Воскресная библиотека: Блеск без нищеты

Какими были эскорт-услуги в доиндустриальную эпоху?

В рубрике «Воскресная библиотека» мы каждую неделю печатаем фрагмент из книги, готовящейся к публикации в дружественном издательстве.

Об авторе

Филипп Перро — историк, сотрудник Центра междисциплинарных исследований Высшей школы социальных наук (EHESS). Автор работ о буржуазной моде XIX века и о трансформации женского тела в XVIII–XIX веках.

Об издательстве

Издательство Ивана Лимбаха — одно из самых известных российских некоммерческих издательств. Начало работу в 1995 году: первыми были опубликованы сочинения представителей литературного андеграунда — Михаила Безродного, Льва Рубинштейна, Дмитрия Александровича Пригова. С начала 2000-х издаются также переводы и иллюстрированные книги.

В Издательстве Ивана Лимбаха выходит книга французского историка Филиппа Перро «Роскошь», посвященная искусству потребления на рубеже XVIII–XIX веков. Перро исследует, как проходили пиры и светские рауты, как подделывались предметы роскоши, чему завидовали и к чему стремились нувориши.

Книжка особенно придется ко двору тем, кто в свете последних событий любит поразмышлять о роли еды в жизни либеральной общественности. Оказывается, в доинстаграмную эру пища точно так же была способом заявить миру о собственном существовании. Об этом и о принципах престижного потребления тогдашних куртизанок читайте во фрагменте из главы «Роскошь старинная: последствия и новые толкования».

Филипп Перро

Роскошь: Богатство между пышностью и комфортом в XVIII–XIX веках

Перевод с французского Аллы Смирновой 
Издательство Ивана Лимбаха, 2014

Самое время вспомнить про застолья и про «гурмана XIX века», озабоченного гастрономическими проблемами и стремительно поглощающего огромное количество еды. Словно наслаждение и счастье от того, что есть возможность набить живот, а также церемония принятия пищи, ставшая сама по себе невероятным театральным действом, давали ему возможность убедить себя в собственном существовании. Однако и здесь новое общество кодифицирует и устанавливает иерархию в благородном изысканном изобилии, ставшем предметом для подражания, в которой само дворянство не признавало никакого порядка, полагая, что в этой области руководствоваться можно только чувствами. Так, с появлением в домах столовых, распространением ресторанов и сакрализацией плоти оно, это новое общество, воздвигает целую кулинарную идеологию, в которой отражается социальная система в целом. Поглощение пищи, переваривание, выделение — вот цикл, сравнимый с обращением капитала, который надо куда-то поместить, или «доходом», который должны приносить земельные участки. Признак чего-то важного, символ успеха и в то же самое время привычка, сделавшаяся доступной для все более широкого круга людей, «хорошая кухня» находит свое место между двумя крайностями: простой пищей — в биологическом смысле — и изысканными блюдами — которые, в свою очередь, являются искусством и элементами престижа. Соусы, приборы, весь антураж приготовления еды становятся важнее самого продукта, фуа-гра, трюфели, дичь делаются символами изобилия: необходимо создать вокруг себя некий сложный декорум и сделать из обеда, приготовлением которого занимается услужливая челядь, нечто вроде ритуального причастия, памятника изобилию. Здесь важен не только «излишек», но и «качество» этого излишка, начиная от дорогой посуды, столового серебра с его бесконечным разнообразием и количеством, доходящим до абсурда, с целым арсеналом столовых приборов для легких блюд перед десертом, для овощей, все эти ножички для масла, лопаточки для рыбных блюд, ложки, вилочки для устриц и щипчики для омаров. Огромное количество аксессуаров, чтобы пускать пыль в глаза, особенно с тех пор, как обеды «по-русски» сменилась обедами «по-французски» и блюда стали подаваться на стол одно за другим.

Но возможно, это появление новой морали, связанной с бережливостью, с предусмотрительностью, становится еще понятнее и очевиднее, когда речь идет о женщине, в частности о куртизанке высокого полета. Наряду с персонажами полусвета, значимость которых определялась прежде всего тем, сколько они тратили и как — чрезмерно расточительно — они это делали, особый интерес вызывают безумства и сумасбродства другого, особого мира, мира «наизнанку». «Как сладострастные паучихи в углу раскинутой паутины, они подстерегают свою добычу». 

«Что вас поражает, — замечает моралист А. Дэспень, — так это их откровенно вызывающие наряды, против которых протестует ваша бережливость; что вас прельщает, так это исходящее от них сияние, дерзкое кокетство взглядов и туалетов, этот искусный макияж, эта развязность, этот блеск, какой-то нездешний и в то же время настоящий, он чарует ваш взгляд и дразнит воображение. Вы готовы расточать свое золото и попирать долг, лишь бы вам было дозволено войти в этот будуар с его пьянящими ароматами <...>».

В самом деле, для этих современных гетер «показать себя» — это сделать так, чтобы роскошь и желание не входили в противоречие одно с другим. Дефилируют ли они в своих каретах по Елисейским Полям или аллеям Булонского леса, вызывающие, дерзкие, демонстрируют ли последний крик моды на ипподроме в Лонгшане, приковывают ли взоры в театральной ложе, любое их появление будет сопровождаться осуждением или хвалой. И пусть тот, кто может, позволит себе самых «престижных» дам, а именно самых дорогих, самых привлекательных, которые являются таковыми именно потому, что самые требовательные и взыскательные. И пусть тот, кто может, подражает им в их оглушительном и разрушительном расточительстве: особняки и туалеты, меблировка и драгоценности, упряжки и изысканные обеды, празднества и пылкие ночи. Этот вызов обществу, в котором имеется и экономическая, и сексуальная составляющая, может быть таким дерзким, что соперниками в расточительстве всех этих сахарных, хлопковых или железнодорожных магнатов оказываются лишь коронованные особы. Потому что есть в этих расходах нечто поистине благородное, если не в самом предмете соперничества — что зачастую имело место в среде так называемой «буржуазии из простонародья», — так в его форме, которая являлась своего рода продолжением, причем на этот раз лишенным разумного обоснования и переосмысления, соперничества в излишествах, как в старые времена. Деньги стекаются к кумиру со всех сторон, стекаются и тут же раздаются; причем тратить их надлежит блистательно и шумно, это непреложное условие.

Маргарита Готье ясно и понятно объясняет это своему любовнику Арману: «Жить на доход с роскоши? Это будет не доход, а чистое разорение, разве что жить на эти деньги в полном одиночестве. Если продать лошадей, экипажи, переехать в скромное жилище, свести к минимуму личные расходы, на следующий день у нас не останется ни одного поклонника. Увы, их привлекают отнюдь не наши достоинства. А напротив, наши недостатки и причуды. Их притягивает наша роскошь, как мотыльков притягивает свет. Отказаться от всего этого означало бы сложить оружие и остаться ни с чем. Когда у нас богатые туалеты, драгоценности и экипажи, мы уверены, что способны увлечь всех этих искателей приключений, развратников, а самое главное, этих пресыщенных старцев, которым необходимы изысканность и утонченность».

Особы легкого поведения должны были быть транжирами и мотовками именно для того, чтобы прославлять богатых и влиятельных покровителей, которые стремились сделать из своих «разорительниц» настоящие бриллианты, свои собственные бриллианты. Теперь, когда стало не принято в открытую демонстрировать праздность и расточительство, именно эти дамы, оказавшись предметами обладания, выставляемыми напоказ, сделались символами успеха мужчины, признаками его богатства. «<...> каждому хочется иметь любовницу, — писал Максим Дю Кан, — точно так же как каждому хочется иметь свои охотничьи угодья, ездить на воды, на морские курорты и быть завсегдатаем театральных премьер». Продажная любовь, измеряемая суммой потраченных на нее средств, оказывается выразительницей капитала, афиширует и демонстрирует его. Аналогичную роль играет и супруга, но это более «официальная» роскошь, не такая кричащая, это роскошь «не для витрины», «вне рынка», тоже, разумеется, элемент демонстрации, но не для публичных торгов. Потому что для замужней дамы ее потребительские запросы должны не только отражать статус мужа, но и быть свидетельством собственной благовоспитанности.

Как бы то ни было, желая отличиться от большинства женщин легкого поведения с их откровенной манерой сорить деньгами, некоторые из них, более сообразительные и тяготеющие к респектабельности, постигнут заветные тайны жизни «ком иль фо», начнут путать карты, сеять смуту, давать повод к кривотолкам. «Эти женщины совершают променады там же, где и мы, с грациозной небрежностью откинувшись на сиденьях своих восьмирессорных экипажей, у них вышколенные лакеи, кучер в напудренном парике, великолепная упряжь, их дом обставлен с роскошью, которой они учились у англичан, у этих женщин есть все, кроме собственной ложи в Опере и персонального места на трибуне ипподрома, у них есть — а им не должно быть дозволено это иметь — отныне у них есть вкус».