Затаившийся дельфин: почему все молчат о межвидовом насилии?

Два тысячелетия сексуальных домогательств

Настя Стогней не на шутку обеспокоена проблемой дельфиньего насилия над людьми и рассуждает, к чему может привести развитие сексуальных перверсий среди водных млекопитающих.

В рубрике «Пародии» мы занимаемся честным воровством лучших идей коллег — честным потому, что мы всегда ставим ссылки на то, чем вдохновляемся. В фокус нашего внимания может попасть что угодно: от ревизии крохотных предметов одежды до тестов на раздевание, тренирующих мозговую деятельность.

Рубрика: настоящее, пародии        Автор: Анастасия Стогней

Думающие женщины в последнее время особенно озабочены вопросами домашнего насилия. Они рвутся в крестовый поход против вековой традиции кухонных побоев. С замиранием сердца следят за судьбой законопроекта, который может пригвоздить маньяков к позорному столбу. Это, несомненно, важно. Но в этом похвальном неравнодушии нас пугает узость постановки проблемы. Почему домашнее насилие достойно большего порицания, чем, скажем, межвидовое? Почему мы кричим об одном и преступно замалчиваем другое?

Одно из главных свойств, которое отличает человека от других животных, — избирательность мышления. Мы едим не питательное, а то, что считаем вкусным. Мы носим не удобное, а красивое. Наконец, мы готовы до потери пульса спорить об одних проблемах и в упор не замечать другие. Не то чтобы игнорировать, а просто автоматически выключать их из своего информационного пространства.

Сегодня вся моя лента в «Фейсбуке» дружно репостила два текста. Первый — странная история о том, как морские котики насилуют пингвинов.  Второй — очередной материал о домашнем насилии. Хороший, убедительный, но очередной. Шум возмущенных голосов заглушил главный вопрос: что объединяет две эти темы? Давайте начистоту: мы все знаем ответ. Можно и дальше закрывать на это глаза, но факты говорят сами за себя: с каждым годом все больше людей становятся жертвами межвидового насилия. Пока мы ломаем копья в феминистских спорах, человек незаметно превращается в сексуальную игрушку дельфина. Об этом не снял фильм Финчер, не написала «Афиша». Дельфин не стал астронавтом и не надел рубашку с изображениями людей. Этой проблемы для нас просто нет. В нашем медийном поле ее не существует.

Между тем за последний год дельфины изнасиловали 14 человек только у побережья США. Если предположить, что это не случайный всплеск, а более или менее устойчивая тенденция, можно прийти к неутешительным выводам: за десять лет больше сотни американцев пострадали от подобных домогательств. И это лишь верхушка айсберга: мы ничего не знаем о дельфиньем насилии в Турции, Испании, Арабских Эмиратах. Но этого достаточно, чтобы задуматься всерьез.

Наша слепота особенно удивительна потому, что проблема межвидового абьюза родилась не вчера. Даже если ваши знания в области древнегреческой мифологии ограничиваются сборником Куна, вы наверняка помните коллизию: к невинной девушке является Зевс в образе быка и овладевает ею. Для античной культуры ситуация рядовая настолько, что места для моральной оценки здесь нет. Из Эллады сюжет перемещается в Рим и доказывает свою жизнеспособность — на этот раз в «Метаморфозах» Овидия. И снова сексуальное преступление животного не просто остается безнаказанным — оно даже не вызывает недоумения ни у героев, ни у автора. Время идет, империя рушится, но межвидовое насилие и упоминания о нем, как штаммы смертоносных вирусов, проникают в мировую культуру и пускают в ней корни. Француз Роснар и ирландец Йейтс с разницей почти в четыре века пересказывают одну и ту же историю о Леде и лебеде: у первого Леда сама едва ли не набрасывается на насильника, у второго пытается сопротивляться, но потом расслабляется и даже получает удовольствие.

Виктимизация жертвы

Хотя само явление было известно и раньше, термин «обвинение жертвы» появился только в 70-е. Его использовал Уильям Райан — «обвинением жертвы» он называл идеологию, которая оправдывала угнетение чернокожего населения в США. Райан, по сути, пошатнул распространенное тогда представление о том, что бедные сами виноваты в своей бедности, а слабые — в слабости.

В общем, выходит, что за несколько тысячелетий бытования подобных сюжетов не изменилось ровным счетом ничего: человек (особенно женщина) по-прежнему воспринимается как материал, у которого априори не может быть чувств и по отношению к которому не может быть совершено преступление. А раз нет преступления, значит, нет никаких дилемм и оценок. Либо, что еще страшнее, человек становится «ложной жертвой», которая сама же и желает насилия. Задумайтесь: за это время мы избавились от уверенности, что земля плоская и полетели в космос. Однако в вопросе межвидового насилия не продвинулись ни на шаг.

Но вернемся к нашим дельфинам. Возможно, вас удивляет: почему, если все настолько серьезно, молчат сами жертвы домогательств? Их останавливает страх, помноженный на уверенность в безнаказанности животных. Не секрет, что скотоложество в Средние века каралось смертной казнью. Теперь такой практики, к счастью, не существует, но этот факт позволяет нам нащупать ядро проблемы. В общественном сознании человек всегда был и будет источником зла, «у Луны нет темной стороны, она вообще-то вся темная» — это про него. Он может стать носителем демонического начала (особенно если речь идет о женщине), способен развращать. Животное — никогда. Не верите? Тогда скажите, сколько случаев публичной казни морской коровы вам известно? В ответ на все обвинения дельфин будет лишь бестолково улыбаться и неопределенно курлыкать. А поскольку зачастую инциденты происходят в открытом море, доказательств ноль. Насильника невозможно вывести на чистую воду.

Масштаб угрозы

Подсчитать, сколько всего дельфинов на планете, довольно трудно. Известно, что сегодня существует 42 вида этих животных, но точное количество особей в каждом из них варьируется от 600 до 5000. То есть можно сказать, что в мировом океане обитают около 80 000 потенциальных насильников — даже принимая во внимание серьезную погрешность, цифры угрожающие.

Вот этого и боится жертва: ее примут за насильника, и это повлечет за собой наказание. Еще один гарант молчания — стыд. Изнасилованные дельфином не готовы признаться, потому что опасаются осуждения со стороны общества. Нет, не физической кары, а косых взглядов и преступной, на самом-то деле, мысли: а вдруг жертва была не против.

А может быть, дело совершенно в другом: мы просто боимся страшной правды. Боимся, что придется переписывать историю, по-новому читать литературу, иначе оценивать все когда-либо сделанное и сказанное. Похоже, что так. А значит, справиться с межвидовыми домогательствами будет чудовищно сложно. Именно поэтому каждый раз, продираясь через текст о домашнем насилии, я вспоминаю глаза Европы, которую Зевс-бык уносит в открытое море. И в этих глазах я вижу первобытный, нечеловеческий ужас.