Россия без
Пушкина

	Иосиф Бродский
	
	РОМАНС КНЯЗЯ МЫШКИНА
	
	В Петербурге снег и непогода,
	В Петербурге горестные мысли,
	Проживая больше год от года,
	Удивляться в Петербурге жизни.
	
	Приезжать на Родину в карете,
	Приезжать на Родину в несчастьи,
	Приезжать на Родину для смерти,
	Умирать на Родине со страстью.
	
	Умираешь, ну и бог с тобою,
	Во гробу, как в колыбели чистой.
	Привыкать на Родине к любови,
	Привыкать на Родине к убийству.
	
	Боже мой, любимых, пережитых,
	Уничтожить хочешь, уничтожь, ну!
	Подними мне руки для защиты,
	Если пощадить меня не можешь.
	
	Если ты не хочешь. И не надо.
	И в любви испуганно ловимой
	Поскользнись на Родине и падай,
	Оказавшись во крови любимой.
	
	Уезжать, бежать из Петербурга.
	И всю жизнь летит до поворота,
	До любви, до сна, до переулка
	Зимняя карета идиота.

	Алексей Парщиков
	
	Тип. Октябрь
	Шёл он кверху, однако впотьмах поломался бесшумно.
	Помятый, как полотенце шахтёра, и бессильный,
	как сброшенный ремень.
	Он не нашёл ничего, а предназначения
	не предполагалось.
	Самообман, как дырка от гвоздика в календаре,
	на обложке которого - город (план сверху),
	поэтому
	отверстие воспринято как рекламный цеппелин,
	но его дважды нет.

	Тимур Кибиров
	Послание Л.С.Рубинштейну
	1.Лева,милый! Энтропия!
	  Энтропия,друг ты мой!
	  Только мы стоим босые
	  С непокрытой головой.
	
	  Мы босые,небольшие,
	  Осененные листвой,
	  Пишем в книжки записные
	  По-над бездной роковой.
	
	  Лишь лучи свои косые
	  тянет вечер золотой
	  Лишь растения живые
	  нам качают головой.
	
	  Лишь цветочки - до свиданья!
	  Облака - в последний раз!
	  Лишь прольется на прощанье
	  влага светлая из глаз.
	
	 Лишь продукты пропитанья
	 вкус наш радуют подчас...
	 Но готовься жить заране
	 без ветчин и без колбас!

	Осень
	
	Похудела роща, поредела,
	Проводив последнего скворца...
	О предощущение конца,
	Но без ощущения предела!

	Дмитрий Алекандрович Пригов
	Большое историческое описание
	в 100 строк
	
	Итак
	Свободный и гордый по Крыму гуляю
	Морские просторы вблизи наблюдаю
	Цветенье магнолий, цветенье глициний
	На камнях морские следы замечаю
	И в воздухе горных склонение линий
	Об этом писал еще помнится Плиний
	А в древности дикий Навуходоносор
	Здесь травы щипал да отлавливал мидий
	А в римское время опальный Овидий
	Естественной жертвой тогдашних доносов
	Страдал вдалеке от отеческа лона
	Страданья поверженна Наполеона
	Гулявшего здесь со Святою Еленой -
	Я все это как древнегреческий Плиний
	Под греческих волн нескончаемый шум
	Я все это видел и все опишу
	Итак
	Здесь Сталин среди им любимых магнолий
	И Сталин среди им любимых глициний
	Здесь оба среди олеандров гуляли
	И прутик в задумчивости они гнули
	Свои полагая на Севере цели
	А море вздымало седые объятья
	И словно взывало к ним: Будем как братья!
	Откроем друг другу святые объятья
	Ведь все мы как сестры, ведь все мы как братья!
	Итак
	Вот там они словно вдали обнимаются
	Один из них горным орлом поднимается
	И вот уже маленькой точкой виднеется
	На Север по-видимому направляется
	И след его в утреннем небе стирается
	И чистое небо в воде отражается
	А море до самой что Турцьи лежит
	До Грецьи и дальше, и время бежит
	Итак
	Вот мы со вторым по Массандре гуляем
	По Новому Свету спокойные ходим
	Алупку в задумчивости проходим
	Идем Коктебелем и в Ялту заходим
	Писателей прежних дома посещаем
	О жизни и смерти в тиши рассуждаем
	И общего много меж нами находим
	Про климат приличествующий свободе
	Мы с ним рассуждаем про древнего грека
	Что вот полагаем таким человека
	А он не таким получается вроде
	Что вот полагаем мы мудрость в народе
	
	Согласно его бесконечной природе
	Она же на деле выходит конечна
	И путаница оттого бесконечна
	И распри в народе вослед поднимаются
	Но вот уже Первый назад возвращается
	Итак
	На крыльях усталых и пыльных снижается
	Весь в пене и темных запекшихся пятнах
	И голос застуженный и неприятный
	И вдаль так поспешно они удаляются
	И там объясненье у них начинается
	Второй словно Первого там укоряет
	А Первый в ответ что-то там объясняет
	И брызги морские с лица утирает
	А море меж ними как будто вздымается
	Как будто кричит им: Опомнитесь, братья!
	Откроем друг другу святые объятья
	Ведь все мы как сестры, ведь все мы как братья!
	Вот я вам открою седые объятья!
	Но ссора как будто меж них возникает
	И словно борьба между них начинается
	Как чайки кричат и руками махают
	Схватились стремительно и безрассудно
	И кто там кого - непонятно отсюда
	В кипящее море с обрыва бросает
	И море кипящее пуще вскипает -
	Одна только пена и темные пятна
	До самой что Турции вид неприятный
	И пена до Греции аж добирается
	Итак
	Оставшийся горным орлом поднимается
	На Север по-видимому направляется
	И вот уже маленькой точкой виднеется
	С вечерним темнеющим небом сливается
	Совсем исчезает, совсем исчезается
	Лишь следа полоска на небе видна
	И ночь наступает и падает тьма
	Итак
	Один по пустынной Массандре гуляю
	Брожу по пустынному Новому Свету
	У берега моря ищу я приметы
	И камни ногою слегка подбиваю
	Среди олеандров гуляю, глициний
	Магнолий в роскошном их памятном виде
	Об этом писал еще помнится Плиний
	Об этом писал и опальный Овидий
	Хотя вот Овидий-то был не у дел
	А Плиний писать-то и не захотел
	Да что тут описывать - осень настала
	На Север пора улетать мне настала
	И я улетел

	Ольга Седакова
	     ЭЛЕГИЯ ОСЕННЕЙ ВОДЫ
	
	                                         1
	
	Ты  становится вы,
	                 вы  все,
	                           они.
	 Над концами их, над самоубийством
	 долго ли нам стоять, слушая, как с вещим свистом
	 осени сокращаются дни?
	
	                 2
	
	 Зима и старость глядят в лицо мне. Не по-людски
	 смелыми глазами глядят зима и старость:
	 нужно им испробовать, что там осталось,
	 на волчий зуб, на зуб уничтожающей тоски.
	
	                 3
	
	 Поднимись, душа моя, встань, как Критский Андрей говорит.
	                              Поздно, не поздно - речь
	 не наша, пусть ее от других услышат.
	 Зима и старость белое слово пишут
	 в воздухе еще жарком: пламя незримых свеч
	
	                 4
	
	 в темноте еще зримой: будущие следы
	 на снегу, до которого долго. Сережа, Леня,
	 помните, как земля ахнет на склоне,
	 увидав внизу
	 факел предзимней воды?
	
	                 5
	
	Со старым посохом я обхожу все те
	 же нивы, как всегда несжатые, тайфуны
	 земляного моря, слабые водные струны,
	 от которых холмы раскатились, в высоте
	
	                 6
	
	повторяя звук родника, похожий на ... да,
	 молоточки какие-то, из восточных -
	То ли волосяные гребенки во рту проточных
	 вод, из молчания выходящих сюда?
	
	                 7
	
	Из огня молчания в бледном огне
	 шелеста - бренчанья - полупенья
	 вниз глядит вода,
	 вниз идет согбенная.
	 Обратясь ко мне,
	 кто-то говорит:
	 Есть ли что воды смиренней?
	
	                8
	
	Что смиреннее воды? она
	 терпенья терпеливей, она, как имя Анна,
	 благодать, подающий нищий, все карманы
	 вывернувший перед любым желаньем дна.
	
	                9
	
	 Всякую вещь можно открыть, как дверь.
	 В занебесный, в подземный ход потайная дверца
	 есть в них.
	 Ее нашарив, благодарящее сердце
	 вбежит - и замолчит на родине.
	                        Мне теперь
	
	               10
	
	 кажется,
	 что ничто быстрей туда
	 не ведет, чем эта, сады пустые,
	                         растенья
	 луговые, лесные, уже не пьющие, -
	                    чем усыпленье
	 обегающая бессонная вода
	
	               11
	
	 перед тем, как сделаться льдом, сделаться сном.
	 стать как веки, стать как верная кожа •
	 засыпавшего в ласке, видящего себя вдвоем
	 дальше во сне...
	 Вещи, в саду своем
	 вы похожи на любовь - или она на вас похожа?
	
	              12
	
	Поэт - это тот, кто может умереть
	 там, где жить - значит: дойти до смерти.
	 Остальные пусть дурят кого выйдет.
	                     На пустом конверте
	 пусть рисуют свой обратный адрес,
	                     Одолеть
	
	              13
	
	вечное любознайство и похоть - по нам ли труд,
	 Муза, глядящая вымершими глазами
	 чудовищного коня, иссекшего водное пламя
	 из скалы, на которой не живут
	
	              14
	
	ни деревья, пи звери, ни птицы. Только вы,
	 тонкие тени. И вы как ребенок светловолосый,
	 собирающий  стебли белесой
	                          святой
	                          сухой
	                          травы.
	
	              15
	
	С этим-то звуком смотрят Старость, Зима и Твердь.
	 С этим свистом крылья по горячему следу
	 над государствами длинными, как сон, и
	 трусливыми, как смерть,
	 нашу богиню несут -
	Музу Победу.

	МЕЛАНХОЛИЧЕСКИЙ АЛЬБОМ
	1993
	 
	 
	1.
	Если говорить вполне серьезно,
	 
	2.
	То уже поздно.
	 
	3.
	А так все нормально: ветер иногда воет, иногда молчит,
	 
	4.
	А мокрая ветка в окно стучит.
	 
	5.
	Мокрая ветка в окно стучит –
	 
	6.
	Не понять ничего;
	 
	7.
	Муха на стекле раздавлена –
	 
	8.
	Спать в одиночестве;
	 
	9.
	Дитя в люльку напрудило –
	 
	10.
	Левое с правым спутать;
	 
	11.
	Мертвое тело на дороге –
	 
	12.
	Спичка сломается;
	 
	13.
	Крыша посередке протекла –
	 
	14.
	Гостям пожаловать;
	 
	15.
	С краю крыша протекла –
	 
	16.
	Соседу позавидуешь;
	 
	17.
	Черный кобель –
	 
	18.
	Прямо у ворот гриб найдешь;
	 
	19.
	Пришел, кого не ждал –
	 
	20.
	Подумаешь:
	"Разбуженный могучим взмахом
	неосторожного крыла,
	Внимаешь с трепетом и страхом
	. . . . . . . . . . . . . . . . дела.
	Пока с душой играешь в прятки,
	Протоколируя судьбу,
	. . . . . . . . . . . . . . . . . . . без оглядки
	. . . . . . . . . . . . . в гробу".
	 
	21.
	Крыса воду пьет –
	 
	22.
	Гость до ночи засидится;
	 
	23.
	Коса заплетается –
	 
	24.
	Самовар прохудится;
	 
	25.
	Дедка с палкой –
	 
	26.
	Живот прослабит;
	 
	27.
	Лодка с одним веслом –
	 
	28.
	Кривого полюбишь;
	 
	29.
	Черный таракан –
	 
	30.
	Чужой дядька напугает;
	 
	31.
	Рыжий таракан –
	 
	32.
	Забудешь, чего хотел;
	 
	33.
	Вместо меда говна поел –
	 
	34.
	Мечта сбудется;
	 
	35.
	Об камень споткнулся –
	 
	36.
	Скажешь:
	"Сегодня мне не до искусства.
	Прости, прости, уж спать пора.
	. . . . . . . . . . . . . . . . . . . чувство.
	. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . игра.
	Но не игра на пониженье –
	. . . . . . . . . . . . . без преград,
	. . . . . . . . . . . . . . . . . движенье
	. . . . . . . . . . . . . . . . наугад".
	 
	37.
	Девка голая –
	 
	38.
	Мизинец прищемить;
	 
	39.
	Кузнец сватается –
	 
	40.
	Безымянный прищемить;
	 
	41.
	Цыган спичку зажег –
	 
	42.
	Средний прищемить;
	 
	43.
	Зерно просыпано –
	 
	44.
	В темноте проснешься;
	 
	45.
	Книжку читаешь –
	 
	46.
	Платком махать;
	 
	47.
	В лесу цветы собираешь –
	 
	48.
	Начнется не в срок;
	 
	49.
	В поле цветы собираешь –
	 
	50.
	Как войдешь, так и выйдешь;
	 
	51.
	В зеркале себя не узнал –
	 
	52.
	Вспомнишь:
	"Пока не спросишь, не ответят,
	. . . . . . . . . . . . . . . . . . . не дадут.
	. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ветер.
	. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . труд.
	. . . . . . . . . . . . презренной прозы
	. . . . . . . . . . . . . одного на всех.
	. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .смех
	Невидимые миру слезы".
	 
	53.
	В болото залез –
	 
	54.
	Не с кем и поговорить будет;
	 
	55.
	Курица соловьем поет –
	 
	56.
	Смерти не миновать;
	 
	57.
	Надеешься неизвестно на что –
	 
	58.
	Бороться с мучительными сомнениями;
	 
	59.
	Поражаешься собственной нерешительности –
	 
	60.
	Цепляться за жалкие остатки собственных представлений;
	 
	61.
	Произвольно раздвигаешь границы общепринятого –
	 
	62.
	Фатально приблизишься к тому моменту, 
	когда все это решительно потеряет всякий смысл;
	 
	63.
	Не заметил, как ветер утих и погасли последние звезды –
	 
	64.
	Позабудешь, что все позади и что время ушло безвозвратно;
	 
	65.
	Исчезаешь куда-то, затем возникаешь нежданно-незванно –
	 
	66.
	Вдруг поймешь, что пора уходить. Но куда?
	 
	67.
	Ничего не понятно –
	 
	68.
	Мокрой ветке в окно стучать;
	 
	69.
	Мокрая ветка в окно стучит,
	 
	70.
	Воет ветер, вода журчит.
	 
	71.
	И хотя все это уже давно и хорошо известно,
	 
	72.
	Почему-то все равно интересно.

	Владимир Алейников
	
	Пора хризантем
	Наступает пора хризантем —
	За мостами низовий не видно, —
	Ты одна затворись насовсем,
	Чтобы сумеркам было обидно, —
	Ни в друзья, ни в полон не берут,
	На поруки принять не желают, —
	А кому приглянулся уют,
	Те поют и глаза опускают.
	
	Занавесок сквозящая ткань
	Шевельнётся к вискам своевольно,—
	И покамест осознана грань,
	Чем на свете ты столь недовольна?
	Опустевшую грудь не теснит
	Пребывание в зале зеркальной,
	Где подземной воды хризолит
	Откликается, эха печальней.
	
	Сердце горлицам станет сродни,
	Приютясь под железною крышей,
	И оранжевый шорох в тени
	Пробежит за лисицею рыжей, —
	Ну а если холмам лиловеть,
	Винограду хмелеть на закате,
	Чтобы лучше тебя рассмотреть,
	Появляется белое платье.
	
	По аллеям, где шёл не дыша,
	Чтобы к тихой руке прикоснуться,
	Приближаешься ты, хороша,
	И, наверное, надо вернуться, —
	Приглянулась ты осени вновь,
	Не забудь о плащах и ненастье, —
	Ближе губы, и поднята бровь,
	Всепрощенье сегодня у власти.
	
	Как избыток любви ни храни,
	Грустно ласточкам в хижине ветхой,
	И на ветках мерцают огни
	Золочёной шумящею клеткой, —
	Не припомню и я сгоряча,
	Что грядущая стужа бормочет,
	Где подводного царства свеча
	Отражаться в желании хочет.
	
	Мы теперь не зовём за собой,
	Набродившись вдвоём в переулке,
	Где пора бы идти за судьбой, —
	Ну и что же? — всё то же — прогулки, —
	И стоим на виду между тем,
	Что открыто и что — за открытьем,
	И окно, как октябрьский тотем,
	Не гордится теплом и наитьем.
	
	Золотого вина набирай —
	Утешенья огнём добывают, —
	И бредущие в будущий рай
	О неслыханных снах вспоминают, —
	А пока мы вздохнём наяву,
	Успокойся — светло и невольно
	Я и в горе тебя назову —
	Задержаться дыханию больно.
	
	Это, найденных дней не щадя,
	Не пылает хрусталик зелёный,
	И подобен струенью дождя
	Перламутровый гребень Вероны,
	Избавительных заводей звон
	Изобилием листьев украшен —
	Если имя им впрямь легион,
	Остеречься бы шахматных башен.
	
	Я издревле хранил и прощал
	То, что в слове сказать не сумею, —
	Словно жилки его ощущал —
	Озари меня жизнью своею, —
	Чтобы свидеться в этой игре,
	Ты навек разгляди и запомни
	Коронацию крон в октябре,
	Глазомер запестревшего полдня.
	
	И замедленный ход кораблей,
	Уводящих к обители граций,
	И в садах развлечения фей
	Объясни мне сегодня, Гораций,
	Здесь, где празднество было вчера —
	И оставлены ратью хмельною
	Негасимое пламя костра
	И летучая мышь — Алкиноя.

	Олег Чухонцев
	
	* * *
	
	Эти тюркские пристани-имена Агидель, Изикюль, Дюртюли,
	рядом бывшее ваше имение где-то за угорами, под Сарапулом,
	разве можно забыть? Агидель, Дюртюли, раза три про себя повтори,
	Изикюль — и бюль-бюль запоет, засвистит, душу всю исцарапает.
	
	И само наше странствие на теплоходе по Каме, Белой, по Чусовой,
	то ли позднее свадебное путешествие, то ли прощание
	с этим раем поверженным, над которым недавно парил часовой,
	а теперь только обморок территории, словно взяли вместе с вещами ее
	
	и со всем наличным составом, включая плеши вырубок и персонал,
	да желонки как маятники на холмах нефтяные, а ниже — мережи и
	топляки в песке, да на курьих ножках стожки, a потом — провал:
	то ли Чертово Городище с Елабугой, то ли Челны Бережные.
	
	Где-то здесь Цветаева задохнулась и письма слал Пастернак
	с просьбой отправить его на фронт, и дроздами не мог не заслушаться,
	всю-то рябину ему исклевали, поди, не знаю, так ли, не так,
	дело не выгорело, слава Богу, ибо пуля, она не жужелица.
	
	А закат, что закат? и в проточной воде он как кровь багров,
	а виденья безлюдности и потом едят поедом они,
	как в зеленых плавнях, к примеру, сомы сосали коров,
	запрудивших вечернюю реку выменами недойными.
	
	А до Флора и Лавра всего-то рукой подать, и уже
	ко вторым осенинам сбиваются в стаи ласточки,
	то-то кружат они кругами, и в воздушном их чертеже
	больше навыка, чем азарта, с которым гоняют в салочки.
	
	Вот и мы, ты и я, мы не знаем по счастью своих путей,
	но посудина наша двухпалубная твердо держится расписания,
	зная в точности, как на смену Рыбам движется Водолей,
	так и сроки нашего пребывания здесьи конечного расставания.

	Михаил Генделев
	
	Серебряная осень Палестины
	Совсем – и безнадежно запустили
	Заслуженный колониальный стиль.
	
	А писем мы и вовсе не писали.
	И пылью обернулись сами
	Листы, впитав серебряную пыль.
	
	Кто упрекнет нас – даже вспомнит если –
	Там в Метрополии – решат, что мы воскресли –
	Так долго были безупречны мы –
	
	Донашивая выцветшее хаки -
	Как самые упрямые служаки -
	Хамсин, оливы, бедные холмы.

	Вера Павлова
	Две фотографии по памяти
	1
	в сумерках сиротливо
	ворона каркает
	с ветром играет крапива
	краплёными картами
	в первом подъезде попойка
	дождь накрапывает
	старик несёт на помойку
	пальто осеннее женское добротное драповое
	2
	Зайдёт за облако — темно.
	Разоблачится — слишком ярко.
	Невеста — белое пятно
	на пёстрой карте Сентрал Парка.
	Фотограф пятиног. Идут
	к пруду. Подол приподнимая,
	пересекает яхта пруд
	радиоуправляемая.
	3
	Вот ящик для утиля.
	Вот яма для компоста.
	Вот лужу замостили
	решётками с погоста.
	Вот бравые ребята
	идут на дискотеку.
	Вот пугало распято
	воронам на потеху.

	Вера Полозкова
	осень опять надевается с рукавов,
	электризует волосы - ворот узок.
	мальчик мой, я надеюсь, что ты здоров
	и бережёшься слишком больших нагрузок.
	мир кладёт тебе в книги душистых слов,
	а в динамики - новых музык.
	 
	город после лета стоит худым,
	зябким, как в семь утра после вечеринки.
	ничего не движется, даже дым;
	только птицы под небом плавают, как чаинки,
	и прохожий смеется паром, уже седым.
	 
	у тебя были руки с затейливой картой вен,
	жаркий смех и короткий шрамик на подбородке.
	маяки смотрели на нас просительно, как сиротки,
	море брызгалось, будто масло на сковородке,
	пахло темными винами из таверн;
	 
	так осу, убив, держат в пальцах - "ужаль. ужаль".
	так зареванными идут из кинотеатра.
	так вступает осень - всегда с оркестра, как фрэнк синатра.
	 
	кто-то помнит нас вместе. ради такого кадра
	ничего,
	ничего,
	ничего не жаль.

	Дмитрий Быков
	Осень
	
	     Пора закругляться. Подходит зима.
	        Н.С.
	        
	Проснешься — и видишь, что праздника нет
	И больше не будет. Начало седьмого,
	В окрестных домах зажигается свет,
	На ясенях клочья тумана седого,
	Детей непроснувшихся тащат в детсад,
	На улице грязно, в автобусе тесно,
	На поручнях граждане гроздью висят —
	Пускай продолжает, кому интересно.
	Тоскливое что-то творилось во сне,
	А что — не припомнить. Деревья, болота…
	Сначала полями, потом по Москве
	Все прятался где-то, бежал от кого-то,
	Но тщетно. И как-то уже все равно.
	Бредешь по окраине местности дачной,
	Никто не окликнет… Проснешься — темно,
	И ясно, что день впереди неудачный
	И жизнь никакая. Как будто, пока
	Ты спал, — остальным, словно в актовом зале,
	На детской площадке, под сенью грибка
	Велели собраться и все рассказали.
	А ты и проспал. И ведь помнил сквозь сон,
	Что надо проснуться, спуститься куда-то,
	Но поздно. Сменился сезон и фасон.
	Все прячут глаза и глядят виновато.
	Куда ни заходишь — повсюду чужак:
	У всех суета, перепалки, расходы,
	Сменились пароли… Вот, думаю, так
	И кончились шестидесятые годы.
	Выходишь на улицу — там листопад,
	Орудуют метлами бойкие тетки,
	И тихая грусть возвращения в ад:
	Здорово, ну как там твои сковородки?
	Какие на осень котлы завезут?
	Каким кочегаром порадуешь новым?
	Ты знаешь, я как-то расслабился тут.
	И правда, нельзя же быть вечно готовым.
	Не власть поменяли, не танки ввели,
	А попросту кто-то увидел с балкона
	Кленовые листья на фоне земли:
	Увидел и понял, что все непреклонно
	И необратимо. Какой-то рычаг
	Сместился, и твердь, что вчера голубела,
	Провисла до крыши. Вот, думаю, так
	Кончается время просвета, пробела,
	Короткого отпуска, талой воды:
	Запретный воздушный пузырь в монолите.
	Все, кончились танцы, пора за труды.
	Вы сами хотели, на нас не валите.
	Ну что же, попробуем! В новой поре,
	В промозглом пространстве всеобщей подмены,
	В облепленном листьями мокром дворе,
	В глубокой дыре, на краю Ойкумены,
	Под окнами цвета лежалого льда,
	Под небом оттенка дырявой рогожи,
	Попробуем снова. Играй, что всегда:
	Все тише, все глуше, все строже — все то же.

	Виктор Соснора
	   ОСЕНЬ
	
	Осень.
	Стонут осы
	вдоль земли сырой.
	
	Атакуют осы
	сахарный сироп,
	и петляют осы -
	ассы у веранды.
	
	Кто сказал,
	           что осень -
	это умиранье?
	
	Осень осеняла
	Пушкина и Блока,
	ливнями сияла
	в облаках-баллонах.
	
	Осень означает:
	снятие блокады
	с яблок!
	Пачки чая!
	Виноград в бокалах!
	
	Осень гонит соду
	волжскую на гравий,
	строит свой особый
	листопадный график.
	
	Как вагоны сена
	движется кривая
	листокаруселья,
	листокарнавалья!

	Николай Кононов
	* * *
	В заведеньице одном — не то в цирке, не то в театрике, не то в курильне
	Возле соляного порта утром в день воскресный мне приятель показал
	Ради развлеченья совершенно безобидную забаву — новыми не более десятки,
	Ощущенье — будто на козловом кране через ленту раскаленного проката переносят.
	
	А всего лишь — ерунда — два на десять величиной и весом — щепоть соли,
	Но признаюсь, скользкая зараза, можно выронить, тогда не оберешься
	Неприятностей и в грязной подворотне могут и со знаньем дела
	Пюзделей отвесить пять сотрудников внештатных. Но признаюсь, пронесло на этот
	
	Раз, надеюсь, не последний. В общем — срамота и стыд, и нежность и отрада,
	Если только угадаешь пять последних букв — греческие две, кириллицею две
								и одна — не спрашивайте лучше.
	Выглядит ужасно — в волосне, небритая, от попойки словно бы не отошла на следующее
											утро,
	Правда, теплая на ощупь, мухами засижена и пахнет. Но дойдет до дела, угадаешь, ибо
	
	Страсть и похоть по сравненью с этим — как плевательница рядом с колокольней,
	Полной звона, благовеста, голубиной благодати и голубизны в проплешинах бурана, но
	Другое время года нынче — то ли осень посинела, то ли две синицы
	На карниз уселись — что конечно же для этих смутных берегов невероятно...
	
	Есть в стихах у Кузмина одна вещица, но не то совсем, да и не вещь, пожалуй, это,
	Благостное ощущенье — то ли голода великопостного, то ли сытости, как будто зубочисткой
	Голый нерв в дупле, как птенчика, разбередил и заплакал, благодарный, что и хуже
	Сам себя бы мог, глубоко окуная. Окунем плывет
							и Лазарем встает и спать ложится канарейкой,
	
	Только ласковым платком накроют клетку мне грудную, как бандуру гарной песней
	О Днiпро широком, и заголосят, как поле с жаворонками, сойками и славками, —
											вот ястреб
	Круг обводит, словно мальчик гаснущим бенгальским жаром — ту, ту самую
	Блаженную неназванную букву — быстро-быстро, и вот-вот и след и дух ее растает.
	Мама! Бабушка! Дружок мой! Дорогие! Что ж это такое...

	Сергей Гандлевский
	
	Мне нравится смотреть, как я бреду,
	Чужой, сутулый, в прошлом многопьющий,
	Когда меня средь рощи на ходу
	Бросает в вечный сон грядущий.
	
	Или потом, когда стою один
	У края поля, неприкаян,
	Окрестностей прохожий господин
	И сам себе хозяин.
	
	И сам с собой минут на пять вась-вась
	Я медленно разглядываю осень.
	Как засран лес, как жизнь не удалась.
	Как жалко леса, а её — не очень.