Вспоминаешь ли «Кинотавр»?

Репортаж с фестиваля «Кинотавр» в Сочи глазами матери и ребенка

Share on Tumblr

Елена Костылева, поэт и журналист, вместе со своей дочерью тоже приняла участие в интеллектуальной вечеринке для тех, кому за тридцать.

А помнишь, как когда она была маленькая, она так серьезно смотрела на тебя и всегда затихала у тебя на руках?

Нет, не помню.

А помнишь, ты боялся ее купать после того, как она воды наелась? А потом, когда она уже плавала, как морской лев, чуть не захлебнулась тремя капельками из пипетки? Вот был ужас.

А помнишь, когда у нас были животики, я командовала: «Папель, капель!»

Помнишь, ведь она тогда почти не шевелилась — это сейчас она цепляется за все так, что не отцепить, и вертится.

А помнишь, мы летели из Берлина, она воду из стакана пить начала?

Помню.

А помнишь, как она впервые засмеялась?

А помнишь, я ночами клала ее поперек себя, она лежала такой неподвижной колбаской и спала. Сейчас так уже не положишь — вертится.

А помнишь, мы оставили ее с мамой, с твоей или моей, и пошли на «Людей в черном», потому что я верю во множество обитаемых миров. И ты сказал, что не знал этого обо мне. А я сказала, что это странно, что ты живешь со мной и не знаешь, что я верю во множество обитаемых миров. А ты сказал, что это, наверное, самая интимная вещь, которую ты обо мне знаешь.

От пламени свечи у тебя начинается мигрень – самая интимная вещь, которую о тебе знаю я.

А как она впервые купалась в море — ты должен помнить, это было вчера! Как я тряслась, чтоб не перекупать ее, не пережарить: солнце, море, опасности! Как ты сказал вдруг: «О-о-о-ой», когда я полила ее морской водой. И какая у нее мордочка была довольная.

А как она розы ела? А сушку?

— Какашки пахнут пряниками, — сказала я, просыпаясь, а ты сказал, что это стихи.

Лиза-Мария, а ты помнишь лебеденка в сочинском дендрарии? Такого серенького лебеденка пушистого? Как не помнишь, спала? А Пушкина на набережной? «Лиза-Мария, это Пушкин. Пушкин, это Лиза-Мария» — а?

Нет, не помню.

«Кинотавр» заканчивается. Мы посмотрели всего несколько фильмов, один Лиза-Мария проспала, а на другом вякнула, и я ее тут же эвакуировала. Занятой папа отпускал меня на то, что я хотела, но о кино я не буду писать. Разве что про Сигарева — мне все сказали не ходить на него, потому что там убивают детей, но я все равно пошла.

Нечего вспомнить в этот раз. Не было каких-то аффектов, вштырки, всего того, что я искала раньше, и в этом поиске вштырки была моя ошибка. Был дендрарий, мы пошли туда с коляской — встретили друзей, ура. А когда, изрядно запыхавшись, уже миновали смотровую лужайку и забрались на самый верх к ливанскому кедру, тот, что вез коляску, вдруг сказал: «Ну я предлагаю… еще немножко подняться».

Василий Сигарев получил на «Кинотавре» приз за лучшую режиссерскую работу, также награды за работу над его картиной «Жить» удостоился оператор Алишер Хамидходжаев. Во время фестиваля Сигарев сообщил о своем желании снять «русский "Южный парк" или даже русского "Улисса"» 

А вот сейчас, как ты ее принес и я кормлю ее в пресс-центре и печатаю одним пальцем, — это забудется?

Конечно, забудется.

Запомнится, как подходили люди, что-то говорили нам.

Мол, зачем вы подвергаете ребенка стрессам, а ребенок мирно спал в коляске, укрытый папиным пиджаком от воображаемого ветра.

Или «ребенку пора спать» — любимая фраза тех, кто подходит, демонстрируя свое глубокое знание жизни.

И к Любе Аркус, которую пятилетний внук Мишка будит в 8 утра, а дальше Люба посвящает ему все свое время, подходят, что-то говорят. Мол, зачем тащить ребенка по жаре на пляж. Люба честно и подробно отвечает: «Он в панамке, он одет, и он под тентом. Ему что, в гостинице сидеть?»

— Мишка, как правильно — Бубка Боб или Губка? Или Трубка? Как-как? Мочалка? Мишка, сколько у тебя Бубка Бобов? Пять Бубка Бобов, Мишка?!

Достали уже, честное слово, своими советами.

У девочки строгий режим: она спит, когда сплю я. В детский сад и в школу ей пока не надо. А утром лазает по кровати и поет, упираясь периодически на своем пути в желтую стену номера и пытаясь ножками по ней взобраться. Помню? Не помню.

А еще был странный вопрос. Одна женщина спросила у нас с младенцем, кивая на папу: «Ну как, все в порядке? Он ее любит?»

Моя любимая, Киса-Маиса, Кукуня-Мумуня, Великий Куркуль. Разглаживаются твои пальчики, надуваются теплом и силой, ты растешь, какая ты кругленькая, какая улыбчивая, как идет тебе шляпка, как восьмой человек подходит к тебе за пять минут полюбоваться, и все сюсюкают (это называется «эмоциональное общение»), все лялякают по-своему, по-человечьи — разговаривали бы они так всегда. Мы на пляже познакомились с мамой Василисы, Василисе год и три, мама ее улыбалась так, что улыбку было видно за сто метров, а Василиса была спокойная и сосредоточенная со сна, и мы пришли знакомиться, и началось: «Какие у тебя ножки, какие у вас штанишки, какие у вас глазки, какая у вас шапочка, какие вы молочные, какие вы красивые, а сколько вам, а нам шесть месяцев, ой, а я уже и забыла, что бывают такие маленькие человечки» — почему, говорю, взрослые не могут так общаться? Представляете, говорю, мы бы с вами так? Посмеялись мы и разошлись, довольные.

Помнишь?

Не помню.

Потому что Господь ничего не сохраняет.