Лучшие книги о любви от Овидия до Шекспира

Что писали о любви в античность, Средние века и эпоху Возрождения и зачем нам об этом знать

Одно из важных отличий человеческой страсти от похоти животного в том, что мы облекаем свои гормональные реакции в текст. Нас окружает множество описаний любви: от сентиментальных комедий и цитат великих людей до «Анны Карениной», которую все решили перечитать после громкой экранизации Джо Райта. Самый популярный знак в современной культуре — <3сердечко<3, но к любви мы привыкли относиться прагматически, иначе макулатура в духе «Стань стервой и найди идеального мужа за 2 недели» не расходилась бы, как коктейли из фри-бара. В этом океане второсортной информации стоит нырнуть на дно и вспомнить, как представляли любовь сотни и тысячи лет назад. Пусть литература создается не для того, чтобы нас поучать, — это не значит, что у нее нечему учиться. Да и за пару тысячелетий изменилось не так много: в этих героях по-прежнему можно узнать себя. 

 

 

 

Детей благородного происхождения, вскормленных по воле судьбы козой и овечкой, воспитывают пастухи. Когда Дафнису исполняется пятнадцать, боги указывают его опекунам, что пасти стада вместе с мальчиком отныне должна тринадцатилетняя Хлоя. Несмотря на присутствие в романе пиратов, нимф и педераста Гнафона, главное напряжение сводится к тому, что дети упорно не могут понять, что за мучительно неловкое чувство они питают друг к другу. Роман ругают за витиеватые описания пейзажей и высосанный из пальца сюжет, но «Дафнис и Хлоя» — образец культуры эллинизма. Наполняющие его загадочные аллюзии и общая театральность происходящего доставят огромное удовольствие тем, кто верит, что постмодерн все еще актуален. Интерес к роману просыпается в темные времена: неслучайно его российская экранизация вышла в 1993 году.

Цитата:

Что с ней случилось, девочка милая не знала, ведь выросла она в деревне и ни разу ни от кого не слыхала даже слова «любовь». Томилась ее душа, взоры рассеянно скользили, и только и говорила она что о Дафнисе. Есть перестала, по ночам не спала, о стаде своем не заботилась, то смеялась, то рыдала, то вдруг засыпала, то снова вскакивала; лицо у нее то бледнело, то вспыхивало огнем. Меньше страдает телушка, когда ее овод ужалит. И раз, когда она осталась одна, вот какие слова пришли ей на ум: «Больна я, но что за болезнь, не знаю; страдаю я, но нет на мне раны; тоскую я, но из овец у меня ни одна не пропала. Вся я пылаю, даже когда сижу здесь, в тени. Сколько раз терновник царапал меня, и я не стонала, сколько раз пчелы меня жалили, а я от еды не отказывалась. Но то, что теперь мое сердце ужалило, много сильнее. Дафнис красив, но красивы и цветы, прекрасно звучит его свирель, но прекрасно ноют и соловьи, а ведь о них я вовсе не думаю. О, если б сама я стала его свирелью, чтобы дыханье его в меня входило, или козочкой, чтобы пас он меня. О злой ручей! Ты только Дафниса сделал прекрасным, я же напрасно купалась в тебе. Гибну я, милые нимфы, и даже вы не даете спасенья девушке, вскормленной здесь на ваших глазах! Кто ж вас венками украсит, когда меня не станет, кто. будет кормить моих бедных ягнят. кто будет ходить за моей цикадой болтливой? Ее я поймала, с большим трудом, чтобы возле пещеры меня усыпляла пеньем своим, но Дафнис теперь лишил меня сна, и напрасно поет цикада».

 

«Медея» известна тем, что принесла Еврипиду последнее место на состязании драматургов — для зрителей того времени трагедия оказалась слишком авангардной, зато сегодня Еврипид считается самым изысканным древнегреческим трагиком. Он добавил пугающих деталей в и без того мрачный миф о мстительнице из Колхиды, колдунье Медее. Царевна своими чарами помогла Ясону добыть золотое руно, убила собственного брата и старого царя Иолка Пелия — соперника Ясона, предала ради любимого отчизну и родила ему двоих сыновей. Вместо благодарности Ясон бросил ее и женился на другой, менее кровавой царевне из Коринфа. Медея притворилась всепрощающей и под предлогом примирения послала со своими детьми отравленные плащ и повязку для соперницы. По преданию, когда царевна испустила дух, жители Коринфа так расстроились, что забили детей Медеи камнями. Но коринфянам — современникам Еврипида не хотелось прослыть детоубийцами, и они уговорили трагика сделать Медею виновницей смерти собственных детей. В роскошном и необъяснимом финале трагедии использован знаменитый прием deus ex machina («бог из машины»): «Сцена наполняется странным оранжевым светом. На альтане (балконе. — W→O→S) колесница, запряженная крылатыми драконами. В ней — Медея. Она сидит, и у нее на коленях два бледных мальчика с перерезанными горлами». Ясон жаждет похоронить детей — колдунья не отдает их трупики. В отчаянии герой взывает к Зевсу, но тот безмолвствует. Пути богов неисповедимы, заключает хор.

Цитата:

Хор

Строфа I  О дети! Уж ночь вас одела.
                         Кровавой стопою отмщенья
                         Ужасное близится дело:
                         Повязка в руках заблестела.
                         Минута — Аидом обвит,
                         И узел волос заблестит...

Антистрофа I Но ризы божественным чарам
                         И розам венца золотого
                         Невесту лелеять недаром:
                         Ей ложе Аида готово,
                         И муки снедающим жаром
                         Охватит несчастную сеть,
                         Гореть она будет, гореть.

Строфа II  Ты, о горький жених, о царский избранник,
                         Разве не видишь,
                         Что нож над детьми заносят,
                         Что факел поднес ты к самым
                         Ризам невесты?
                         О, как далек ты сердцем,
                         Муж, от судьбы решенной!

Антистрофа II Вместе плачу с тобою, вместе, Медея,
                         Детоубийца,
                         О горькая мать Леонидов!
                         Ты брачного ради ложа
                         Крови их хочешь
                         За то, что муж безбожно
                         Взял невесту другую.

 

Поэтический дар Овидия был всесилен: с одинаковым остроумием он мог изложить в 15 книгах «Метаморфоз» все греческие и римские мифы о превращениях и раскрыть секреты красоты в поэме «Притиранья для лица». «Наука любви» — собрание советов для всех, кто жаждет легкого флирта, грязного адюльтера или неистового промискуитета. Для тех же, чье сердце изранено, он написал и «Лекарство от любви». Императору Августу было не по душе легкомысленное отношение поэта к институту брака, и Овидий отправился в ссылку на Черное море, где писал «Скорбные элегии».

Цитата:

Только не вздумай завить себе кудри каленым железом
Или по голеням ног едкою пемзой пройтись:
Это оставь корибантам, которые матерь Кибелу
В диких напевах своих славят фригийским вытьем.
Мужу небрежность к лицу. Похитил Тесей Ариадну,
Не украшая висков прикосновеньем щипцов;
Федре мил Ипполит, хотя Ипполит и не щеголь;
Сам лесной Адонис дорог богине любви.
Будь лишь опрятен и прост. Загаром на Марсовом поле
Тело покрой, подбери чистую тогу под рост,
Мягкий ремень башмака застегни нержавою пряжкой,
Чтоб не болталась нога, словно в широком мешке;
Не безобразь своей головы неумелою стрижкой —
Волосы и борода требуют ловкой руки;
Ногти пусть не торчат, окаймленные черною грязью,
И ни один не глядит волос из полой ноздри;
Пусть из чистого рта не пахнет несвежестью тяжкой
И из подмышек твоих стадный не дышит козел;
Все остальное оставь — пускай этим тешатся девки
Или, Венере назло, ищут мужчины мужчин.

 

Известный средневековый схоласт Абеляр рассказывает печальную историю своей жизни и любви в сочинении, кажется, более известном, чем все его философские трактаты. С детства ему прочат карьеру военного, но тяга к знаниям побеждает, и, получив блестящее образование, Абеляр становится преподавателем. Слава о его остром уме быстро облетает всю Европу, Абеляр же тем временем влюбляется в свою одаренную ученицу Элоизу. Они вступают в законный брак, заводят сына — и тут начинаются бедствия. У философа не складываются отношения с опекуном новобрачной, и тот, недолго думая, организует нападение на Абеляра, мирно спящего в своей постели. Философа кастрируют. И он, и жена принимают монашеский постриг (конечно, в разных монастырях), посвящают остаток жизни служению Богу и продолжают беззаветно любить друг друга на расстоянии, о чем мы знаем из их переписки.

Цитата:

Я все думал о том, какой громкой славой я пользовался и как легко слепой случай унизил ее и даже совсем уничтожил; как справедливо покарал меня суд Божий в той части моего тела, коей я согрешил; сколь справедливым предательством отплатил мне тот человек, которого раньше я сам предал; как превознесут это явно справедливое возмездие мои противники, какие волнения неутешной горести причинит эта рана моим родным и друзьям; как по всему свету распространится весть о моем величайшем позоре. Куда же мне деться? С каким лицом я покажусь публично? Ведь все будут указывать на меня пальцами и всячески злословить обо мне, для всех я буду чудовищным зрелищем. Немало меня смущало также и то, что, согласно суровой букве закона, евнухи настолько отвержены перед господом, что людям, оскопленным полностью или частично, воспрещается входить во храм, как зловонным и нечистым, и даже животные такого рода считаются непригодными для жертвоприношения. Книга Левит гласит: «Вы не должны приносить в жертву господу никакого животного с раздавленными, или отрезанными, или отсеченными, или с отнятыми тестикулами». А во Второзаконии говорится: «Да не войдет в божий храм евнух».

В столь жалком состоянии уныния я, признаюсь, решил постричься в монахи не ради благочестия, а из-за смятения и стыда. Элоиза же еще до меня по моему настоянию надела на себя покрывало монахини и вступила в монастырь. Итак, мы оба почти одновременно надели на себя монашескую одежду, я — в аббатстве Сен-Дени, а она — в упомянутом выше монастыре Аржантейль.

 

Именно эта классическая история любви, а не «Ромео и Джульетта» заслуживает звания самой печальной повести на свете. Беда Тристана и Изольды не в том, что они плохо кончили (хотя это так), а в том, что вообще не должны были полюбить друг друга. Нерасторопная служанка Изольды Бранжьена по ошибке опоила героев любовным зельем — оно предназначалось для Изольды и ее будущего мужа короля Марка — вместо вина (в более мрачных версиях истории служанка вообще должна была отравить Тристана, поскольку тот убил брата Изольды, но тоже все перепутала). Дальше — только тьма. Недаром Ларс фон Триер сделал увертюру из вагнеровского «Тристана» саундтреком к концу света.
 

Цитата:

Тут сошла она с коня, ступила на сходни и поднялась на корабль. Одре двинулся за ней. Но Женес, стоявший на сходнях с веслом в руке ударил его по голове, и то рухнул в море. Одре попытался было уцепиться за весло, но Женес еще раз ударил его и отбросил в море, сказав:

— Хлебни морского рассола, предатель. Пришло тебе время расплатиться за все беды, что вытерпели по твоей вине Тристан и королева Изольда!
Тут купец вернулся на свой корабль и вышел в море, поднялся крик, что Женес увозит королеву. Все бегут к судам и галерам, чтобы пуститься за ним в погоню. Но куда им до него: так и не смогли они его настичь! И волей‑неволей вернулись в гавань, где на нашли Одре раздувшегося от соленой воды. И они подобрали его и похоронили, ибо ничего больше с ним нельзя было поделать.

 

Вам наверняка доводилось слышать о куртуазных условностях и поклонении Прекрасной Даме, но, сколько об этом ни говори, такая форма любви почти недоступна нашему пониманию. «Новая жизнь» — это написанная прозиметром эпитафия для безвременно ушедшей Беатриче, той, кого Данте любил с девяти лет (ей в ту пору было восемь) и всю оставшуюся жизнь, не будучи даже толком с ней знаком. Более чем платонический характер любви не мешает повествователю испытывать всю гамму эмоций от окрыления до глубокой скорби и терзаться снами и видениями, где он, среди прочего, отдает Беатриче на съедение свое окровавленное сердце. Проза сменяется сонетами и канцонами, которые повествователь не ленится предварительно объяснять. Как ни удивительно, эта история закончится славно: спустя годы видения Данте приведут его на десятое небо рая (хотя до этой части «Божественной комедии» мало кто дочитывает), где он обретет возлюбленную.

Цитата:

Облик этой дамы произвел такое на меня впечатление, что глаза мои начали испытывать слишком сильное наслаждение, когда они ее видели. Это меня огорчало, и я почитал себя низким. Не раз я упрекал в легкомыслии свои глаза и говорил им мысленно: «Когда-то вы заставляли плакать видящих ваше скорбное состояние, а теперь, кажется, вы стремитесь забыть об этом из-за дамы, вас созерцающей; она же глядит на вас лишь потому, что глубоко сожалеет о преславной даме, которую вы обычно оплакиваете; что же, продолжайте поступать так, как желаете, я сумею часто напоминать вам о ней, проклятые глаза, и помните, никогда до самой смерти ваши слезы не должны иссякнуть». Так про себя я говорил моим глазам, и глубокие скорбные вздохи снова не давали мне покоя. И чтобы битва моя с самим собой не была известна только несчастному, ее ощущающему, я решился поведать в сонете об ужасном моем состоянии. Тогда я написал сонет, начинающийся: «Глаза мои...» Он содержит две части: в первой я говорю моим глазам то, что сердце мое говорит во мне; во второй я предвосхищаю возможное сомнение, пояснив, кто так говорит. И эта часть начинается: «Так сердце...» Сонет этот можно было бы подвергнуть дальнейшему разделению, однако оно было бы излишним, так как смысл его ясен из предыдущего изложения.

 

Не менее известная, чем Беатриче Данте, муза Петрарки донна Лаура вдохновляла поэта сочинять сонеты и канцоны на тосканском диалекте. Сам Петрарка считал их «безделицами» и все серьезные свои сочинения писал на латыни — их, правда, никто не помнит. Сегодня нам может показаться это ерундой, но Петрарка произвел революцию в литературе: в его стихах лирический герой впервые в истории предается скорби, когда на улице весна.

Цитата:

Когда часы делящая планета
Вновь обретает общество Тельца,
Природа видом радует сердца,
Сияньем огненных рогов согрета.
И холм и дол — цветами все одето,
Звенят листвою свежей деревца,
Но и в земле, где ночи нет конца,
Такое зреет лакомство, как это.
В тепле творящем польза для плода.
Так, если солнца моего земного
Глаза-лучи ко мне обращены,
Что ни порыв любовный, что ни слово,
То ими рождено, но никогда
При этом я не чувствую весны.

 

Именем Фьямметта писатель называл свою возлюбленную (ученые так и не выяснили, стояла ли за этим псевдонимом настоящая женщина или же Боккаччо просто следовал литературной традиции, по которой поэт не мог остаться без предмета обожания). В ряде произведений Боккаччо описывает их довольно чувственный роман — не важно, был ли он реальным (Данте или даже Петрарка не позволяли себе подобных вольностей в отношении своих муз). Роман заканчивается болезненным для Боккаччо разрывом, и, как считают исследователи, писатель решается на литературную месть — он выворачивает ситуацию наизнанку и пишет о девушке по имени Фьямметта, жестоко покинутой возлюбленным. «Фьямметта» написана от лица женщины и признана первым психологическим романом в истории литературы.

Цитата:

Представляются также мне труды Улисса, смертельные опасности, чрезмерные события, претерпенные им не без печали; но мои я почитаю большими, и вот почему. Во-первых, и самое главное то, что он был мужчиною; следовательно, по природе более вынослив, чем нежная и молодая женщина, крепкий и смелый, привыкший к трудам и бедствиям, сроднившийся с ними, он за покой считал труды; мне же, нежной, среди изнеженности в комнате моей, привыкшей к усладам сладостной любви, малейшее страданье тяжело; он был гоним и в разные края носим Нептуном и от Эола терпел гоненье, а я мучусь неутомимым Амуром, владыкою и победителем Улиссовых мучителей; и если ему встречались смертельные опасности, он сам искал их (а кто может пенять, найдя то, чего искал?), я же, несчастная, охотно бы жила в покое, если б могла, и постаралась бы избегнуть того, к чему была принуждена. К тому же он не боялся смерти и полагался на свои силы; я же ее боюсь; и, вынуждаемая скорбью, часто стремилась к ней. Он ждал от своих трудов и опасностей вечной славы; я же от своих, если б они были открыты, могла бы получить только позор и нареканье. Так что его страдания моих не превосходят, но значительно превзойдены; тем более, что написано о нем гораздо больше, чем было на самом деле, мои же бедствия гораздо многочисленней, чем я могу рассказать.

Обедневший дворянин Альдемаро планирует хитростью завоевать любовь красавицы Флорелы и проникает в ее дом под видом учителя танцев. Другой поклонник Флорелы по имени Вандалино уговаривает героя стать его посредником и помощником в борьбе за расположение девушки. Сюжет комедии вертится вокруг подмены писем и женщин: замужняя сестра Флорелы Фелисьяна влюблена в Вандалино, встречается с ним ночью, пишет ему письма, выдавая себя за Флорелу, и ставит под удар свою честь. Флорела чуть не выходит за нелюбимого Вандалино замуж, чтобы спасти сестру от позора. В конце концов после ряда хитроумных уловок Вандалино отказывается от своих притязаний на Флорелу, Фелисьяна — от своих притязаний на Вандалино, а Альдемаро и Флорела получают благословение отца девушки на брак. И, как это заведено в комедиях, венчаются даже слуги главных героев. В конце концов, любовь — это не всегда омут страданий и безысходности.

 

Цитата:

Альдемаро

Любовь всем равенство дает
Своею силою могучей,
Но часто красота созвучий
Зависит от фальшивых нот.
Таит божественные звуки
Душа моя, как инструмент:
И вот теперь в один момент
Она к любви попала в руки.
Любовь чарует нас игрой...
Но хоть играет и прекрасно,
Расстроен инструмент ужасно
Его нарушили вы строй!
Пять струн в душе у человека.
Чтоб ни одна не порвалась,
Меж ними сердце держит связь,
А наша грудь — для сердца дека.
В ней звуки сладостно слились
И страстно на свободу рвутся,
И вздохи, точно гаммы, льются
По шкалам сердца вверх и вниз.
Пять струн — пять чувств. Во-первых, зренье.
То — прима: надо увидать
Предмет любви, чтобы отдать
Ему навеки поклоненье.
Секунда — это будет слух.
Согласно с зреньем чувство это
В вопросе выбора предмета,
Не разделяем мы их двух.
Поставим третьим — обонянье:
Как терция, оно звучит,
Любимой аромат таит
В себе всю силу обаянья.
Над нею кварта верх берет,
Земное страстное желанье,
А это, чувство осязанья,
Невольный страх с собой несет.
К нему же квинтой будет бас,
То чувство вкуса, и известно,
Что с осязанием совместно
Оно является у нас.
Когда, как нежным дуновеньем,
Любви небесная рука
Тех струн касается слегка,
Дано звучать им вдохновеньем
И песни рая вызывать.
Но ревности жестокой муки
Способны исказить те звуки
И струны навсегда порвать...

 

Флорела

О, философией такой
Вы набросали арабески
Дамасской золотой нарезки
На инструмент прекрасный свой!
Как эти струны деликатны,
И как игра на них неясна!

 

Послесловие: три сонета

На прошлой неделе исполнилось 449 лет со дня рождения Шекспира. Сюжеты его пьес и так всем известны, так что здесь — его стихи.

 

 

Сонет 24

Мой глаз гравером стал и образ твой
Запечатлел в моей груди правдиво.
С тех пор служу я рамою живой,
А лучшее в искусстве — перспектива.

Сквозь мастера смотри на мастерство,
Чтоб свой портрет увидеть в этой раме.
Та мастерская, что хранит его,
Застеклена любимыми глазами.

Мои глаза с твоими так дружны,
Моими я тебя в душе рисую.
Через твои с небесной вышины
Заглядывает солнце в мастерскую.

Увы, моим глазам через окно
Твое увидеть сердце не дано.

Оригинал

 

Сонет 98

Нас разлучил апрель цветущий, бурный.
Все оживил он веяньем своим.
В ночи звезда тяжелая Сатурна
Смеялась и плясала вместе с ним.

Но гомон птиц и запахи и краски
Бесчисленных цветов не помогли
Рождению моей весенней сказки.
Не рвал я пестрых первенцев земли.

Раскрывшиеся чаши снежных лилий,
Пурпурных роз душистый первый цвет,
Напоминая, мне не заменили
Ланит и уст, которым равных нет.

Была зима во мне, а блеск весенний
Мне показался тенью милой тени.

Оригинал

 

Сонет 122

Твоих таблиц не надо мне. В мозгу —
Верней, чем на пергаменте и воске, —
Я образ твои навеки сберегу,
И не нужны мне памятные доски.

Ты будешь жить до тех далеких дней,
Когда живое, уступая тленью,
Отдаст частицу памяти твоей
Всесильному и вечному забвенью.

Так долго бы не сохранился воск
Твоих таблиц — подарок твой напрасный.
Нет, любящее сердце, чуткий мозг
Полнее сберегут твой лик прекрасный.

Кто должен памятку любви хранить,
Тому способна память изменять!

Оригинал

Перевод Самуила Маршака