Костяшки
Нелинейная логика протестных акций
«Мы боялись, конечно, но, когда подходили к площади, увидели, что дело обстоит так, как если бы мы шли в консерваторию на какой-нибудь эпохальный концерт или куда-нибудь на вернисаж. Каждую минуту мы говорили кому-то: «Здравствуйте... Здравствуйте», — столько было вокруг знакомых лиц. И каждый понимал, куда все идут. Но мы не собирались участвовать в демонстрации, и все, с кем мы здоровались, тоже не собирались участвовать».
Нет, это не представители вымышленного креативного класса делятся в «Фейсбуке» впечатлениями от очередного шествия оппозиции. Это молодая Людмила Алексеева рассказывает, как пришла с друзьями на первую с 1927 года протестную акцию в Советском Союзе — митинг гласности в день Конституции 1965 года, организованный вскоре после ареста Даниэля и Синявского. Тогда с плакатами «Уважайте вашу Конституцию!», «Требуем гласного суда!» и т. п. к памятнику Пушкину пришли несколько десятков человек. Еще несколько сотен, как Алексеева, пришли просто посмотреть. Вот что она пишет дальше:
«Они едва успели поднять плакаты, как их уже похватали. Это мгновенно было: раз — и подняли плакаты, и тут же их потащили к машинам. И все это под вспышками фотоаппаратов. Фотографировали и западные корреспонденты, и агенты КГБ. На меня все это произвело очень вспышки эти, и то, как их тащат».
Жена организатора первого митинга гласности математика Александра Вольпина (сына Сергея Есенина) так вспоминает подготовку к нему: «Некоторым казалось, что эта демонстрация не нужна, что она лишняя, что она только поставит всех под удар, не принесет никакой пользы. И я постоянно Алеку говорила: "Вас всех пересажают, а пользы Синявскому вы этим не принесете". На что мне Алек очень четко сказал, что не только ради Синявского и Даниэля все это затевается».
Через год Людмила Алексеева сама выйдет с плакатом на площадь. Через три ее исключат из компартии и уволят с работы. Через двенадцать выгонят из страны. Через сорок четыре она выйдет на Триумфальную площадь вместе с активистами «Другой России».
***
Я оказался на Триумфальной впервые 31 июля 2009 года, на месяц раньше Людмилы Алексеевой. Это была вторая «Стратегия-31», акция в защиту свободы собраний, гарантированной ст. 31 российской Конституции; первая прошла в мае того же года. Увиденное там потрясло меня. Вот что я записал в дневнике, вернувшись домой:
«... Не знаю, сколько людей пришли поглазеть, сколько просто мимо проходили. Много, несколько сотен. Они стояли на Триумфальной и смотрели. Кто-то молчал, кто-то охал. А те волокли девушек по асфальту и ставили двойные, тройные шеренги, прибавляли громкость тупой музыки на спортпразднике».
Фотография «Стратегии-31» 31 июля 2009 года. Фото Ильи Клишина
Особенно хорошо помню одну активистку, хрупкую девушку с рыжими волосами. Она стояла рядом со мной и вдруг начала звонко, но уверенно скандировать: «Россия без Путина». Спустя всего несколько секунд на нее набросился омоновец-годзилла (это потом, кажется, ввели правило, что девушек задерживают сотрудники женского пола). Она извивалась, визжала, а он тащил ее в «пазик» — животом по асфальту.
Понять можно многое, но не это. Для меня делом чести стало не просто ходить на следующие митинги, но и убеждать как можно больше людей прийти: в конце концов, и блог, который вы сейчас читаете, начинался отчетом с первой санкционированной «Стратегии» в октябре 2010 года.
Дело Синявского и Даниэля — судебный процесс, шедший в 1965–1967 годах. Оба писатели были признаны виновными в «антисоветской агитации и пропаганде» и были приговорены к пяти и семи годам лагерей соответственно.
***
Все знают из благодушного голливудского кино, что темней всего перед рассветом. Все любят повторять, что за годами реакции неизбежно наступает оттепель, а потом и настоящая весна, когда цветут цветы и хочется верить, что зима не вернется никогда. Но часто малодушие сильнее. Холодной тварью в душу вползает страх и шепчет, что все потеряло смысл: и многолюдные топталки вверх-вниз по бульварам, и пикеты отмороженных пальцев, и коллективные письма, которыми, не будь они виртуальными, хорошо бы стены обклеивать.
Тварь расползается и продолжает: что если этот рассвет не настанет никогда? что если за годами реакции придет что-то еще худшее? для чего ты пишешь это, думаешь об этом, нажимаешь перепост, держишь плакат, что-то кричишь, едешь в отделение, просыпаешься в семь утра от тяжелого стука в дверь?.
Надо гнать эти мысли взашей. Лишь то, во что веришь, имеет смысл. Каждое действие, даже самое незначительное, даже самое на первый взгляд ненужное, — еще одна костяшка домино в длинной череде. И стотысячный митинг — костяшка, и одиночный пикет — костяшка. Никому не дано знать, кого он «уронит» дальше.
Впервые фраза It is always darkest just before the day dawneth встречается в английском религиозном трактате Томаса Фуллера A Pisgah-Sight Of Palestine And The Confines Thereof, опубликованном в 1650 году, в годы республиканского террора. Стала широко известна в XX веке благодаря речи британского премьер-министра Дизраэли.
Подпишитесь на нас в социальных сетях