Идеи для пикника
из классической литературы

Наступил сезон кулинарных фестивалей на воздухе и поп-ап-ресторанов в переулках. Свистопляска вокруг сельской еды класса премиум умерилась — в моде теперь рецепты из «Игры престолов» и «Хоббита». Если вас не устраивает пикник с похлебкой из фэнтези-королевства, а угостить любимых модников все же хочется, воспользуйтесь советами классических писателей. Вот пять вариантов литературной фудпорн-вечеринки.

#1. Раблезианская дичь

Чтобы противопоставить себя миру фермеров-экспатов и огородников-партизан, выбирайте дичь. Вероятно, у вас нет родственников в Якутии, которые шлют мороженую оленину, и вы живете не в Баварском лесу, где тех же оленей отстреливают и свежуют на крыльце. Довольствоваться кроликом мелочно, так что ваш удел — косуля, фазан и кабан, купленные через интернет. Дичь в масштабах Рабле подойдет, чтобы закормить себя и друзей до смерти, как в фильме Марко Феррери. С этой целью созывайте гостей в Серебряный Бор — общественные мангалы есть и в других парках Москвы, но именно здесь румяные и толстеющие на глазах гости смогут скакать голышом по пляжу, дикому, как съеденный вами зверь. И это куда лучше пикника в Парке Горького с пиммсом и хумусом. 

Цитата

В то время как они угощались, Карпалим сказал:
— Клянусь чревом святого Обжория, неужто мы так и не отведаем дичинки?
От солонины страшно пить хочется. Я вам сейчас принесу окорочок одной из тех лошадок, которых мы сожгли, — это будет довольно вкусное жаркое.
Только было он приподнялся, как из чащи леса выбежала на опушку большая красивая козуля, по-видимому привлеченная огнем, который здесь развел Панург.
Карпалим, не долго думая, пустился за ней с быстротою арбалетной стрелы и в одну минуту схватил ее; догоняя же козулю, он одновременно поймал на лету руками:
Четырех крупных дроф,
Семь стрепетов,
Двадцать шесть серых куропаток,
Тридцать две красных,
Шестнадцать фазанов,
Девять бекасов,
Девятнадцать цапель,
Тридцать два диких голубя,
а ногами убил:
Штук десять — двенадцать то ли зайчиков, то ли кроликов, выскочивших из
нор,
Восемнадцать «пастушков», ходивших парочками,
Пятнадцать вепрят,
Двух барсуков,
Трех крупных лисиц.
[...]
И пошел у них пир горой. Все ели до отвала. Любо-дорого было смотреть, как они лопали.
Франсуа Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль
 

#2. Крепостной театр

Какой русский не любит сопливых груздей из романов Шмелева, утреннего рассола, скачки по жухлому полю и поцелуев в стогу? Чтобы почувствовать себя настоящим помещиком, вооружитесь горшком простокваши и заверните кулебяку на четыре угла, как это делал Петр Петрович Петух из второго тома «Мертвых душ», пригласите смелую подругу, готовую исполнить для вас роль Аглашки — примы крепостного театра, и отправляйтесь в просторы Подмосковья. Если готовить лень, наберите еды в «Теремке», для атмосферы подговорив кассиршу называть вас не «сударь», а «барин». Кто знает, может, она поймет вас превратно, и к Аглашке добавится крутобедрая Груня.


 

Цитата

А за ужином опять объелись. Когда вошел Павел Иванович в отведенную комнату для спанья и, ложась в постель, пощупал животик свой: «Барабан! — сказал, — никакой городничий не взойдет!» Надобно такому стеченью обстоятельств, что за стеной был кабинет хозяина. Стена была тонкая, и слышалось все, что там ни говорилось. Хозяин заказывал повару, под видом раннего завтрака, на завтрашний день решительный обед. И как заказывал! У мертвого родился бы аппетит.

«Да кулебяку сделай на четыре угла, — говорил он с присасываньем и забирая к себе дух. — В один угол положи ты мне щеки осетра да визиги, в другой гречневой кашицы, да грибочков с лучком, да молок сладких, да мозгов, да еще чего знаешь там этакого, какого-нибудь там того. Да чтобы она с одного боку, понимаешь, подрумянилась бы, а с другого пусти ее полегче. Да исподку то, пропеки ее так, чтобы всю ее прососало, проняло бы так, чтобы она вся, знаешь, этак растого — не то, чтобы рассыпалась, а истаяла бы во рту как снег какой, так чтобы и не услышал». Говоря это, Петух присмактывал и подшлепывал губами.
Николай Гоголь. Мертвые души

#3. Под сенью девушек в желе

Кулебяка сулит вам заворот кишок, а еду вы рассматриваете как средство путешествия в свое бурное и во всех отношениях гурманское прошлое? Тогда источник идей вам следует искать у Марселя Пруста. Если его пространные описания светских обедов не вызовут у вас желания бегом устроиться на кулинарные курсы, а затем организовать фривольную пирушку на дачной веранде, да так, чтобы женщины были в полосатых платьях и шляпах с лентами, просто напеките мадленок и съешьте их в одиночестве под каким-нибудь навевающим воспоминания мостом. Впрочем, можно ограничиться духами Madeleine, такими же нестойкими, как привязанности нашего сердца.
 

Цитата

Подали холодное мясо с морковью, уложенное нашим кухонным Микеланджело на огромные кристаллы желе, напоминавшие глыбы прозрачного кварца.

— У вас, сударыня, первоклассный повар, — заметил маркиз де Норпуа. — А это очень важно. За границей мне приходилось жить довольно широко, и я знаю, как трудно найти безупречного кухаря. У вас сегодня роскошное пиршество.

В самом деле: Франсуаза, воодушевленная честолюбивым желанием угодить почетному гостю обедом, в приготовлении которого она наконец-то столкнулась с трудностями, в преодолении коих она находила достойное применение для своих способностей, постаралась так, как она уже не старалась для нас, и вновь обрела свою неподражаемую комбрейскую сноровку.

— Вот чего вы не получите в ресторане, — я имею в виду перворазрядные рестораны: тушеное мясо с желе, которое не отзывало бы клеем, мясо, пропитавшееся запахом моркови, — это бесподобно! Можно еще? — спросил маркиз, сделав движение, показывавшее, что он хочет, чтобы ему подложили мяса. — Любопытно было бы испытать искусство вашего Вателя на кушанье совсем в другом роде, — например, как бы он справился с бефстроганов.

[…]

Моя мать возлагала большие надежды на салат из ананасов и трюфелей. Однако посол, задержав на этом кушанье проницательный взгляд наблюдателя, отведал его, не выходя за пределы дипломатической скрытности и не выразив своего мнения. Мать настойчиво предлагала маркизу де Норпуа взять еще — он взял, но, вместо ожидаемого одобрения, сказал: «Я подчиняюсь, сударыня, но только потому, что вами это самым настоящим образом декретировано».

Марсель Пруст. Под сенью девушек в цвету

#4. Каша а-ля рюсс

Хотя в последнее время «Анну Каренину» затмил  «Великий Гэтсби», у Толстого еще есть чему поучиться. То, чем обедают Левин со Стивой Облонским, сегодня называлось бы «кухня фьюжн», и, если среди ваших друзей есть и новые почвенники, и щекастые гурманы, самое время смешать тюрбо и хлеб с сыром и накормить кого-то из них от души. Нагнать аппетит на катке, как Левин, сейчас не получится, но главное для такого обеда — не еда, а судьбоносная беседа. Поэтому в чем более узком кругу вы устроите вечеринку толстовцев, тем лучше. Оптимальный вариант: гора еды, графин водки и до беспамятства влюбленный добрый товарищ.

Цитата

— Каша, а ла рюсс, прикажете? — сказал татарин, как няня над ребенком, нагибаясь над Левиным.
— Нет, без шуток, что ты выберешь, то и хорошо. Я побегал на коньках, и есть хочется. И не думай, — прибавил он, заметив на лице Облонского недовольное выражение, — чтоб я не оценил твоего выбора. Я с удовольствием поем хорошо.
— Еще бы! Что ни говори, это одно из удовольствий жизни, — сказал Степан Аркадьич. — Ну, так дай ты нам, братец ты мой, устриц два, или мало — три десятка, суп с кореньями…
— Прентаньер, — подхватил татарин. Но Степан Аркадьич, видно, не хотел ему доставлять удовольствие называть по-французски кушанья.
— С кореньями, знаешь? Потом тюрбо под густым соусом, потом… ростбифу; да смотри, чтобы хорош был. Да каплунов, что ли, ну и консервов.
Татарин, вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить весь заказ по карте: «Суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард, а лестрагон, маседуан-де фрюи…» — и тотчас, как на пружинах, положив одну переплетенную карту и подхватив другую, карту вин, поднес ее Степану Аркадьичу.
— Что же пить будем?
— Я что хочешь, только немного, шампанское, — сказал Левин.
— Как? сначала? А впрочем, правда, пожалуй. Ты любишь с белою печатью?
— Каше блан, — подхватил татарин.
— Ну, так этой марки к устрицам подай, а там видно будет.
— Слушаю-с. Столового какого прикажете?
— Нюи подай. Нет, уж лучше классический шабли.
— Слушаю-с. Сыру вашего прикажете?
— Ну да, пармезану. Или ты другой любишь?
— Нет, мне все равно, — не в силах удерживать улыбки, говорил Левин.
И татарин с развевающимися фалдами над широким тазом побежал и через пять минут влетел с блюдом открытых на перламутровых раковинах устриц и с бутылкой между пальцами.
Степан Аркадьич смял накрахмаленную салфетку, засунул ее себе за жилет и, положив покойно руки, взялся за устрицы.
— А недурны, — говорил он, сдирая серебряною вилочкой с перламутровой раковины шлюпающих устриц и проглатывая их одну за другой.— Недурны, — повторял он, вскидывая влажные и блестящие глаза то на Левина, то на татарина.
Левин ел и устрицы, хотя белый хлеб с сыром был ему приятнее. Но он любовался на Облонского. Даже татарин, отвинтивший пробку и разливавший игристое вино по разлатым тонким рюмкам, с заметною улыбкой удовольствия, поправляя свой белый галстук, поглядывал на Степана Аркадьича.
Лев Толстой. Анна Каренина

AES+F. Пир Тримальхиона

#5. Пир Тримальхиона

Пока российского президента сравнивают с Октавианом Августом, вы можете почувствовать себя представителем римской знати, известной своим обжорством. Вдохновитесь пиром Тримальхиона: богатые серебряные блюда можно заменить блестящими картонными тарелками, а матку неопоросившейся свиньи — майонезным салатиком «Зодиак». Если позволяют связи, пригласите Данилу Полякова, чтобы ваш пикник мог быть по достоинству назван симулякром симулякра.
 

Цитата

Возгласы одобрения были прерваны появлением блюда, по величине не совсем оправдавшего наши ожидания. Однако его необычность обратила к нему взоры всех. На круглом блюде были изображены кольцом 12 знаков Зодиака, причем на каждом кухонный архитектор разместил соответствующие яства. Над Овном — овечий горох, над Тельцом — говядину кусочками, над Близнецами — почки и тестикулы, над Раком — венок, над Львом — африканские фиги, над Девой — матку неопоросившейся свиньи, над Весами — настоящие весы с горячей лепешкой на одной чаше и пирогом на другой, над Скорпионом — морскую рыбку, над Стрельцом — лупоглаза, над Козерогом — морского рака, над Водолеем — гуся, над Рыбами — двух краснобородок. Посередке, на дернине с подстриженной травой, возвышался медовый сот. Египетский мальчик обнес нас хлебом на серебряном противне, причем паскуднейшим голосом выл что-то из мима «Ласерпиция».
Петроний Арбитр. Сатирикон