Чтение на выходные: Смысл Москвы

Григорий Ревзин о московской архитектуре от авангарда до наших дней

Почему мы ненавидим советское культурное наследие, но так бережем сталинки и мозаики на Киевской? Почему стремимся сделать Москву европейским городом, но при этом недолюбливаем Сити? Пока столицу спешно ремонтируют к выборам мэра, W→O→S предлагает задуматься об идеях, заложенных в столичной архитектуре, вместе с критиком Григорием Ревзиным.

Григорий Ревзин

Великолепная двадцатка

Архитектура Москвы и зачем она была

Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка», 2013

Из русской поэзии, литературы, кино невозможно изъять коммунистический тренд, потому что это страшно обедняет эти культурные феномены. Конструктивизм, скажем, превращается в формальный поиск новых решений, осуществленный малообразованными людьми на отсталой технологической базе, а Осип Мандельштам оказывается камерным академическим поэтом начала века, по недоразумению продолжавшим сочинять до конца 1930-х. Точно так же с великим государством, великой историей и т. д. — при всем уважении к ним, без советского эксперимента они становятся провинциальным эпизодом, не имеющим значения для мировой истории. Этот путь точно так же ведет в третий мир, и, собственно, уже привел.

Архитектура же жила именно этими смыслами. Урбанисты школы Гутнова, лужковские постмодернисты, «бумажники», неоклассики проверяли наше наследие на предмет возможности очистить его от советского и опереться на очищенное, чтобы жить дальше. Неомодернисты проверяли возможность пересадки сюда европейской цивилизации. С разным качеством, по-разному, но и то и другое было попыткой осмыслить наше существование здесь и сейчас посредством двух нарративов: Россия как Запад и Россия без коммунизма.

*Об авторе:

Григорий Ревзин — архитектурный критик, специальный корреспондент издательского дома «Коммерсантъ», автор книг «Неоклассицизм в русской архитектуре начала XX века» (1992), «Очерки по философии архитектурной формы» (2002), «На пути в Боливию: заметки о русской духовности» (2006) и др.

Поражение — именно здесь, потому что эти попытки не стали смыслом для людей. Мы не приняли этот смысл, мы не затем жили, чтобы превратить трущобы не снесенной по недогляду Остоженки в гетто для форбсов, и не затем хотели восстановить храм Христа Спасителя, чтобы РПЦ МП бросила в лагерь трех девиц Pussy Riot. Общество не приняло тех смыслов, которые архитекторы выразили, — но я не уверен, что не приняло, поскольку они выразили эти смыслы не так, не теми формами. Дело в том, что сами смыслы таковы, что мы не хотим, чтобы их так уж и выражали.

[...]

**О «Стрелке»:

Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» — международный образовательный проект, созданный в 2009 году. Помимо постдипломной образовательной программы с преподавателями мирового уровня «Стрелка» организует публичные лекции, семинары и воркшопы, консультирует в области городского развития и издает лучшие книги по урбанистике, дизайну и архитектуре.

В августе по вторникам на «Стрелке» проходит серия  мероприятий «Книги в воздухе» для любителей чтения. 

Возьмем сталинскую неоклассику. В чем был смысл этого проекта? В попытке соизмерить жизнь ХХ века с классической традицией, найти вечный язык архитектуры, который равно бы подходил и для античности, и для Ренессанса, и для эпохи атомной бомбы, и для будущего тоже. Вообще-то это не настолько абсурдно, как кажется на первый взгляд, — скажем, есть язык геометрии, который не меняется уже несколько тысячелетий, — они хотели найти что-то настолько же абсолютное. Я бы, правда, сказал, что архитектура в этом случае вообще перестает быть искусством и становится видом науки, где есть один правильный способ решения задачи, а все остальные — галиматья. Типологически так понятая классика не отличается от строительства пятиэтажек, но классицизмы иногда впадают в такое состояние — вспомните Булле, Леду и Grand Prix de Rome. 

Удалось ли реализовать этот проект? Разумеется, нет. И если мы проследим путь Ивана Жолтовского от палаццо Тарасова до довольно-таки безумного проекта панельного хладокомбината, украшенного барочными картушами, или путь Ивана Фомина от дачи Половцева до нелепого Дома правительства в Киеве, или путь еще кого-либо из неоклассиков первого ряда, то мы, несомненно, придем к выводу, что это был опыт исторического поражения.

Им не удалось сделать, что они хотели. Но, честно сказать, мне лично сами попытки абстрагироваться от окружающего расстрельного пейзажа и выстроить абсолют или на снах Пиранези, как у Фомина, или на пропорциях Гете и Гильдебрандта, как у Жолтовского, долго казались единственно возможной стратегией достойной жизни в России.

И точно так же я лично считаю, что достижение обоих исторических смыслов постсоветского пространства — и сделать из России Европу, и попытаться преодолеть травму коммунизма — это задачи вполне себе героические, и из того, что победить невозможно, вовсе не следует, что сражаться не нужно.