Главное — сдаться

Возможны ли идеальные отношения?

Поэт и журналист Елена Костылева продолжает рассказ о своем опыте материнства.

И озаренная корова,

Сжимая руки на груди,

Стояла так, во всем готова,

Дабы к сознанию идти.

Эти строки мне попались недавно в программе Дмитрия Волчека об изданной «Гилеей» книге Геннадия Гора. Заболоцкий иронизирует над коровой как строительницей социализма.

Мы вместе сейчас с Лизой-Марией — вот такая корова. Она — это я, а я — это она. Уже готовы идти к сознанию и делаем буквально всё для этого: а именно строим домик, в котором сознание будет жить. Говорят, ученые уже поняли, что сознание живет не в мозгу (искали там его, как Бога в космосе), а во всем теле.

И, кажется, не только.

Моя сестра живет рядом с музыкальной школой, а мы сейчас у нее гостим. С утра до вечера – чистый Курехин, «Утренние упражнения в Ореховом домике», которые оказались «Зарядкой в психушке». Сильно это меня поразило — у меня когда-то была кассета с этим выступлением, я еще думала, почему в Ореховом? Это к вопросу о домиках. И сознании.

 Когда живешь тут несколько дней, начинаешь петь. Например:

— Будем срочно попу мыть… — на мотив «Мишка много меду съел».

Дмитрий Волчек — российский поэт, журналист и издатель. Живет в Праге, работает на радио «Свобода», иногда дает российским СМИ интервью, в которых заявляет, что нам нужен сын Люцифера и Дарьи Жуковой или что самый радикальный текст сейчас может написать ваххабит-педофил

Живешь, в общем. Размышляешь. Как то: «Вот считается, что люди должны быть свободными. Что традиционная модель семьи больше не работает. (Это, кстати, факт. Обман только в том, что она раньше работала якобы). Что люди должны устанавливать партнерские отношения и соблюдать прайвеси друг друга». Это все верно, чего тут спорить.

Только вот самые лучшие отношения у меня с Лизой-Марией, а она покамест полностью мне принадлежит. Как и я ей. Она — моя собственность, мне не нужно ни с кем ее делить, я могу сграбастать ее на руки и утащить к себе валяться на диван писать вот эти колонки. А она может в любой момент потребовать меня, которая ей будет незамедлительно предоставлена. То есть она тоже относится ко мне, как к своей собственности.

И у нас с ней счастье.

Так не тогда ли у тебя с человеком счастье, когда он находится в твоей собственности? Крамольная для либерала мысль! Почти религиозная. Ну или наоборот — обладание, все дела.

Одна моя подруга сказала, что ей не нравится, когда дитя использует ее как пустышку — мол, наелось уже. Действительно, сколько можно? Половину своего времени ты кормишь. Даже во сне.

Вторая моя подруга сказала, что ей не очень нравилось кормить потому, что «твое тело в это время тебе не принадлежит». Святая правда. Даже в смысле приключений не тянет, if you know what I mean.

А третий мой друг, известный детский психоаналитик Винникот (мы зовем его просто Котом) писал, что наиболее успешны как матери те матери, которые сдались сразу.

Попробую пояснить.

Как-то раз я потратила вечер на то, чтобы дитя уторкать. Наверное, мне хотелось своего личного пространства. Наверное, хотелось побыть с Костей (это муж мой собственный), как раньше, когда у нас еще не было детей. Но выяснилось, что это труд совершенно пустой — бесполезно от нее чего-нибудь хотеть. Модель I want you to do something, «я хочу, чтобы ты спала», вообще не работает.

В этом смысле я сдалась сразу.

Мы просто живем вместе с ней: я научилась все в доме делать одной рукой (и печатать тоже) — в другой ребенок, а Костя недавно научился одной рукой вести переговоры по телефону, второй придерживая Лизу-Марию, чтобы она не укатилась.

А раньше было так: сидеть с ребенком — это значит надо все бросить, это ж, б****, такой труд великий, да просто адский п***** — с ребенком же сидеть!

Первые три недели она проспала полностью. Потом как-то вечером Костя в ужасе спрашивает: «А почему она не спит?» Я говорю: «Ну не спит, побудь с ней, я пока ужин приготовлю».

Костя собрался внутренне и внешне, футболку оправил, взял торжественно ребенка на руки, открыл в интернете Маршака и стал читать — громко и с выражением.

Девочка очень сильная от природы, она Маршака выдержала и разрыдалась только на Чуковском. Захожу в комнату, а папа так и продолжает громко, с выражением читать красному, сморщенному еще трехкилограммовому батончику про Тараканище. 

Впрочем, я читала, что есть отцы, которые, когда ребенок орет, просто делают громче телевизор.

Я после родов, когда нашла эту историю на каком-то родительском форуме, думала, что таких надо расстреливать. Уже через месяц я, в общем, поняла, что это вариант нормы. Они странные вообще.

Вместо того чтобы с утра с дитем здороваться, ведут какие-то переговоры. Вместо того чтобы щелкнуть языком, говорят что-то строго. А вместо того, чтобы весь день упоительно играть с ребенком в «ку-ку», ходят на какую-то работу. У меня вот удаленная работа — в том смысле, что я удалила ее из своей жизни.

Сдалась сразу.

В общем, теперь мы живем так, как будто у нас есть дети.