Зачем нужны бесплатные аборты?

О пользе рациональных решений

Михаил Пожарский рассуждает о предложении патриарха упразднить бесплатные аборты и том, как такое решение вызовет рост преступности в будущем.

Недавно Государственную думу Российской Федерации посетил глава РПЦ патриарх Кирилл. С высокой думской трибуны он говорил вовсе не о войне на территории соседнего православного народа и не о политическом разладе со всем цивилизованным христианским миром, а о более актуальных вещах — о том, как ставка на свободу выбора подвела западное общество. Помимо этого, Кирилл высказал одно интересное предложение: нужно убрать аборты из списка обязательных услуг, оплаченных медицинской страховкой.

Так представитель религиозной организации, освобожденной от налогов, без лишнего стеснения поучает, как следует распоряжаться общественными средствами. При этом патриарх заявил, что единственным аргументом против такой высоконравственной идеи является утверждение, будто это приведет к увеличению числа нелегальных абортов, а посему патриарх предлагает оставить аборт в качестве платной услуги (правильнее будет сказать — требовать за нее дополнительную плату).

Полагаю, что обязательное медицинское страхование всегда будет вызывать споры в силу своей обязательности. Одним людям будет казаться, что их кровно нажитые деньги незаслуженно расходуют на лечение других людей, которые вели себя безответственно, аморально и вообще сами виноваты. А конкретно вопрос абортов и вовсе является полем битвы двух полярных точек зрения: «мое тело — мое дело» и «аборт — это убийство». Однако участие в этой специальной олимпиаде дело не очень-то продуктивное (далее я поясню почему).

Вместо этого я предлагаю поговорить о социальных последствиях, к которым ведут запрет или ограничение абортов. И здесь у нашего патриарха найдутся серьезные оппоненты — гарвардский экономист Стивен Левитт и журналист Стивен Дабнер, авторы знаменитой книги «Фрикономика». И аргумент у них найдет весомый: аборты они увязывают с уровнем преступности.

Зачем нужны бесплатные аборты

Упомянутых авторов заинтересовал феномен резкого снижения уровня преступности в США, случившийся в 1990-е годы. Десятилетиями график полз вверх, но на отметке 1990 года внезапно повалился вниз. Разумеется, тут же выстроилась очередь желающих приписать случившееся именно себе в заслугу. Экономисты говорили, что все благодаря снижению уровня безработицы. Законодатели превозносили строгие законы и увеличение тюремных сроков. Полицейские рапортовали о расширении штата и новых методах следствия. Наркополицейские — об успешной войне с наркотиками. Представители оружейного лобби восхваляли легальные стволы, а их противники благодарили введенные меры регулирования оружейного рынка.

Однако авторы «Фрикономики», оперируя сухой статистикой, беспощадно разобрали все эти утверждения. И пришли к выводу, что эти факторы повлияли на уровень преступности, но даже все вместе они не объясняют такого резкого сдвига. Например, уровень безработицы снизился на 2%, а уровень насильственных преступлений — на 40%. Серьезная реформа полиции проводилась только в некоторых городах и штатах, а уровень преступности снизился более-менее равномерно. И далее по списку.

Так в чем же дело? В конце 1960-х — начале 1970-х американские штаты начали постепенно разрешать аборты. В итоге прерывание беременности было разрешено по всей стране в 1973 году решением Верховного Суда. Формулировка настолько хороша, что следует ее процитировать:

«Вред, наносимый государством беременной женщине, отрицая ее право на выбор, вполне очевиден… Незапланированные роды усугубляют ее бедственное положение и обрекают на безрадостное будущее. В этом случае ей может быть нанесен большой моральный ущерб. А обязанность заботиться о ребенке может подорвать духовное и физическое здоровье женщины. Это также доставляет страдание всем заинтересованным лицам, тем или иным образом связанным с нежелательным ребенком. Поэтому существует проблема появления ребенка в семье, неспособной ни психологически, ни другим образом позаботиться о нем в полной мере».

Обратите внимание, ни слова о нравственности, долге перед государством, будущем нации, вставании с колен, грядущей колонизации Марса и прочих духовных скрепах. Напротив, сплошные крамольные формулировки: вред, наносимый государством, безрадостное будущее, страдание всех заинтересованных лиц. И как только США умудрились стать сверхдержавой с такой-то бездуховной риторикой? Как хорошо, что у нас нет независимого Верховного суда!

За годы, последовавшие за этим решением, в США было проведено несколько десятков миллионов абортов. И по странному совпадению, переломный 1990 год — это именно тот год, когда первое поколение «неродившихся детей» должно было занять свое место в наркопритонах и темных подворотнях. Более того, выяснилось, что в штатах, разрешивших аборты чуть ранее, переломный год тоже наступил чуть раньше. И там, где абортов было сделано больше, процент снижения преступности также был выше. Как сказал бы Дмитрий Киселев: «Совпадение? Не думаю!»

Так выяснилось, что результатом душеспасительного запрета абортов, помимо удовлетворенного ханжества особо религиозных граждан, являлось страдание не только заинтересованных лиц, но и лиц совершенно посторонних. Спасенные от рук врачей-убийц мальчики пополняли ряды уличных преступников, а девочки, подобно своим матерям, рожали в подростковом возрасте.

О пользе рациональных решений

Авторы «Фрикономики» вспоминают одного политика, который осмелился открыто изложить эту теорию (Энтони Боуза, бывшего начальники полиции, который хотел стать губернатором Миннеаполиса) — результатом стали проигранные выборы. Разумеется, такая правда не по душе всем, кто хотел приписать победу над преступностью себе. Государству невыгодно, когда вдруг выясняется, что все хваленые программы и растраченные деньги налогоплательщиков имеют малый эффект, а результат приносит нечто совершенно непредвиденное. 

Но тот факт, что аборты продолжают вызывать жаркие споры во всем цивилизованном мире, свидетельствует о том, насколько сложно обществу прийти к согласию в тех вопросах, где фигурирует сложный этический выбор. Многие такие вопросы можно унифицировать в мысленном эксперименте под названием «проблема вагонетки». Представьте, что по рельсам несется потерявший управление поезд, на главном пути перед ним стоят пять человек, на запасном — всего один, а стрелка переключения находится у вас в руках. Если рассматривать ситуацию в отрыве от контекста, то переключение стрелки является убийством. Но если в контексте?

А суть споров, кипящих вокруг этически сложных решений, лучше всего иллюстрирует другой мысленный эксперимент под названием «азиатская болезнь». Представьте, существует смертельно опасная болезнь, поразившая 600 человек. Сначала на выбор предлагаются две программы лечения: программа А спасет 200, программа Б с вероятностью ⅓ спасет всех и с вероятностью ⅔ всех погубит. В этом случае большинство опрошенных голосует за первую программу. Затем следует второй вариант: программа В погубит 400 человек, а программа Г с вероятностью ⅓ спасет всех и с вероятностью ⅔ всех погубит. В этом случае большинство голосует за программу Г. Суть в том, что программы идентичные, но отношение людей меняется в зависимости от того, на спасении или гибели акцентируют внимание — это называется эффект рамки или фрейминг (от англ. frame).

Примерно по такому сценарию обычно проходят споры по этически сложным вопросам (таким как аборт, эвтаназия или смертная казнь). Большинство споров скатывается к попыткам эмоционального манипулирования. Например, сама по себе фраза «аборт — убийство» является манипуляцией при помощи подстановки нужной рамки.

Из всего этого следует несколько выводов. Во-первых, при решении этически сложных вопросов нужно учитывать контекст. Во-вторых, следует оперировать статистикой, исключив эмоционально насыщенные рамки. В результате наиболее рациональные решения оказываются наиболее гуманными. Тогда как решения, продиктованные вырванной из контекста архаичной моралью и густо замешанные на эмоциональном фрейминге, зачастую лишь увеличивают число людских страданий.

Голодные игры

Возвращаясь к родным пенатам и патриархам, предложение убрать аборты из обязательного списка ОМС не равноценно запрету. Однако эффект будет примерно тот же, ведь, согласно статистике, большинство прерванных беременностей приходится на регионы с низким уровнем жизни. Плату за аборты предлагают брать именно с тех людей, которым платить нечем. Помимо очевидного эффекта «астрологи объявили год высокой нравственности: количество задушенных младенцев увеличилось вдвое», это приведет к тому, что больше детей вырастет в неблагополучных семьях и детдомах.

О том, что будет с этим детьми, дальше бодро рапортует официальный печатный орган Российской Федерации: 40% станут наркоманами и алкоголиками, 40% — преступниками, 10% покончат жизнь самоубийством. Итого 90%! В общем, отечественные социальные программы — это такие «голодные игры», ни больше ни меньше.

А теперь запрещаем аборты и начинается дискотека имени православных ценностей — страдают все! Страдают нищие родители. Страдают «спасенные дети», которым теперь суждено пройти через детдомовский ад, где 10% выживших. Пострадает также огромное количество посторонних людей — будущие жертвы этой ватаги малолетних преступников. Точное количество жертв посчитать сложно, но в их числе может оказаться любой из нас. Так что ответ на вопрос бесплатных абортов очевиден — не только можно, но и нужно. Это самое гуманное решение из возможных.

В голову приходит лишь один возможный вариант, в результате которого «спасенные дети» не выльются волной преступности на улицы: если их всех отправят на войну. Тогда можно предположить, что патриарх Кирилл знает о планах российского руководства нечто такое, чего не знаем мы. Но хотелось бы верить в лучшее. А пока, читая постановления американского суда, за формулировками о «страдании заинтересованных лиц» мне видятся живые люди, способные к сочувствию. Тогда как за отечественным рассусоливанием об общественной нравственности мне слышится шуршание панциря бездушного стального насекомого — наподобие тех, которые выращивали людей-батареек в кинофильме «Матрица».