От нечего делать, в ожидании какого-то автобуса я купила ей в «Союзпечати» банку пузырей и забыла про них. Поскольку у меня в сумке масса замечательных объектов, до пузырей очередь дошла нескоро. Но вот дошла, бинго, мы их вытащили и стали выпускать на кухне. Точнее, их выпускала няня Маша, а я наблюдала, и тут меня осенило, что такое непосредственное восприятие.

Они летят и летят, выдуваемые неутомимой Машей, это становится уже немного похоже на холотропный опыт, но Лиза-Мария не радуется им и не огорчается. Она просто внимательно смотрит. Она пытается проводить взглядом каждый пузырь, но это не удается ей. Она не пытается их ловить. Она не издает звуков. Она не удивляется. Но и не «не удивляется». Не пугается — но и не «не пугается». Не радуется — но и не «не рада» им. Она не знает, зачем пузыри, — а мы знаем?


Она не знает, когда это началось и когда закончится. Когда они лопаются, она не думает, куда они исчезли, надо ли горевать по ним. Они просто есть рядом с ней в одном пространстве, в тишине. Только звук Машиного дыхания.


Потом, где-то через минуту, может быть, она слышит, что мы каждый раз смеемся новой порции пузырей, и понимает: пузыри — это для восторга. Тогда она  начинает издавать соответствующие звуки — желания, охоты.



Она что-то переносит на них, какие-то свои потребности, влечения, возможно, ей нравится непредсказуемый ритм их появления и смерти, разные траектории полета, цвет, форма, тихий чпок, с каким пузыри прощаются с постоянством своей — вибрирующей, впрочем — формы и переходят в небытие, — если то, что было до чпока, называть бытием пузырей. Затем она, возможно, начинает думать, что пузыри — ее друзья, раз такое количество предыдущих пузырей не навредило ей, значит, они безопасны как минимум, а как максимум — благоприятны.

Не известно, с чем связала она внезапное наполнение воздуха вокруг себя радужными переливчатыми объектами. Потом она попыталась облизать колечко, из которого они вылуплялись, и в конце концов завладела бутылкой — первопричиной пузырей, матерью пузырей, но неизвестно, поняла ли она, откуда они есть пошли, и вообще не известно, что происходило в ее голове и чувствах в связи с этими пузырями. Ясно только, что первое время происходившее не было оценочным, не было эмоциональным, но было самой ни на есть перцепцией, вниманием как таковым. Безэмоциональным бесстрашным изучением. Взглядом на мир без искусственных, приобретенных связей. Буддизмом as it is — не фальшивым западным буддизмом травмированных личностей, даже не тем буддизмом, к которому пришел Сиддхартха в результате опыта жизни. Не буддизмом как защитой от мировых и личных страданий, но именно буддизмом как таковым — а может, впрочем, это было простое слежение за движущимися объектами, инстинкт, с каким кошка наблюдает мышь, тупкой, может быть.


На следующий день она выяснила, что они лопаются, как только к ним прикасаешься (общепринятый смысл мыльных пузырей), после чего утратила к ним всякий интерес.


Вот такие категоричные, сделанные с холодной головой решения и принято называть умом детей, по некоторым данным сильно превосходящим ум взрослых. Маленькие девочки очень умные, маленькие девочки are so fucking sweet.