Вот уже 17 лет Эккехард Велькенс живет отшельником на границе Германии и Бельгии. Он собирает ракушки и тушки животных и уделяет их рисованию ровно столько времени, сколько требуется на то, чтобы фотографически достоверно передать детали и наполнить застывший объект иллюзией жизни. Художник работает ежедневно и много (ему неприятен богемный образ жизни), но никогда не ставит себе дедлайнов: на один рисунок уходит от нескольких дней до нескольких лет. Велькенс — глубоко верующий человек, и все его персональные выставки проходили в церквях и монастырях, за исключением одной, в Доме-музее теолога Николая Кузанского, которого Велькенс называет своим домашним философом.

Однажды недовольный зритель оставил на рисунке Велькенса стикер с коротким посланием: «Фотокамера может то же самое». Но для художника вопрос использования фототехники решен раз и навсегда: Велькенс не только не делает фотографий, но и, в отличие от многих современных художников, не рисует с них. Если объектом графика становится мертвое животное, Велькенс заканчивает работу быстрее обычного, пока тельце не распалось. Исключение составляет одна мертвая птица, ее художник рисовал два года — когда Велькенс нашел тушку на ветке дерева, она уже высохла изнутри и  разложение ее не коснулось. 

Йозеф Бойс.
Как объяснять картины мертвому зайцу

Человек с тремя высшими образованиями (скульптура, история искусства и графика), Велькенс по-бойсовски убеждает зрителей, что они смогут так же, если научатся доверять своей руке больше, чем привычному фотоаппарату.

Не было бы ничего забавнее судорожных попыток фотографов сделать модель «живой», если бы при этом она не становилась их пассивной жертвой, le plastron, по выражению Сада. Жалкие потуги: меня усаживают перед мольбертом с кистями; меня выводят наружу («на улице» получается живее, чем «дома»), меня заставляют позировать на фоне лестницы, потому что за моей спиной играет группа детей, на глаза попадается скамейка (какое везение!), и меня тут же на нее усаживают. Все происходит так, как будто, сам охваченный ужасом, Фотограф ведет титаническую борьбу за то, чтобы Фотография не стала Смертью.

Но, обращенный в неодушевленный предмет, я уже не борюсь. Я предчувствую, что пробуждение от этого дурного сна будет еще более болезненным: ибо мне неизвестно, что общество сделает с моим снимком, что оно на нем прочитает (ведь есть столько способов прочтения одного и того же лица); когда я обнаруживаю себя на снимке, я убеждаюсь, что стал Bce-Образом, т.е. самой Смертью. Другие, Другой, лишают меня права на самого себя, они с ожесточением делают из меня объект, держат меня из милости в своем распоряжении, занесенным в картотеку, готовым к любым, самым утонченным трюкам.

Немецкий религиозный философ и теолог XV века. Сочетал христианскую мистику с математикой и геометрией. Среди известных трактатов Кузанца — «О квадратуре круга» и «О соизмерении прямого и кривого». Философ утверждал, что Бог присутствует во всех конкретных вещах, что он бесконечен, подобно шару, и в то же время един.

Эккехард Велькенс: «Николай Кузанский для меня не просто философ, он мой духовный собрат. До сих пор не написано ни одной достойной его биографии, но меня он интересует именно как личность, Кузанец — мой образец для подражания, если о подобных вещах вообще можно говорить в современном мире. Сегодня многие его мысли и поступки кажутся безумными, но надо помнить, что этот человек жил во времена инквизиции. В одной из своих работ, например, он говорит о том, что католики могут сосуществовать в мире с мусульманами и другими монотеистами. Это поразительно смелый шаг для того, кто жил во времена абсолютной папской власти».

Цистерцианский монашеский орден был основан в 1098 году в Бургундии. Его устав отличался большой строгостью: монахи носили некрашеные белые одежды, строили монастыри в «пустыне» — еще не обжитых местах — и много работали. Цистерцианство со своим аскетизмом и неприятием городской культуры пришло в упадок к концу Средних веков, но пережило возрождение в XVII веке, когда возникло ответвление ордена с еще более строгим уставом, известное под названием «трапписты».

Эккехард Велькенс: «Мои рисунки нередко сравнивают с барочными натюрмортами, хотя идеология барокко мне не близка. Но если говорить о XVII веке, я скорее разделяю аскетичное мировоззрение цистерцианского ордена».

Распространено заблуждение, будто суть знаменитого императива Иммануила Канта в том, чтобы вести себя с окружающими так, как человек хочет, чтобы поступали с ним. На самом деле Канту принадлежат две формулировки категорического императива: «Поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была стать всеобщим законом природы» и «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился к нему только как к средству».

Эккехард Велькенс: «Кроме тезисов Николая Кузанского не так много философов, которых бы я прямо цитировал. Для того чтобы погрузиться в пучины философии, я слишком сильно привязан к земным материям. Редкие исключения — категорический императив Канта и некоторые философы-идеалисты».

Существует 18 типов простых карандашей в соответствии с твердостью грифеля. Графики используют несколько карандашей для рисования: для построения применяют более твердые типы, для штриховки — мягкие. Чем мягче карандаш для штриховки, тем «живописнее» рисунок. Архитекторы предпочитают твердые типы карандашей — так рисунок выглядит легче, и сквозь штриховку просматриваются линии построения, что важно для понимания структуры изображенного объекта. Графитные карандаши появились в XVI веке — до этого художники использовали серебряную и свинцовую проволоку в качестве грифеля. Рисунки Альбрехта Дюрера созданы именно так.

Эккехард Велькенс: «Я стремлюсь создавать свои рисунки минимальными техническими средствами. Цвет и другие излишества отвлекают от структуры предмета, которая для меня важнее всего остального. Я всегда использую карандаш одной и той же твердости на протяжении всей работы над рисунком».

Жанр живописи эпохи барокко vanitas — это аллегорический натюрморт. Изначально в центре композиции был человеческий череп, но по мере развития жанра объектов становилось все больше, а череп иногда и вовсе пропадал с картины. Такие натюрморты призваны напоминать о скоротечности жизни. Название жанра восходит к библейскому стиху Vanitas vanitatum et omnia vanitas («Суета сует, и все суета!» — Еккл.1:2.).

Эккехард Велькенс: «Несмотря на мою нелюбовь к барокко, с темой vanitas меня сближает вера. Для меня очень важна тема смерти. Это тема ответственности за то, на что я трачу время своей жизни. Поэтому у меня нет цели заработать как можно больше денег: для меня искусство — это такая же ответственность. Я стремлюсь делиться с людьми своими убеждениями, но без догматизма. Меня радует возможность открыть зрителю визуальный образ, показать, как я вижу мир. Если им это нравится, в этом и состоит идея моей работы. И если я могу получить за свою работу немного денег на жизнь, я, конечно, тоже рад». 

Процесс разложения может тормозить множество естественных факторов, от холодного времени года до попадания тела в торфяное болото. В европейских торфяниках найдено более 1000 не тронутых тлением человеческих тел — эти люди жили не одну тысячу лет назад.

Эккехард Велькенс: «Я вынужден рисовать мертвых животных, потому что живые просто не смогут усидеть на месте, а если я буду делать быстрые зарисовки, то не смогу углубиться в объект. Ко мне часто приходят люди с просьбой нарисовать их сына, дочь или кого угодно, но меня не интересуют подобные предложения — я просто не смогу достойно передать такие объекты. Я не аппарат, который можно настроить на определенный лад, — мне нужен покой и воздух. Но, с другой стороны, я совсем не стремлюсь изображать смерть. Наоборот, я ищу в ней следы жизни. А еще, если вы посмотрите на мое изображение мертвого зайца и повесите рядом "Зайца" Альбрехта Дюрера, увидите, насколько живым был тот».

Ортодоксальные христиане часто не отмечают 33-й день рождения, возраст, в котором был распят Иисус Христос. Тем не менее 33-летие считается временем переосмысления ценностей и поворотным пунктом в жизни.

Эккехард Велькенс: «Я закончил училище по классу скульптуры, потом пошел в университет, где изучал историю искусства, а после — графику. В какой-то момент передо мной встал выбор: зарабатывать деньги на частных заказах (а мои карьерные перспективы были фантастическими) или заниматься искусством. Мне было 33, когда я решил переехать из Кельна в деревню, где живу и сейчас. Городской ритм жизни становился все более сумасшедшим. А теперь я так отвык от него: вот сейчас, когда я в Москве, меня постоянно угнетает бешеная скорость, которая с победой капитализма пришла и на Восток».