Право первой ночи

Невозможен ли майдан в России?

В девяностые, во времена моего детства протесты в России были делом обыкновенным: шахтеры стучали касками, учителя голодали, рабочие ложились на рельсы, студенты ходили маршами по Тверской. Все изменилось после цветных революций в Грузии и на Украине. Даже если фамилия Якеменко вам не знакома, а «Первый канал» вы не включали много лет, вы все равно знаете, что в путинской России майдан невозможен. Как говорилось в рекламе банка «Империал» из тех же девяностых: «И знали они, что победить монгол нельзя».

Имея все это в виду, в полночь с седьмого на восьмое мая я, тем не менее, ехал на Китай-Город, к памятнику героям русско-турецкой войны, где (забегая вперед) впервые в новейшей истории лагерю оппозиции удалось дожить до рассвета. Потом он будет перезжать на Чистые, Пушкинскую, Арбат, Патриаршие, Кудринскую, Пречистенку, пока не превратится, наконец, 9 мая в нынешний лагерь у памятника Абаю Кунанбаеву (также известному, как «Оккупай-Абай»).

Вообще все было против того, чтобы я оказался на ступеньках какого-то памятника ночью.

Я пошел, что называется, не как журналист, а «как человек», который уже поужинал и собирался спать. В тот день я рано приехал на поезде и (компенсируя отсутствие на «Марше миллионов») полдня бегал по бульварам наперегонки с полицией; ногу натер до хромоты.

Но услышав, что прямо из эфира «Эха» на Китай-город едет Алексей Навальный, прочитав в твиттере, что скоро там будут мои друзья и коллеги, я заставил себя встать и пойти быстрым шагом в метро. При этом во мне боролись два противоположных чувствах — острое возвышенное переживание, как перед первой Болотной, и мрачная уверенность в том, что лагерь не могут не разогнать. 

Журналисты столичных изданий пытаются интервьюировать Навального

На выходе из метро я запутался в переходах, вышел на другой стороне от памятника. Человек рядом радостно спросил: «Вы тоже к Навальному?» Мой новый знакомый рассказал, что его «только отпустили из ОВД» и что это «второй раз за день». Он так нервно смеялся, что становилось не по себе.

У памятника героям Плевны было больше сотни человек.

Примерно половина из них — знакомые журналисты, блогеры, активисты (иногда сразу во всех трех ипостасях). Кто-то пошутил, что после разгрома «Жан-Жака» ОМОНом, его обитатели перебрались на площадь. Подъехал Сергей Удальцов, готовый, кажется, часами давать интервью. Навальный подходил к разным группам людей, общаясь с ними минут по пять. 

Через час, к закрытию метро, ситуация изменилась. Людей стало втрое больше; cтали стелить пледы, коврики для йоги, картонки. Подтягивались новые: на такси, велосипедах, скутерах, самокатах. Привозили термосы, воду, еду. Собрание все меньше походило на веселые летние посиделки и все больше на лагерь. Кто-то ложился спать.

Арабское по происхождению слово «майдан» (площадь, площадка) в тюркских языках стало означать главную площадь в городе. Синонимом бархатной революции в виде палаточного лагеря в русском политическом жаргоне оно стало после «оранжевой» революции на Украине в 2004 году, где основные события разворачивались на майдане Незалежности

Полиция не вмешивалась, но иногда просила убрать коврики, во втором часу ночи «мешающие проходу граждан». Коврики переносили и стелили вокруг монумента. Переломным моментом стало появление поливальной машины; возможно, она действительно должна была мыть площадь и памятник, но сработала как водомет, обливая тех, кто не успел отбежать. Почти сразу ОМОН стал теснить людей к Маросейке.

Несколько хаотично — кто с пятилитровыми бадьями воды, кто с ковриками — мы добрались до Чистопрудного бульвара.

Так впервые возник лагерь у «памятника неизвестному казаху» — шутка из твиттера Навального. Сам он, забравшись на Абая, дополнил вопрос «Мы разойдемся?» фирменной самоцитатой «Да или нет?» В ответ прозвучало «нет».

Первая попытка «оккупировать» Абая провалилась уже через 15 минут. С двух сторон теснил ОМОН: у кого-то не выдержали нервы, он побежал, а за ним еще человек двести попрыгали через заборы. Образовалось две группы: одна с Навальным, другая с Удальцовым во главе. Они созвонились, мы снова соединилась и побрели, растеряв большую часть ковриков и провизии, обратно к Маросейке.

На подходе к Китай-Городу нам перегородили улицу, и мы свернули налево, в Старосадский переулок. Шествие все больше походило на марш-бросок. Навальный и Удальцов были впереди, хвост не оставал. По флангам — легкая кавалерия в виде самокатов, впереди — скауты на велосипедах и скутерах.

Вышли, наконец, на Варварские ворота.

Впереди, по Варварке, — 500 метров до Красной площади, путь перекрыт. Лидеры провели срочные переговоры с каким-то полковником полиции, тот якобы разрешил вернуться к памятнику героям Плевны на Китай-городе.

На часах было почти четыре. Не прошло и получаса, как сначала Удальцова (на него напал провокатор), а потом и Навального задержали. Остальных не тронули. В возрожденном лагере к поздней ночи было около трехсот человек.

Ближе к шести погасил фонари, рассвело. Лагерь ожил. Кто-то делал зарядку. Играли в футбол и бадминтон. Пели песни под гитару. Привезли завтрак. В очереди в туалет в «Шоколаднице» люди с белыми лентами и омоновцы стояли вместе — идиллия.

Еще через пять часов лагерь разгонят и он пойдет как табор снова скитаться по Москве.

Но дело, как вы понимаете, не в этом.