примерно одинаково: учатся, работают, гуляют, строят отношения. Правда, есть посты, есть богослужения. Более активные слушают катехизаторские курсы, миссионерствуют, учат детишек в воскресных школах. Я вот в хоре церковном пою. С другой стороны, на образ жизни влияет представление о грехе: когда больше о нем задумываешься, становится действительно стыдно за праздность, лень и прочие вездесущие пороки. Когда каждое движение имеет смысл, стараешься его обратить во благо себе и окружающим.

Григорий, 23 года

«Переломный момент случился на одной вечеринке: я сидел пьяный, мне было невыносимо тошно от самого себя, и я подумал: "Господи, как я до такого докатился?"»

Григорий, 23 года

«Переломный момент случился на одной вечеринке: я сидел пьяный, мне было невыносимо тошно от самого себя, и я подумал: "Господи, как я до такого докатился?"»

— Как ты пришел в православие? 

Когда я учился на матмехе, религия меня не интересовала. Я участвовал в протестных движениях, поддерживал ЛГБТ, любил посидеть в баре. Потом я стал много читать, в основном древние литературные памятники, среди прочего — фрагменты Евангелия. Мне очень понравилось. Я заинтересовался христианской культурой и постепенно стал симпатизировать православию.

Переломный момент случился на одной вечеринке: я сидел пьяный, мне было невыносимо тошно от самого себя и я подумал: «Господи, как я до такого докатился?» Читал новостную ленту и наткнулся на спор между православным математиком и атеистом. Меня очень удивило, что такой умный человек совершенно искренне верит в Бога и ему не кажется это чем-то глупым. Вдруг мне стало ужасно стыдно за все гадости, которые я делал людям. Я сказал: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного». На следующей неделе я уже был в храме на исповеди, и чувство было такое, словно я пролежал несколько лет на больничной койке, а теперь меня вдруг отпустили на свободу.

— Что ты думаешь о радикальных активистах вроде Энтео и компании? 

В некоторых СМИ уже несколько лет ведется травля православной церкви. Очень толковое исследование этой проблемы провел Игорь Ашманов. Вы наверняка слышали о часах патриарха и подобных вбросах. Эти атаки в основном бывают четырех типов: попы зажрались, церковь ворует деньги, отняли у нас все; депутат Милонов чокнутый, как и все православные, ненавидит геев, хочет все запретить; православные мракобесы посадили Pussy Riot; хулиган-активист Энтео устраивает беспредел.

По первым трем пунктам спорить легко, а вот четвертый вызывает у православных смущение. Я почти уверен, что это провокация. Кто он такой и на чьи деньги живет, я не знаю. Буду за ним внимательно следить теперь.

— Как ты относишься к представителям
ЛГБТ-движения и к другим конфессиям? 

«Не обманывайтесь, ни блудники… ни мужеложники… Царства Божьего не наследуют», — сказал апостол Павел. Для христиан гомосексуализм — тяжкий грех, и отношение к нему то же, что и к другим грехам. Лезть в жизнь людей и указывать им на их прегрешения однозначно нельзя — в этом смысле православные всегда толерантны, по слову Господа: «Не судите, да не судимы будете».

Но когда ЛГБТ-активисты требуют разрешить однополые браки, ситуация меняется — публично обсуждать такие вопросы уже можно. В таком случае я вступаю в дискуссии с «идейными врагами», слушаю аргументы соперника, а потом его же аргументами доказываю, что надо дозволить инцест-браки, например. Когда соперник усомнится в том, что гомосексуализм — это хорошо, я объясняю уже серьезно, почему именно это грех и где кроется обман. С иноверцами и еретиками такая же схема.

— Может ли церковь тесно сотрудничать с государством, влиять на законы и вмешиваться в политику?

Православие для нашей страны — существенная часть культуры, и православных христиан очень много. Например, в 150-километровом Великорецком крестном ходе участвовало больше человек, чем в протестных движениях на Болотной. Я считаю, что интересы граждан в демократической стране должны соблюдаться.

Почему для меня важен закон о защите чувств? Сто лет назад начались бесчеловечные гонения христиан. Православных прибивали к кресту, закапывали живьем в землю, бросали в сточные канавы, пытали, расстреливали. Почти в каждом храме были мученики, пострадавшие за веру в те годы. Естественно, теперешние христиане относятся к агрессивным нападкам отдельных личностей, как евреи к зигующим недоумкам.