I <3 yaoi
Эрос и Танатос в школе для мальчиков: томительные истории полового созревания в литературе
И Мальчик-звезда опустил голову, и заплакал, и стал просить
прощенья у всех Божьих тварей, и углубился дальше в лес,
продолжая свои поиски.
Оскар Уайльд. Мальчик-звезда
В классическом романе воспитания герой познает мир в путешествии. Смена декораций и многочисленные приключения в пути — условие того, что опыт будет разнообразен, а характер благороден. В реальности мы взрослеем не так. Детство — это нехватка возможностей. Отсутствие свободы действий и перемещения, школьная рутина, друзья, которых не мы выбираем, бесчисленные тайны, которые приходится скрывать от родителей и учителей, — так нам исполняется двенадцать. Мы уже никогда не будем прежними, но тем временем первый урок после новогодних каникул остается таким же морозным, бесконечным и безысходным.
В поисках себя подростки стремятся к таким же, как они. Коридоры и спальни школы-интерната полны любви и насилия: в мире, где нет родителей, а все ученики в одинаково опрятной форме кажутся отражениями друг друга, свободы чуть больше, чем обычно. Самые пронзительные и захватывающие литературные истории взросления разыгрываются не на фоне сменяющихся экзотических пейзажей. Они происходят в закрытой школе.
История экспериментальной школы-коммуны для беспризорников, созданной в 1918 году Виктором Сорокой-Росинским, многим хорошо известна с детства. Ученики Школы им. Достоевского делят папиросы и осьмушки черного хлеба, создают собственный язык и суверенное государство, изобретают домашний кинотеатр и воруют картошку.
Когда перечитываешь «Республику ШКИД» взрослым, веселые истории о борьбе с ростовщиком Слаеновым и бунте против учителей-халдеев закономерным образом становятся драмой. Годы, проведенные в интернате, для героев повести оказались лучшими: соавтор Л. Пантелеева Григорий Белых (Янкель) был репрессирован, Георгий Ионин (Японец) умер молодым от скарлатины, двое других, Лагидзе и Лихтенштейн (Дзе и Кобчик), погибли на войне. Хотя дело не в том, как художественная реальность соотносится с обыденной. Мир ШКИДы был устроен так, чтобы ученики смогли забыть о том, что они вороватые голодранцы. Пестрая школьная самодеятельность на фоне голода и Гражданской войны — поэма дружбы, взаимопомощи и отчаянного эскапизма, как будто воздушная греза бездомного мальчика, замерзшего насмерть в петроградской подворотне.
Фильм «Республика Шкид».
Реж. Геннадий Полока, 1966.
В цитатах
1. На кладбище тихо. На кладбище редко кто заглядывает. Время не такое, чтобы гулять по кладбищенским дорожкам. Шуршит ветер осенний вокруг крестов и склепов, листочки намокшие с трудом подкидывает, от земли отрывает, словно снова хочет опавшие листья к веткам бросить и лето вернуть. Ребятам в тишине лучше работать. Уже один мешок набили зеленью, венками, веточками и другой стараются наполнить. Забрались в глушь подальше и хладнокровно очищают крестики от зелени.
- И на что им? - рассуждает Дзе. - Им уже не нужно этих венков, а нам как раз необходимо. Вот этот, например, веночек. Его хватит всего Достоевского убрать. И на Гоголя останется... Густой, свежий, на весь зал хватит.
Мешки набиты до отказа.
еще 4 цитаты
- И на что им? - рассуждает Дзе. - Им уже не нужно этих венков, а нам как раз необходимо. Вот этот, например, веночек. Его хватит всего Достоевского убрать. И на Гоголя останется... Густой, свежий, на весь зал хватит.
Мешки набиты до отказа.
еще 4 цитаты
2.
Дом желтый наш дряхлый и старый,
Все время из труб идет дым.
Заведущий — славный наш малый,
Но скучно становится с ним.
Мне стало все жальше и жальше
Смотреть из пустого окна.
Умчаться бы куда подальше,
Где новая светит земля.
3. Даже Купа, который был слишком ленив, чтобы искать знакомств, и слишком тяжел на подъем, чтобы целые вечера щебетать о всякой любовной ерунде, даже
он почувствовал волнение и стал как-то особенно умильно поглядывать на кухарку Марту и чаще забегать на кухню, мешая там всем.
— Черт! — смеясь, ругалась Марта, но не сердилась на Купу, а даже наоборот, на зависть другим стала его прикармливать. Купа раздобрел, разбух и засиял, как мыльный шар. Янкель же, словно мстя старой подруге, с жаром и не без успеха стал ухлестывать за торговкой конфетами и даже увлекся ею.
таяла. Когда Сова открывала дверь в квартиру, на голубом блюде не оставалось ничего, кроме жирных пятен.
5. Так рассыпалось по разным городам и весям четвертое отделение, бывшее при основании Шкиды первым. Старые, матерые шкидцы ушли, на их место пришли новые.
Машина всосала следующую партию сырья.
*
Провинциальный интернат на задворках Австро-Венгрии, куда попадает юный Тёрлес, сводит его с тремя другими мальчиками: Райтингом, Байнебергом и Базини. Первые двое уличают младшего Базини в воровстве и соглашаются сохранить это в тайне, но при условии, что Базини станет их рабом. Пока Байнеберг и Райтинг подвергают Базини сексуальному насилию и пыткам, Тёрлес изучает новую для себя сторону телесности. Единственная женщина, с которой он может сравнить несчастного товарища, — проститутка Божена, с ней развлекаются в свободное время ученики интерната. Базини становится для Тёрлеса учителем; хотя на словах герой поддерживает игру в господина и раба и унижение другого доставляет ему мучительное наслаждение, Тёрлеса отвращает открытый садизм однокашников.
Конфликт между давлением группы и личной совестью остается фоном для обильной подростковой рефлексии. Музиль представляет садизм и эгоизм мальчика-подростка необходимым этапом становления разумного и сдержанного в порывах мужчины.
Экранизация Шлёндорфа
В цитатах
(перевод Соломона Апта)
(перевод Соломона Апта)
1.Когда он обернулся, Базини стоял перед ним нагишом.
Он невольно сделал шаг назад. Внезапное зрелище этого голого, белого, как снег, тела, за которым красный цвет стен превращался в кровь, ослепило и потрясло его. Базини был хорошо сложен; в его теле не было почти ничего отмужских форм, в нем была целомудренная, стройная, девичья худощавость. И Тёрлес почувствовал, как от вида этой наготы загораются белым пламенем его нервы. Он не мог уйти от власти этой красоты. Он не знал раньше, что такое красота. Ведь что ему в его возрасте было искусство, что он, в сущности, знал о нем?! Оно ведь любому выросшему на вольном воздухе человеку до известного возраста непонятно и скучно!
А тут оно пришло к нему дорогой чувственности. Тайно нагрянуло. Одуряющее, теплое дыхание шло от обнаженной кожи, мягкая, сладострастная угодливость. И все же было в этом что-то такое торжественное и покоряющее, что хотелось молитвенно сложить руки.
Но после первого изумления Терлес устыдился и того и другого. «Он же мужчина!» Эта мысль возмутила его, но у него было такое ощущение, словно и девушка не была бы иной.
еще 4 цитаты
2. Но одно не подлежало сомнению: он был сейчас гораздо дальше, чем еще четверть часа назад. Возможность поворота назад миновала. Появилось тихое любопытство — что же будет, после того как он против своей воли остался. Все, что шевелилось в нем, скрывала еще темнота, но его уже тянуло вглядеться в лики этой темени, которой другие не замечали. Легкий озноб примешивался к этой тяге. Словно теперь над его жизнью всегда будет висеть серое, пасмурное небо — с большими тучами, огромными, меняющимися фигурами и все новым вопросом: это чудовища? это только тучи?
3. — Я обдумал это дело со всех сторон, а ты знаешь, что в таких вещах я смыслю. Что касается Базини, то его, я полагаю, жаль не будет ни в каком случае. Выдадим ли мы его, поколотим ли или даже удовольствия ради замучимдо смерти. Ведь я не могу представить себе, чтобы в замечательном мировом механизме такой человек что-либо значил. Он мне кажется созданным чисто случайно, вне ряда. То есть он, вероятно, должен что-то значить, но наверняка что-то столь же неопределенное, как какой-нибудь червяк или камешек на дороге, о котором мы не знаем, пройти ли нам мимо него или его растоптать. А это все равно что ничего. Ведь если мировая душа хочет, чтобы одна из ее частей осталась в сохранности, она выражается яснее. Тогда она говорит «нет» и оказывает сопротивление, она заставляет нас пройти мимо червя, а камню придает такую твердость, что без инструмента мы его не можем разбить. Ведь прежде чем мы принесем инструмент, она окажет противодействие множеством мелких, упрямых сомнений, а если мы преодолеем и их, то, значит, дело это с самого начала имело другое значение.
Но для самого Терлеса все это было уже неразличимо, соединялось в одном-единственном, неясном, нерасчлененном чувстве, которое он в первом изумлении вполне мог принять за любовь.
5. Терлес стал позднее, когда преодолел события своей юности, молодым человеком с очень тонким и чувствительным умом. Он принадлежал тогда к тем эстетически-интеллектуальным натурам, которым следование законам, а отчасти, пожалуй, и общественной морали дает некое успокоение, избавляя их от необходимости думать о чем-то грубом, далеком от душевных тонкостей, к натурам, которые, однако, соединяют какое-то скучающее безразличие с этой
большой внешней, немного ироничной корректностью, стоит лишь потребовать от них более личного интереса к ее объектам. Ибо этот действительно захватывающий их интерес сосредоточен у них исключительно на росте души, духа или как там назвать то, что то и дело умножается в нас от какой-нибудь мысли между словами книги или перед замкнутыми устами картины; то, что подчас пробуждается, когда какая-то одинокая, своенравная мелодия дергает ту тонкую красную нить, нить нашей крови, которую она за собой тянет; но что
всегда исчезает, когда мы пишем канцелярские бумаги, строим машины, ходим в цирк или занимаемся сотнями других подобных дел...
*
Яой — манга и аниме, в центре внимания которых — мужская гомосексуальность. Увлекаются яоем, как правило, гетеросексуальные девочки и женщины.
Дебютный роман 24-летнего Мисимы имел оглушительный успех. Сочетание безудержных фантазий мальчика-гомосексуалиста, лиризма в описаниях и экзистенциального смирения оказалось рецептом захватывающей истории о муках взросления, одновременно личной и универсальной.
Малокровный и болезненный, с раннего детства герой упивается сказками о трагически гибнущих принцах, страданиями испещренного стрелами святого Себастьяна и мужественным телом своего школьного товарища Оми. Попыткой преодолеть собственную ненормальность становится чистая любовь к девочке Соноко, сестре одноклассника, но попытка тщетна. Противоречие между маской, верной чувству долга и общественному закону, и душой, расцветающей при мыслях о «фабрике казней» для принцев в «восхитительно облегающих лосинах», одинаково понятно и подростку, и взрослому, перечитывающему «Исповедь» много лет спустя.
В цитатах
(перевод Георгия Чхартишвили)
1. Гибель в пасти дракона описывалась весьма красочно и подробно: «Дракон тут же жадно впился в принца клыками. Разрываемому на мелкие кусочки юноше было невыносимо больно, но он терпел муку, пока чудовище не изжевало его
целиком. Тут принц вдруг ожил, тело его срослось, и он выскочил из драконьей пасти! И не было на нем не единой царапины. А дракон бухнулся оземь и издох».
Я прочел этот абзац раз сто, не меньше. Но предложение «И не было на нем ни единой царапины» казалось мне серьезной ошибкой, которую непременно следовало исправить. Автор допустил тут огромный промах, он меня предал — так я думал.
И в конце концов я сделал замечательное открытие: оказалось, что можно закрыть пальцами совсем небольшой кусочек текста, и сказка станет идеальной: «Дракон тут же жадно впился в принца клыками. Разрываемому на мелкие кусочки юноше было невыносимо больно, но он терпел муку, пока чудовище не изжевало его целиком. Тут принц вдруг... бухнулся оземь и издох».
еще 4 цитаты
2. Но стрелы глубоко вонзились в его напряженную, юную, благоуханную плоть, обожгли ее пламенем невыносимой муки и невыразимого наслаждения. Нет потоков крови, как на других картинах святого Себастьяна, да и стрелы всего две; их мирные грациозные тени легли на мрамор кожи мученика, словно тени ветвей на ступени античной лестницы. [...]
Немного придя в себя, я с испугом огляделся по сторонам. За окном шелестел клен, пятна света и тени от его листвы покрывали весь письменный стол: учебники, словари, альбомы, тетради, чернильницы. И повсюду — на золотом тиснении книжного корешка, на обложке словаря, на стенке чернильницы — лежали белые мутные капли. Одни лениво и тяжело стекали книзу, другие тускло поблескивали, как глаза мертвых рыб. К счастью, альбом я успел прикрыть ладонью — чисто инстинктивно, — и репродукция не запачкалась.
Это была моя первая эякуляция, а заодно и первый опыт, случайный и неуклюжий, моей «дурной привычки».
3. «Похабником» называлась традиционная забава, пользовавшаяся огромной популярностью у первых и вторых классов средней ступени. Это повальноеувлечение больше походило не на игру, а на какую-то заразную болезнь.
Выглядела она таким образом. Где-нибудь на перемене, когда кругом было полно народа, надо было выследить какого-нибудь зазевавшегося растяпу, молниеносно подскочить к нему и ухватить за определенное место. Если номер удавался, озорник отскакивал на безопасное расстояние и начинал вопить:
— Ого-го! Ну у тебя и штуковина!
[...]
Всякий, кто становился жертвой подобного нападения, почему-то непременно кричал с возмущением:
— Ах ты, похабник!
И хор голосов радостно подхватывал:
— Ах он, похабник! Ах он, похабник!
месте столь густо росли волосы, похожие на пучки буйной летней травы, которой мало заполонить весь сад — она норовит пробиться еще и меж каменными плитами двора. Так и у Оми волосы росли не только под мышками, но и переходили на грудь. Два эти оазиса черной растительности сверкали на солнце, и белая кожа вокруг казалась белоснежным песком пустыни.
5. Я воображал некую фабрику казней, где сверлильные станки терзали человеческие тела, а алый сок стекал в банки, подслащивался и потом отправлялся на продажу. Сколько мучеников со скрученными за спиной руками погибло на арене Колизея, воссозданного фантазией тихого гимназиста!
Подростковый возраст настолько тревожен и мрачен, что мы часто стараемся вытеснить из памяти отчаянное ощущение, что в животе вот-вот лопнет огромный белый шар, внутри которого вакуум. И все же, пока читаешь о том, как мальчики взрослеют, хочется, чтобы они не повзрослели никогда.
Подпишитесь на нас в социальных сетях