Воскресная библиотека: На факультет мирового господства

«Книга об идеальных кавказцах — безудержных студентов МГУ»

Готовится к публикации сборник рассказов журналиста Глеба Берга «На гуме», премьера которого состоялась в рамках экспозиции творческой группы «Безудержные». «На гуме» — это воспоминания интеллигентного юноши, проведшего начало и середину нулевых в стенах МГУ вместе со своими крутыми и запредельно социализированными по меркам чахлого коренного москвича товарищами — уроженцами Кавказа. ВОС публикует две главы, посвященные поступлению на блатной факультет мирового господства и первым романтическим приключениям новоиспеченного студента.

*Об авторе

Глеб Берг — журналист, автор изданий Vice и «Русский пионер».

Глеб Берг

На гуме

Москва, 2015

4

С Муслимом мы познакомились в июне 2003 за пару дней до первого вступительного экзамена на юрфак, во время консультации по литературе, проходившей в Первом Гуманитарном корпусе МГУ или, проще говоря, на гуме. Я и мой кореш Изя, шарообразный горский еврей в джинсовой куртке, которую сам он называл почему-то жилеткой, скучали на последнем ряду поточной аудитории, когда, распахнув видавшую виды дверь из потрескавшегося ДСП, с большим опозданием вошел бледный худющий абрек с невиданным доселе гонором и тяжелым взглядом. На нем была вызывающе неприталенная рубашка, модного, за пару лет до того, синего цвета, неприглядные узкие джинсы и немыслимые туфли с острыми носами, длиной стремящимися к бесконечности. В водворившейся тишине он, гулко цокая каблуками о вздутый почерневший паркет, поднялся на самый верх и уселся рядом с нами на одно из откидных сидений с разодранной дерматиновой обшивкой и торчавшими из него обрывками рыжего поролона. Консультация возобновилась. Мы с Изей были отрезаны от выхода и, молча глядя на лектора, просидели до самого конца. Когда вопросы абитуриентов иссякли, а вещавший с кафедры профессор пожелал всем удачи и удалился, Муслим повернулся к нам и произнес сакральное:

— Салам алейкум, пацаны.

Это был первый в моей жизни салам алейкум, положивший начало целой плеяде последующих — тех, что мне еще только предстояло услышать и произнести. Веха своего рода — почти как девственность потерять. Собрав пожитки, мы вместе вышли из корпуса и закурили.

— Ну, чо, стремно перед экзаменом? — улыбаясь одними глазами, спросил Муслим.

— Ну, так, — ответил Изя с видом человека, осведомленного лучше других, но наш собеседник, казалось, не заметил этих ноток.

— Главное, намаз делай, братан, и все ровно будет, — посоветовал Муслим, и на всякий случай уточнил, — делаешь намаз?

Изя замялся и не ответил. Он просто стоял как истукан, уставившись на невзрачный фасад первого гума, составленный из огромных немытых окон и серых, потрепанных временем и непогодой, панелей. Изя почему-то не спешил объяснять Муслиму, что евреи не делают намаз — не знаю, может, не хотел разочаровывать.

— А-а-а, не делаешь! — с лукавой улыбкой погрозил ему пальцем Муслим. — Вы, кстати, сами откуда, пацаны?

— Я из Дагестана, — оживился Изя, родившийся, впрочем, в Одинцово и в Дагестане бывавший всего пару раз.

— А я отсюда, — кивнул я в сторону Ленинского и почти застеснялся того, что, как и родители, родился и вырос в Москве.

— Я с Нальчика, — отрекомендовался Муслим и, со значительным видом подняв палец, продолжил, обращаясь к Изе, — делай намаз, братан! Если в течение дня не успеваешь, вечером сразу за весь день делай — от перемены мест слагаемых, сумма не меняется.

Часы пробили два, и воздух, как слюда, дрожал на палящем солнце. Я взглянул на Изю. От жары его грузное тело разбухло еще сильнее. Он весь покрылся испариной, а крупная капля пота, уже с минуту разраставшаяся у него на лбу, сорвалась, наконец, с места и лавиной обрушилась вниз — через висок и щеку, лавируя между толстыми смоляными волосками его редкой щетины — пока, словно в лунку, не скатилась в уголок рта. Молниеносным движением, словно хамелеон, Изя выкатил язык и слизнул ее.

— Ладно, рад был познакомиться, — потушив сигарету, прервал я неловкую паузу и протянул Муслиму руку, — на экзамене увидимся.

Мы распрощались и разошлись — Муслим побрел обратно в корпус, а мы в сторону метро. Всю дорогу мы с Изей шли молча.

«Мощный человек, — думал я про нового знакомого, — никогда еще не видел, чтобы люди так вживались». В этом худом узкоплечем парне чувствовалась несгибаемая сила духа и готовность покорять своей воле всякого.

Меня нервически передернуло.

— Этот Муслим много внимания привлекает, — с деловитым видом заключил Изя, доедая купленную у метро шаурму, — когда поступим,

можно будет с ним общаться, а сейчас лучше не надо.

Я не стал возражать.

Полакомившись шаурмой, мы поехали покупать мне костюм и туфли для экзаменов. Нужно было выглядеть шикарно.

Не знаю, делал ли Изя намаз, но за сочинение он получил 3/2 или что-то в этом роде, срезавшись таким образом на первом же экзамене. Зато Муслим и я успешно преодолели этот рубеж и снова столкнулись на гуме перед консультацией по обществознанию.

— Как ты, братское сердце? — улыбнулся он, завидев меня в коридоре первого этажа.

— Нормально. Ты как?

— Со дня на день, — ответил он, подразумевая под этим что-то типа «потихоньку», и неопределенно покрутил ладонью, — а даг где?

— Сочинение не сдал.

— Не вывез тему? — серьезное выражение лица Муслима сделалось почти сочувственным.

— Типа того.

— Бывает, чо поделать.

— Ну да.

Мимо нас, через просторный, отделанный серым мрамором холл, вереницей тянулись абитуриенты. «Как со смены на заводе» — подумал я, но промолчал. Муслим смотрел на меня все тем же сочувственным взглядом. Я не знал, что тут еще сказать.

— Ладно, братан, увидимся еще, — он похлопал меня по плечу и продолжил свой путь к мировому господству.

Высидев консультацию, я поджидал телочку из моей группы с занятий по обществознанию и праву, обещавшую отксерить для меня недостающие конспекты. Не желая тухнуть в душном корпусе, я вышел на крыльцо большого сачка — как в университете называли восточный вестибюль первого гума — тот, что со стороны проспекта Вернадского. Стоя под козырьком и опершись о колонну, я курил свой легкий «парламент» и наблюдал за красивой блондинкой с томными голубыми глазами и незажженной сигаретой во рту. Она увлеченно рылась в дебрях собственной сумочки — очевидно, в поисках зажигалки. Сессия даже у самых нерадивых студентов давно закончилась, и можно было сделать вывод, что эта крошка была абитуриенткой. Вся вылощено-пастельная, как ХизерЛоклир в «Династии», для своих семнадцати она выглядела неприлично шикарно.

Легкий средиземноморский загар, шмотки и украшения, как со страниц глянцевых журналов, укладка — все выдавало в ней маленькую мажорку. Умиленно глядя на нее, я на какое-то мгновенье даже задумался над тем, что стою на пороге первого пятилетнего этапа новой взрослой жизни и, кто знает, быть может, именно эта красотка с надменным фэйсом — моя будущая жена — черт знает, чего ждать от этого МГУ. Тем временем, отчаявшись отыскать зажигалку, красотка бросила на меня беспомощный взгляд.

Не считав послания, я продолжал тупо смотреть на нее довольно отрешенным, надо полагать, взором — я слишком много курил, чтобы додуматься предложить ей огня.

— У тебя нет зажигалки? — сдавшись, попросила она.

С равнодушным видом я сделал несколько шагов ей навстречу и молча дал прикурить. Со стороны это вряд ли было заметно, но она произвела на меня впечатление.

Тем сильнее стал мой облом, когда на следующий день я завалил экзамен по праву. Не зная порядочно ни одного билета, я, тем не менее, был уверен в конечном успехе предприятия. Оказавшись в аудитории, я сел за парту, перечитал доставшиеся мне вопросы и стал судорожно вспоминать хоть что-нибудь — и что-то даже вспомнил, но ответ мой, несмотря на это, оказался не слишком внятным. По десятибалльной шкале его оценили только на пять.

— Хотите, могу один поставить, — съехидничал младший экзаменатор, когда я начал вполголоса нервно плести что-то о секретных списках.

Такие и правда существовали и, более того, по договоренности с одной влиятельной университетской матроной, я должен был в них числиться. За поступление на юрфак она объявила нам двадцать тысяч долларов — и, насколько мне известно, эта цена была тогда стандартной. Еще около двадцати мама отдала за моих репетиторов: по литературе, праву, истории и английскому, который в итоге вообще отменили.

Матрона объясняла, что в рамках существовавшей системы, преподаватели, входившие в экзаменационную комиссию, составлялисписки «своих» абитуриентов. Поэтому, придя на экзамен, заряженные детишки, даже не попав к своему преподу, гарантированно получали проходной балл.

— Ставьте пять, — махнув рукой, ответил я и поплелся к выходу. В сбой системы мне как-то не верилось, а в голове промелькнуло трагикомичное «нас предали».

Узнав о постигшем меня Ватерлоо, мама, приехавшая забрать свое чадо после экзамена, моментально поменялась в лице и спешно начала кому-то звонить. Отойдя в сторону, она долго разговаривала по телефону, и в тот же день все было решено — мы забрали деньги у обосравшейся матроны и вновь обратились к маминому знакомому, который нас к ней отправил. Он предложил возможные варианты дальнейшего развития событий — поступать снова через год или выбрать другой факультет. Откладывать начало студенческой жизни мне совершенно не улыбалось, да и на юрфаке свет клином не сошелся, поэтому, недолго думая, я согласился на только что созданный Факультет Мирового Господства. Оставалось только явиться на экзамен по истории отечества и получить на нем высший балл, но это уже было формальностью.

5

Явившись на экзамен по истории, я заметил, что ряды абитуриентов серьезно поредели. Это особенно бросалось в глаза в огромном конференц-зале Первого гума, откуда, позже, всех нас по очереди препровождали в экзаменационные аудитории на седьмом этаже. На откидных, обшитых бордовым велюром, креслах одного из рядов я увидел ребят из своей группы по обществознанию. Подойдя ближе, я был приятно удивлен, заметив среди них и ту самую блондинку, на которую пялился у входа в корпус несколько дней назад. Она потрясающе выглядела и явно знала об этом. Я поздоровался со всеми и сел рядом, поймав себя на мысли, что все складывается как в кино. Ее звали Лиза. Она смотрела на меня с нескрываемым интересом. Через каких-нибудь четверть часа, разговорившись, мы вышли на улицу покурить. Погода стояла паршивая: с затянутого серой пеленой неба, прибивая к земле июльскую пыль, вяло падали редкие капли дождя. Что-то явно намечалось.

— В костюме ты совсем по-другому выглядишь. Такой лощеный, — похвалила Лиза мой туалет.

— Довольно непривычно себя в таком виде чувствую, — улыбнулся я и ответил встречной любезностью, — ты тоже прекрасно выглядишь. Я кстати видел тебя пару дней назад. Помнишь, я дал тебе прикурить?

— Да, но вообще-то мы с тобой и до этого пересекались — на занятиях по праву, — удивленно ответила Лиза, — мы ходили к одному репетитору.

— К Владимиру Иванычу? Странно, я тебя там не видел.

— А еще обедать вместе ходили, — Лиза снисходительно улыбнулась, как будто говорила hello-o-o, — ну, в смысле тоже всей группой.

— Серьезно?

— Боже! Как ты мог меня не запомнить?

— Действительно странно, потому что сейчас я просто не могу оторвать от тебя глаз.

— Видимо на занятиях на кого-то другого смотрел, — ухмыльнулась Лиза.

— Да, на Владимира Иваныча...

— Хах, да, очевидно. Я кстати только поэтому к тебе и обратилась, что мы вроде как знакомы.

— Ну, теперь могу пообещать, что уже не забуду тебя, — лукаво улыбнулся я.

В ответ на этот неуклюжий реверанс она, разомкнув красивые пухлые губы, выпустила струйку сизого дыма и одарила меня одним из этих женских сексуально-провокационных взглядов, призванных лишать рассудка. В ее случае это действительно работало. Так, несколько секунд мы стояли и молча пялились друг на друга — в романтических комедиях такие сцены сопровождаются слащаво-занудными саундтреками и 3D-графикой с голубями и сердечками.

— Классная рубашка. Что это? — вернувшись к реальности, поинтересовалась Лиза и заботливо смахнула с моего плеча пару капель дождя, предательски упавших с карниза, под которым мы прятались.

Не знаю, то ли мы были детьми, то ли это и впрямь было в духе времени, но все в обязательном порядке спрашивали друг друга о подобных вещах, не видя в этом ничего зазорного. Я, правда, был исключением. Да и то, только потому, что слишком концентрировался на себе. Мне было откровенно насрать, что на ком надето — и уж, во всяком случае, кто это сшил.

— Не помню. Если хочешь, посмотри, что написано, — я оттянул слегка ворот.

— Прикольная фирма, мне нравится, — с интересом взглянув, заключила Лиза, казалось, не заметив мой ироничный взгляд.

Докурив, мы вполне довольные друг другом вернулись в конференц- зал и вскоре отправились сдавать экзамен.

Вдоволь накокетничавшись, свой билет я ответил на «отлично». Весь этот ад и нервотрепка были позади: я готов был пуститься во все тяжкие. Думаю, то же испытывали все новоявленные студенты — всем страстно хотелось по полной, а новая жизнь начиналась прямо здесь и сейчас.

Сразу после экзамена человек пятнадцать будущих юристов, в основном из числа моих бывших одногруппников, собрались в неоправданно дорогом пивняке рядом с университетом, чтобы не отходя от кассы, прямо по горячим следам отпраздновать успешное поступление в МГУ. Пиво я не любил и в качестве альтернативы заказал сто грамм «Хеннесси ХО», упоминаемого в каждой второй англоязычной хип-хоп-композиции тех лет, как неотъемлемый атрибут жизни богатых темнокожих гангстеров. Не то чтобы я был ценителем коньяка, напротив, до того дня я вообще ни разу его не пробовал. Выбор же обуславливался исключительно конъюнктурой: очень хотелось быть крутым, а парни вроде Снуп Дога и Редмана кое-что в этом смыслили. Тем более в глазах сидевшей рядом Лизы, это, как мне казалось, выгодно отличало меня от остальных, попивающих пивас. Когда принесли угрожающего вида снифтер, я деловито покрутил его в ладони, оценил аромат и пригубил.

Обжигающая язык и губы сильно пахнущая жидкость оказалась совсем не тем, что я ожидал. «И это, блядь, и есть "Хеннесси"?! — возмутился я про себя. — Все-таки этим черным гопникам нельзя доверять». По всему выходило, что с пойлом придется повозиться.

Час спустя, уже отобедав, я таки додумался заказать кофе и добавить коньяк в него, но не успел допить, как все стали собираться. Ехать домой мне хотелось меньше всего, поэтому, когда одна из присутствовавших телочек предложила продолжить веселье у нее, я не раздумывая согласился. Тем более туда собиралась и Лиза.

Когда мы доехали до места, все были уже изрядно подшофе.

Шампанское быстро закончилось, и сразу же началась водка. Смешавее с морсом, мы с Лизой уже минут тридцать торчали на балконе, ведя довольно нелепую беседу о больших деньгах, нешуточных страстях и пресыщении жизнью, или о чем-то не менее вопиющем.

—Понимаешь в чем дело, мне скучно жить, в свои семнадцать я перепробовал все, что люди не успевают попробовать за всю жизнь,— раскачивал я, подразумевая под этим несколько половых актов, дюжину поездок в дальнее зарубежье и с полсотни выкуренных косяков. Я пребывал под сильным впечатлением от лермонтовского «Героя нашего времени», разобранного вдоль и поперек при подготовке к экзамену по литературе, и взял моду вешать телочкам за рефлексию и хандру, проводя показательный самоанализ с метаниями между Печориным и Грушницким — кто же я, черт возьми.

— Это юношеский максимализм, у тебя впереди еще столько всего,ради чего стоит жить... — переубеждала меня Лиза.

— Я думаю забить на университет и свалить в Шао-Линь, — с видом бывалого отвечал я.

— Отдыхать?

— Нет, хочу стать монахом.

— Зачем монахом? — удивилась она, — не надо тебе в Шао-Линь!

— А что меня здесь держит?

— Уверена, здесь тебя ждет большое будущее.

— Это мирское...

— Ты самый странный человек, которого я когда-либо встречала! — покачала она головой.

Не знаю, почему телочки так велись на подобные бредни, но в тот момент меня больше заботил производимый эффект нежели хреновы психологические механизмы. Я поднялся с пола и, опершись задницей о подоконник, посмотрел на небо — ни одной звезды. Я протянул Лизе руку. Она нежно посмотрела мне в глаза и, сжав мою ладонь в своей, готова была оказаться в моих объятьях, но, поднимаясь, больно ударилась спиной о створку открытого окна и вновь оказалась на полу. Наши руки разомкнулись. Она застонала.

Я буркнул что-то об улетучившейся магии и вышел с балкона. В гостиной надрывались колонки, какой-то парень в трусах и расстегнутой сорочке под запонки стоял на столе с бутылкой виски и читал рэп в унисон с доносившимся из колонок треком — впрочем, на него никто особо не обращал внимания. Вокруг бесновались телочки, кто-то танцевал, вульгарно потрясая жопой, кто-то просто валялся на диване, уже не в силах стоять на ногах.

Заглянув в одну из спален, я наткнулся на оргию — несколькочеловек с упоением жарилось в родительской постели, а в чьей-то заднице пикантно поблескивала пустая пивная бутылка. Я быстро закрыл дверь и прошел на кухню. За столом вокруг запотевшего пузыря с водкой сидели три чувака с суровыми лицами и обсуждали что-то очень мужественное, в глубине души ненавидя себя за то, что стесняются подойти к девочкам. Словом, это была стереотипная студенческая вечеринка, немного более разнузданная, чем обычно, в виду знаменательного повода. Сделав круг почета и убедившись, что ничего интересного не происходит, я вернулся на балкон. Лиза все еще сидела на полу со своим стаканом.

— Ты в порядке? — спросил я.

— Да, все нормально, — казалось, она уже забыла о случившемся, — спать хочу.

— Я тоже. Поднимайся, а то здесь уснешь.

Я помог ей встать и отвел в свободную комнату. Упав на кровать, мы какое-то время молча лежали рядом. Было очевидно, что у нас будет секс, но я не хотел сразу же набрасываться на нее — мне просто нравилось лежать с ней так, ничего не делая. «С ума сойти, — думал я, — еще утром я был просто мальчишкой предпризывного возраста, которому понравилась незнакомая красотка на улице, а сейчас я уже студент МГУ, валяюсь с ней в постели, и с минуты на минуту мы будем жариться». Размышляя так, я провел минут пять или десять в бездействии, пока не испугался, что кто-то из нас может заснуть и тогда все пойдет прахом — наутро после подобных вечеринок обычно бывает не до секса.

Поэтому я поднялся на локте, коснулся ладонью ее щеки и поцеловал красивые разомкнутые губы, намазанные этой пастельнойбледно-розовой помадой — как в начале нулевых красилась Дженнифер Лопез. Обошлось без подвигов. Мы быстро перепихнулись и с чувством выполненного долга вырубились до утра.

После полудня все проснулись злые и помятые с жесточайшим сушняком и, надо полагать, убийственным перегаром. Я открыл глаза. Лизы рядом не оказалось. Я наткнулся на нее выйдя из комнаты — она выглядела немного отекшей, но все же куда более свежей, чем я.

— Доброе утро, — натянуто улыбнулась она.

— Доброе.

— Как ты себя чувствуешь?

— Плохо, но, думаю, лучше, чем выгляжу, — судя по ее ухмылке, я попал в яблочко.

Наскоро умывшись и выпив кофе, все разъехались по домам, —предоставив хозяйке квартиры заняться уборкой. Впереди меня ждала Сицилия.