Майская библиотека: Дорога покойников

Исповеди машинистов поездов

На счету каждого машиниста поезда есть труп, а то и не один. Машинист несет ответственность за целостность состава и за жизни пассажиров. Поэтому все, что находится на путях, оказывается помехой, будь то корова или человек. При определенной скорости машинист просто не имеет права останавливаться и обязан сбивать оказавшихся на рельсах, чтобы обеспечить безопасность тех, кто находится за его спиной.

Филолог-исследователь Мария Ахметова поговорила с машинистами, имевшими опыт столкновения с человеком на трассе чтобы понять, как слова, формулировки и приметы помогают справиться со стрессом и чувством вины.

Материал опубликован в сборнике «Запретное / допускаемое / предписанное в фольклоре» Издательского центра РГГУ.

В рубрике «Воскресная библиотека» мы каждую неделю публикуем фрагмент из книги, готовящейся к печати в дружественном издательстве.

*Об авторе

Мария Ахметова

Кандидат филологических наук, специалист по социолингвистике, фольклористике и культурной антропологии. С 2004 года — заместитель главного редактора журнала «Живая старина». С 2005 года — лексикограф словарного проекта «Языки русских городов». 

**Об издательстве

Издательский Центр является структурным подразделением РГГУ. Ежегодно организует выпуск учебной и учебно-методической, научной, периодической, справочной и других видов литературы в интересах обеспечения образовательного процесса и научно-исследовательской деятельности вуза. 

Запретное / допускаемое / предписанное в фольклоре

Составитель С. Ю. Неклюдов

М.: Издательский центр РГГУ, 2013.

«На моей совести, конечно, есть грех...» (рассказы машинистов о наездах)

Для железной дороги, зоны повышенной опасности, наезд на человека является частой ситуацией, что обусловливает рефлексии железнодорожников по этому поводу. Говоря об отражении наездов в текстах (нарративах), нельзя не учитывать специфику рабочих условий на железной дороге и связанную с ней правовую практику.

 <...>

Локомотивной бригаде, совершившей наезд на человека, обычно выносится оправдательный приговор (в отличие, например, от водителей автомобилей). Показательно, что ни один из наших информантов-машинистов не говорил о совершенном им наезде как об убийстве, в то время как от водителей автомобилей, которые попадали в аварии, закончившиеся гибелью людей, мы неоднократно слышали: «я убил человека». Иными словами, наезд на человека на железной дороге является обычной ситуацией. Это случается практически с каждым (об этом говорят многие машинисты), а отсутствие такого опыта расценивается как счастливая случайность или Божья милость. При этом наезд на человека в нарративах может ставиться в один ряд с наездом на животное, поскольку как представляется, для локомотивной бригады поначалу не всегда понятно, кто конкретно попал под поезд (и, следовательно, машинист в любом случае испытывает стресс).

 <...>

Машинисты обычно помнят все случаи наездов, кого именно они сбили и где это произошло, детально описывают пространство происшествия:

 «Самоубийцы были. По пьяни были. Попадались. Потом... бабка, бегали... девочка. (Нрзб.) из-за как ее, из-за бабки. Бабка сама выжила, а девчонка умерла. Свадьбу... как ее, жениха с невестой. Даже пошли ночью, поздно уже. Ну кривая... Кривая как раз, прожектор так ну... шарит там, уже не видно так. Ну из-за поворота (нрзб.). Ну и видимость уже как бы ограничена. Поворачиваю с кривой, торможу, а уже поздно. А они... они гулять пошли. Свадьбу гуляли, пошли гулять, прогуляться, нашли место как бы для гуляния. Жениха с невестой».

«Я, работая машинистом на Октябрьской ж/д, сам лично сбил около 20 человек. Причем последней была баба, переходящая пути под путепроводом около платформы Рижская, заборов там нет, да и скорость всего 60 км/ч. Дура стояла в колее и смотрела с интересом на отправляющийся вывоз. На сигналы большой громкости не реагировала. Почила на месте, аккурат напротив Пятницкого кладбища...»

В нарративах иногда возникает мотив «замедленного времени» (даже если наезд не заканчивается гибелью человека):

«...В Воскресенске чуть не прилопатили мужика. Вот это было зрелище для меня, понимаю молодых помогал [т. е. помощников машиниста], которые увольняются. Аж время замедлилось, тупо стоял в кабине и таращился на то, как мужик бежит навстречу смерти...»

«...Слава Богу, давил только КРС (крупный рогатый скот), но приятного очень мало, особенно когда все это в мельчайших деталях прямо под тобой происходит (видишь все это в открытой форточке, как в замедленном кино). <...> Кстати, а почему реально замедляются время, когда давишь животину?»

Несмотря на обычную юридическую невиновность работников локомотивных бригад (хотя за наездом обычно следует утомительное судебное разбирательство), наезд оборачивается для локомотивной бригады потрясением. В особенности это обусловлено тем, что за исключением случаев, когда экстренное торможение при наезде применять запрещено, локомотивная бригада должна остановить поезд и оказать помощь пострадавшему, а если наезд окончился гибелью человека, убрать останки с путей:

«...Если ты сбил на перегоне человека, ты должен его убрать, по крайней мере, все равно отнести его, дальше ехать. То есть к тебе никто не придет. С обочины сложил. Так что у нас такой порядок. Хочешь, не хочешь, а греби все, что осталось.»

Существуют как санкционированные способы преодоления стресса (посещение психолога, отдых), так и несанкционированные (употребление алкоголя). При этом в ряде рассказов маркируется невозможность полной адаптации, по крайней мере в течение недолгого времени, стресс излечивает только время:

«Это, конечно, печально. А вот особенно после первого случая... неприятно. потому что помощнику надо бежать, оказывать первую помощь, а там уже практически оказывать первую помощь некому. Неприятно, очень неприятно. Ну и для машиниста, конечно, неприятно, хоть он и не бежит, никуда не смотрит, но когда-то тоже был помощником, и тоже бегал, поэтому... Неприятно. Обычно после этого... не как в Швеции, лося собьют, там другая бригада садится, едем дальше. Здесь ведешь поезд туда, сбиваешь человека, обратно возвращаешься, покупаешь водки, отвлекаешься, идешь на берег озера куда-нибудь, снимаешь стресс. Другого способа пока нет».

 <...>

«Хошь про стресс расскажу?.. Мой помощник после своего «первого» 3 ночи спать не мог... при том что доставать тело, вернее мешок с говном и костями ходил я сам. <...> По-моему, адаптироваться к такому невозможно, ведь не собаку иль кошку какую давишь, хотя и этих тоже жаль. А после наезда обязательно к врачам отправляют, и пока к ним не сходишь — в поездку не пустят. Психолога штатного тоже посещаем — релакс проводит...»

Иногда стресс позволяет преодолеть и цинизм. Например, на железнодорожных форумах обнаружилось несколько упоминаний о том, что машинисты проводят шуточные аналогии между совершенными ими наездами и подвигами героев Великой Отечественной войны (советские летчики, сбив вражеский самолет, рисовали на своих самолетах звездочку):

«Я когда катался [в кабине машиниста] в свое время, в Воскресенске чуть не прилопатили мужика. <...> А тертые машинист с помогалой [т. е. с помощником] ухом не повели, привыкшие... Хоть звездочки, говорят, рисуй на электровозе...»

Обратным полюсом переживаний оказывается манифестация привыкания к ситуациям наезда. Как настоящий стресс может осмысливаться лишь первый наезд, а все последующие — как обычная рабочая ситуация. Показательно цитируемое далее интервью, где информанты-машинисты предельно отстраненно описывают сбитых не как личности, а как тела и даже как мясо (в отличие от лично знакомых сбитых коллег), при этом ключевым для характеристики погибших в речи одного из информантов является слово «интересно» — наблюдение за деформированными в результате наезда телами словно удовлетворяет анатомические познания:

«Лично я наездился, к этому спокойно отношусь. приходилось лопатой выгребать косточки. <...> А интересно, когда людей сбивает. Как интересно. Вот лежит человек, лежит человек. Будто спит. А внутри в нем ни одной кости нет. Все в порошок раздроблены.»

«Он как желе. Хорошо зимой, хорошо зимой, он замерзнет — можно его погрузить. А летом бесполезно, он ну просто масса как безродная. А лежит в уголочке. <...> Пьяные, интересно, когда пьяных режет. Запах невкусный. Кровь с водкой.

Частотность наездов позволяет железнодорожникам отмечать закономерности в поведении сбиваемых, что для некоторых машинистов осмысливается как своего рода приметы (например, со сбитого поездом человека слетает обувь, а с «зарезанного» — нет; если сбитый был пьян, локомотив будет пахнуть водкой; перед наездом одни люди стоят неподвижно или идут по рельсам, «как бараны», а другие мечутся и т. д.); эти «приметы» могут как находить «рациональное» объяснение, так и вовсе не объясняться:

«Если головой вдарится, тут такая вмятина, а на ней пятно остается на кузове электровоза, тепловоза. Если это, стоя или где, или лежа, там тебе пятно обязательно остается».

«В общем, понимаешь, что если раз дошел э... в колею кто-то и заметался, это, значит, женщина. Если идет, как баран, это, значит, [смеется] ну мужик. И, наверно, поддавши».

 <...>

«Однажды был такой случай, мы принимали транш из поезда. В Бологое. А москвичи [т. е. московская бригада] приехали... ну я не помню, каким поездом, они осматривают лобовую сторону там. «Ну чего вы там смотрите? Лося сбили?» — «Нет, — говорит, — двух». я говорю: «Как это так?» — «А вот так. С Клина, — говорит, — выезжаем, в повороте, это было 9 мая. Они, — говорит, — навстречу идут с гармонью, двое».

В процитированном рассказе обращает на себя внимание также своего рода эвфемистическое опущение слова «человек» («“Лося сбили?” – “Нет, – говорит, – двух”»). Эвфемизм для сбитого (крестник) был обнаружен в записи на железнодорожном форуме. Не очень понятно, насколько этот эвфемизм действительно распространен в речевой практике машинистов, скорее он является личным (обращает на себя внимание и то, что употребление машинистом алкоголя после наезда, закончившегося гибелью человека, иносказательно описывается как обряд родинного цикла — «обмываем ножки»):

«У меня 17 крестников на железке, и перед этим я два года работал спасателем МЧС, и все равно каждый раз это бешеный стресс! Да, зубоскалим, делаем вид, а на душе все равно погано, и обмываем ножки. Кто из машинистов возразит и скажет — давлю с удовольствием и со смехом?»

<...>

Рефлексии работников локомотивных бригад по поводу наездов обусловлены особенностями работы на железной дороге и диктуемыми профессией приоритетами, которые оказываются закреплены и в юридической практике. Окружающие тему наезда различные практики — нарративные (в том числе письменные) и акциональные, направлены на нейтрализацию неизбежного после наездов стрессов.