Проблемы ЕГЭ по истории: взгляд учителя

«У людей, составляющих ЕГЭ, нет ни самоиронии, ни чувства меры»

Проблемы ЕГЭ
по истории:
взгляд учителя

«У людей, составляющих ЕГЭ, нет ни самоиронии, ни чувства меры»

Должны ли сдающие историю школьники знать лидера партизанского движения Сумской области и выделять два направления деятельности Андрея Рублева? Петр Мазаев, преподаватель социальной и политической истории в московских гимназиях №1514 и №1505, посмотрел, как его ученики пережили очередную сдачу ЕГЭ, и рассказал о проблемах и парадоксах единого экзамена.

Первое, что должен знать человек, который сталкивается с гуманитарным циклом Единого государственного экзамена, — что у его составителей нет ни самоиронии, ни чувства меры. Требование сформулировать однозначное определение понятий «истина» и «вера» в ЕГЭ по обществознанию, снижение баллов за апелляцию к европейскому контексту при анализе русских произведений в ЕГЭ по литературе, требование выделить два (два!) направления деятельности Андрея Рублева в ЕГЭ по истории — все это говорит об определенной степени патриотической озабоченности составителей. И если все прочие экзамены составлены вполне сносно и проверяются вменяемыми людьми, дающими школьникам шанс отвоевать свои баллы, опираясь на доводы логики, то гуманитарный цикл — это повесть, полная боли и гнева.

Однако если экзамены по обществознанию и литературе все-таки имеют определенный набор тем, текстов, задач, к которым можно скрепя сердце подготовиться, словно к неприятной медицинской процедуре, то про ЕГЭ по истории этого сказать нельзя. Здесь нет невозможности получить полный список возможных тем и заданий — предполагается, что ты, как настоящий гражданин, должен знать о своей стране все в мельчайших подробностях, причем в определенной трактовке.

Тем, кто получил историческое образование еще пять-десять лет назад, нынешний формат ЕГЭ по истории покажется адом. Экзамен проверяет знания не только по политической и социально-экономической истории, но и по истории культуры, науки и даже отчасти по истории идей. В результате вам могут встретиться такие вопросы, как: «О каком из ниже перечисленных персонажей не писал А. С. Пушкин?», «Найдите соответствие между этими учеными и их открытиями» или «Назовите не менее трех положений, характеризующих новаторство композиторов "Могучей кучки" / художников "Голубой розы" / участников ЛЕФа». Все вышеперечисленное практически не изучается в школьном курсе истории, поскольку относится к литературе и МХК.

Более того, здесь есть угадайки по картинам, архитектурным памятникам и даже маркам. Иногда встречаются и портреты. Когда два года назад в Сеть слили все варианты экзамена, там обнаружилось следующее задание: после плаката с надписью «Гласность» надо было выбрать персонажа, пик творческой деятельности которого пришелся на время создания плаката. На выбор было дано четыре черно-белых фотопортрета без подписей: Высоцкий, Цой, Хворостовский и Бодров-младший. Наверное, школьникам хорошо было бы знать в лицо Цоя и Высоцкого, но Бодров и Хворостовский, при всем уважении, вряд ли являются теми людьми, которых абитуриент должен узнавать на плохо отпечатанной черно-белой фотографии. На месте этих персонажей могли оказаться другие актеры, режиссеры и даже ученые. Да хоть бы Валерия и Нюша — единого списка исторических персонажей, на которых могли бы ориентироваться учителя и ученики, все равно нет.

Кроме довольно странных заданий по истории культуры и науки встречаются и совершенно изуверские вопросы из собственно исторического цикла. В этом году составители превзошли себя и спросили, как звали лидера партизанского движения Сумской области (Сидор Ковпак), кто был главой Совета министров СССР в момент запуска первого спутника (Николай Булганин, а не Никита Хрущев, как подумали все школьники) и так далее. Следует отметить, что подобные подлые вопросы касаются обычно именно XX века.

Вообще, на XX век в экзамене приходится большая часть вопросов (где-то 40–45%), в то время как на IX–XVIII века — около 15–20%, а на XIX век — 35%. Эти пропорции не отражают время, которое школьники тратят на изучение этих эпох — к примеру, XVII–XVIII века проходят столько же, сколько и историю XX века, то есть целый год. Такое внимание к истории XX века, с одной стороны, является политически обусловленным, а с другой — по всей видимости, связано с личным опытом составителей ЕГЭ, для которых знание про Цоя, Гурченко, Любимова, общественную атмосферу при Андропове и негласные особенности функционирования советско-партийной системы кажется столь же очевидным, как для школьников — тот факт, что Стив Джобс основал компанию Apple, а русский рок мертв.

В обществе нет четкого консенсуса по поводу того, что явилось определяющим, значимым и важным в последние 60 лет, и нет никаких институциональных форм для обсуждения этого вопроса. В итоге отцы требуют от детей знаний, передача которых не налажена и затруднена непониманием с обеих сторон. И вместо экзамена, который должен помочь вузу определить уровень студента, мы получаем экзамен на тотальную эрудицию, которая раньше была прерогативой исключительно олимпиадников.

Однако не все так безнадежно: формат экзамена может измениться уже в ближайшем будущем. К старшей школе все ближе подбираются новые ФГОСы (федеральные государственные образовательные стандарты), в основе которых лежит представление о приоритетности проверки навыков, а не знаний, — установка, прямо противоречащая нынешнему подходу. К тому моменту, когда нынешние семиклассники дойдут до выпускных экзаменов, должен быть разработан новый экзамен и новый формат. Другой вопрос — кто будет разрабатывать новые задания? Если это будут люди, которые считают нынешний вариант экзамена громадным достижением, а грядущую реформу — трагедией для образования, то новые поколения школьников искренне жаль. Однако все же остается смутная надежда, что в ближайшие пять-шесть лет поколение «составителей ядреных ярлычков» сменится теми, для кого Пьер Нора и Мишель Фуко — не агенты западного растления, а авторитетные историки, а школьники — не объекты для политических экспериментов.