Стихотворение дня от Игоря Северянина

Нам вовсе не хочется отвлекать вас от сути дела перечислением фактов из жизни Игоря Северянина. Просто отдайтесь во власть предновогоднего настроения и лихого кутежа, которыми так и искрится эта «поэза».

Поэза Villa Mon Repos

Мясо наелось мяса, мясо наелось спаржи,
Мясо наелось рыбы и налилось вином.
И расплатившись с мясом, в полумясном экипаже
Вдруг покатило к мясу в шляпе с большим пером.

Мясо ласкало мясо и отдавалось мясу.
И сотворяло мясо по прописям земным.
Мясо болело, гнило и превращалось в массу
Смрадного разложенья, свойственного мясным.

Стихотворение дня от Зинаиды Гиппиус

Зинаида Николаевна Гиппиус (1869–1945) была матерью русского символизма и писала стихи с раннего детства. Родители за стихи ее ругали, потому что видели в них признаки развращенности дочерней души. А в 19 лет она уже вышла замуж за Дмитрия Мережковского, человека, которому русская культура обязана существованием Серебряного века. С мужем Гиппиус прожила больше 50 лет в почти платонических отношениях — впрочем, со своими любовниками и любовницами она, как правило, тоже пребывала в исключительно высокодуховной связи. Любила одеваться в мужское и писать стихи от лица мужчин. Что мы и видим в «Дьяволенке».

Дьяволенок

Мне повстречался дьяволенок,
Худой и щуплый — как комар.
Он телом был совсем ребенок,
Лицом же дик: остер и стар.

Шел дождь… Дрожит, темнеет тело,
Намокла всклоченная шерсть…
И я подумал: эко дело!
Ведь тоже мерзнет. Тоже персть.

Твердят: любовь, любовь! Не знаю.
Не слышно что-то. Не видал.
Вот жалость… Жалость понимаю.
И дьяволенка я поймал.

Пойдем, детеныш! Хочешь греться?
Не бойся, шерстку не ерошь.
Что тут на улице тереться?
Дам детке сахару… Пойдешь?

А он вдруг эдак сочно, зычно,
Мужским, ласкающим баском
(Признаться — даже неприлично
И жутко было это в нем) —

Пророкотал: «Что сахар? Глупо.
Я, сладкий, сахару не ем.
Давай телятинки да супа…
Уж я пойду к тебе — совсем».

Он разозлил меня бахвальством…
А я хотел еще помочь!
Да ну тебя с твоим нахальством!
И не спеша пошел я прочь.

Но он заморщился и тонко
Захрюкал… Смотрит, как больной…
Опять мне жаль… И дьяволенка
Тащу, трудясь, к себе домой.

Смотрю при лампе: дохлый, гадкий,
Не то дитя, не то старик.
И все твердит: «Я сладкий, сладкий…»
Оставил я его. Привык.

И даже как-то с дьяволенком
Совсем сжился я наконец.
Он в полдень прыгает козленком,
Под вечер — темен, как мертвец.

То ходит гоголем-мужчиной,
То вьется бабой вкруг меня,
А если дождик — пахнет псиной
И шерстку лижет у огня.

Я прежде всем себя тревожил:
Хотел того, мечтал о том…
А с ним мой дом… не то, что ожил,
Но затянулся, как пушком.

Безрадостно-благополучно,
И нежно-сонно, и темно…
Мне с дьяволенком сладко-скучно…
Дитя, старик, — не все ль равно?

Такой смешной он, мягкий, хлипкий,
Как разлагающийся гриб.
Такой он цепкий, сладкий, липкий,
Все липнул, липнул — и прилип.

И оба стали мы — едины.
Уж я не с ним — я в нем, я в нем!
Я сам в ненастье пахну псиной
И шерсть лижу перед огнем…

Стихотворение дня от Генри Лонгфелло

Генри Водсворт Лонгфелло (1807-1882) страдал склонностью ко всему эпически масштабному и патриотически американскому. Поэтому в подражание финской «Калевале» и «Песням Оссиана», которые в детстве ему читала на ночь мама, он написал «Песнь о Гайавате» – стихотвореный микс из индейских легенд и преданий. В этом стихотворении пафоса и размаха чуть меньше, и, к тому же, оно очень похоже на прекрасные сочинения немецких штюрмеров.

Тропой альпийской в снег и мрак
Шел юноша, державший стяг.
И стяг в ночи сиял, как днем,
И странный был девиз на нем:
   Excelsior!

Был грустен взор его и строг,
Глаза сверкали, как клинок,
И, как серебряный гобой,
Звучал язык для всех чужой:
   Excelsior!

Горели в окнах огоньки,
К. уюту звали очаги,
Но льды под небом видел он,
И вновь звучало,словно стон:
   Excelsior!

«Куда? — в селе сказал старик.-
Там вихрь и стужа, там ледник,
Пред ним, широк, бежит поток».
Но был ответ, как звонкий рог:
   Excelsior!

Сказала девушка: «Приди!
Усни, припав, к моей груди!»
В глазах был синий, влажный свет,
Но вздохом прозвучал ответ:
   Excelsior!

«Не подходи к сухой сосне!
Страшись лавины в вышине!» —
Прощаясь, крикнул селянин.
Но был ответ ему один:
   Excelsior!

На Сен-Бернардский перевал
Он в час заутрени попал,
И хор монахов смолк на миг,
Когда в их гимн ворвался крик:
   Excelsior!

Но труп, навеки вмерзший в лед,
Нашла собака через год.
Рука сжимала стяг, застыв,
И тот же был на нем призыв:
   Excelsior!

Меж ледяных бездушных скал
Прекрасный, мертвый он лежал,
А с неба, в мир камней и льда
Неслось, как падает звезда:
   Excelsior!

Пер. В. Левика
Оригинал здесь

Стихотворение дня от Александра Введенского

Александр Иванович Введенский (1904-1941) — русский обэриут и визионер, друг Даниила Хармса. О том, как до дрожи в запястьях хороши стихи Введенского, лучше нас расскажет мультипликационная экранизация его текста под названием «Потец».

Все

Н. А. Заболоцкому

я выхожу из кабака
     там мертвый труп везут пока
     то труп жены моей родной
     вон там за гробовой стеной
     я горько плачу страшно злюсь
     о гроб главою колочусь
     и вынимаю потроха
     чтоб показать что в них уха
     в слезах свидетели идут
     и благодетели поют
     змеею песенка несется
     собачка на углу трясется
     стоит слепой городовой
     над позлащенной мостовой
     и подслащенная толпа
     лениво ходит у столба
     выходит рыжий генерал
     глядит в очках на потроха
     когда я скажет умирал
     во мне была одна труха
     одно колечко два сморчка
     извозчик поглядел с торчка
     и усмехнувшись произнес
     возьмем покойницу за нос
     давайте выколем ей лоб
     и по щекам ее хлоп хлоп
     махнув хлыстом сказал кобыла
     андреевна меня любила
     восходит светлый комиссар
     как яблок над людьми
     как мирновременный корсар
     имея вид семи
     а я стою и наблюдаю
     тяжко страшно голодаю
     берет покойника за грудки
     кричит забудьте эти шутки
     когда здесь девушка лежит
     во всех рыданье дребезжит
     а вы хохочете лентяй
     однако кто-то был слюнтяй
     священник вышел на помост
     и почесавши сзади хвост
     сказал ребята вы с ума сошли
     она давно сама скончалась
     пошли ребята вон пошли
     а песня к небу быстро мчалась
     о Боже говорит он Боже
     прими создание Твое
     пусть без костей без мышц без кожи
     оно как прежде заживет
     о Боже говорит он правый
     во имя Русския Державы
тут начал драться генерал
с извозчиком больным
извозчик плакал и играл
и слал привет родным
     взошел на дерево буржуй
     оттуда посмотрел
     при виде разных белых струй
     он молча вдруг сгорел
     и только вьется здесь дымок
     да не спеша растет домок
я выхожу из кабака
там мертвый труп везут пока
интересуюсь я спросить
кто приказал нам долго жить
кто именно лежит в коробке
подобно гвоздику иль кнопке
и слышу голос с небеси
мона... монашенку спроси
     монашка ясная скажите
     кто здесь бесчувственный лежит
     кто это больше уж не житель
     уж больше не поляк не жид
     и не голландец не испанец
     и не худой американец
     вздохнула бедная монашка
     «без лести вам скажу, канашка,
     сей мертвый труп была она
     княгиня Маня Щепина
в своем вертепе и легко и славно
жила княгиня Марья Николавна
она лицо имела как виденье
имела в жизни не одно рожденье.
Отец и мать. Отца зовут Тарас
ее рождали сорок тысяч раз
она жила она любила моду
она любила тучные цветы
вот как-то скушав много меду
она легла на край тахты
и говорит скорей мамаша
скорей придите мне помочь
в моем желудке простокваша
мне плохо, плохо. Мать и дочь.
Дрожала мать крутя фуражкой
над бедной дочкою своей
а дочка скрючившись барашком
кричала будто соловей:
мне больно мама я одна
а в животе моем Двина
ее животик был как холм
высокий очень туп
ко лбу ее прилип хохол
она сказала: скоро труп
меня заменит здесь
и труп холодный и большой
уж не попросит есть
затем что он сплошной
икнула тихо. Вышла пена
и стала твердой как полено»
монашка всхлипнула немного
и ускакала как минога

я погружаюсь в благодушную дремоту
скрываю непослушную зевоту
я подавляю наступившую икоту
покуда все не вышли петухи
поесть немного может быть ухи
в ней много косточек янтарных
жирных сочных
мы не забудем благодарны
пуховиков песочных
где посреди больших земель
лежит красивая мамзель
тут кончил драться генерал
с извозчиком нахальным
извозчик руки потирал
извозчик был пасхальным
буржуй во Францию бежал
как злое решето
француз французку ублажал
в своем большом шато
вдова поехала к себе
на кладбище опять
кому-то вновь не по себе
а кто-то хочет спать
     и вдруг покойница как снег
     с телеги на земь бух
     но тут раздался общий смех
     и затрещал петух
     и время стало как словарь
     нелепо толковать
     и поскакала голова
     на толстую кровать
Столыпин дети все кричат
в испуге молодом
а няньки хитрые ворчат
гоморра и содом
священник вышел на погост
и мумией завыл
вращая деревянный хвост
он человеком был
княгиня Маня Щепина
в гробу лежала как спина
и до тропической земли
слоны цветочков принесли
     цветочек тюль
     цветочек сон

Стихотворение дня от Поля Верлена

В этой рубрике мы уже писали о том, как Поль Верлен (1844-1896) угодил в тюрьму после того, как прострелил руку Рембо. Добавим к этому лишь, что выражение «проклятые поэты» ввел в обиход именно Верлен (так назывался его цикл статей), а о его отношениях с юным любовником снят очаровательный фильм «Полное затмение», где Рембо сыграл молодой Леонардо Ди Каприо.

Женщина и кошка

Играла с кошкою своей
Она, и длился вечер целый
Прелестный в смутностях теней
Бой белой ручки с лапкой белой.

Шалила, — хитрая! — тая
Под кружевом перчаток черных
Ногтей агатовых края,
Как бритва острых и проворных.

И та хитрила с госпожой,
Вбирая коготь свой стальной, —
Но дьявол не терял нимало;

И в будуаре, где, звеня,
Воздушный смех порхал, сверкало
Четыре фосфорных огня.

Пер. Г. Шенгели
Оригинал здесь

Стихотворение дня от Горация

Квинт Гораций Флакк (65-8 гг. до н. э.) был сыном раба, пусть и вольноотпущенника, но отец сделал все возможное, чтобы сын получил лучшее столичное образование и не чувствовал себя неполноценным даже в обществе лучших из патрициев. В молодости поэт познакомился с Гаем Цильнием Меценатом, чьи дружба и покровительство обеспечили ему комфорт и блестящие перспективы, но блеску римского света Гораций предпочитает деревенскую идиллию. Его поэзия не теряла своей актуальности ни на минуту с момента своего написания: Гораций был и остается одним из любимых римских поэтов всех образованных европейцев, его «Памятник» закосплеил каждый приличный человек, а выражение carpe diem используют даже те, кто не знает больше ни слова на латыни.  

***