Воскресная библиотека: Город как галлюцинация Энгельса

Чем обернулась для нас дурная бесконечность?

В рубрике «Воскресная библиотека» мы каждую неделю печатаем фрагмент из книги, готовящейся к публикации в дружественном издательстве.

**Об издательстве

Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» — международный образовательный проект, созданный в 2009 году. Помимо постдипломной образовательной программы с преподавателями мирового уровня, «Стрелка» организует публичные лекции, семинары, воркшопы и консультации в области городского развития. А также издает лучшие книги по урбанистике, дизайну и архитектуре.

*Об авторе

Пьер Витторио Аурели — архитектор и теоретик архитектуры, преподаватель в Школе архитектуры при Ассоциации архитекторов в Лондоне и приглашенный профессор в Йельском университете. Автор нескольких книг, включая «Проект автономии» (The Project of Autonomy, 2008) и «Возможность абсолютной архитектуры» (The Possibility of an Absolute Architecture, 2011).

Пьер Витторио Аурели

Возможность абсолютной архитектуры

М.: Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка», 2014.

От минимализма до Энди Уорхола, от кибернетики до Роберта Смитсона главная задача подавляющей части современной культуры, судя по всему, состоит в развитии идеи осмысления бесконечности при помощи практики непрерывного повторения. Историк искусства Памела Ли предлагает описывать этот феномен с помощью гегелевского понятия «дурной бесконечности» — своего рода ночного кошмара диалектического метода. По Гегелю, «дурная бесконечность» — это такая бесконечность, которая, несмотря на отрицание конечности, в которой предметы и события имеют форму и границы, все же не может избежать воплощения в форме, что и ведет к непрерывной, навязчивой повторяемости. Это навязчивое повторение оборачивается временнóй неопределенностью и утратой истории, то есть утратой ощущения судьбы и момента, в котором нам случилось жить. В дурной бесконечности все сводится к слепой вере и бесконечному созданию новых, конечных вещей ради самой их новизны. Это созидание ex nihilo; его единственная цель — стимуляция производства через потребление нового.

Архитектурным метапроектом, наиболее радикально воплотившим идею «дурной бесконечности», стал «Бесконечный город» («No-Stop City») группы Archizoom (1968–1972), демонстрирующий город, поглощенный бесконечностью урбанизации. Первоначально этот проект был вдохновлен одним из марксистских течений 1960-х — так называемым операизмом. Как утверждал политический теоретик Марио Тронти, было бы фатальной ошибкой искать спасения для рабочего класса вне капиталистической интеграции общества, поскольку капиталистическая революция дает рабочему классу — со-обществу производителей — больше преимуществ, чем самой буржуазии. Чем сильнее общество объединяется сетью производств и взаимодействий, тем выше политическое влияние рабочего класса, ибо он контролирует и в любой момент может саботировать основной инструмент общественной власти — производственный процесс. Чем выше стадия развития капитализма, тем сильнее способность рабочего класса с ним бороться. Отвечая на этот тезис, Archizoom разработала модель предельной, тотальной урбанизации. В этом проекте технологическая интеграция достигает того уровня, где идея центра как места накопления капитала и периферии как места производства вытесняется моделью города, в котором производство, накопление и потребление совмещаются внутри постоянно расширяющегося и становящегося все более однородным пространства — пространства урбанизации. Вдохновляясь абстрактными городскими планами Хильберзеймера, участники Archizoom представляли себе эту однородность как окончательное освобождение от всевозможных изобразительных и пространственных форм, присущих буржуазному представлению о городе, и готовились к «поcледнему» бою между рабочими и капитализмом на всем пространстве городской инфраструктуры — на всем пространстве urbs*.

*Поскольку подлинный смысл слова urbs относится только к физической стороне организации построек в городе, говоря об их обитателях, [римляне] употребляли слово civis (гражданин), из которого они выводили все понятия, обозначающие вещи, предметы, обстоятельства и качества, связанные с жителями. Слово urbanus (от urbe) относилось к физическому устройству urbs: жители никогда не называли себя urban, так как этот корень не предполагал такого использования.

Если «Общая теория» Серды видела в урбанизации прогрессивный и реформистский инструмент, то Archizoom, прославляя urbs, замышляла нечто вроде «шоковой терапии». «Бесконечный город» предлагает радикализацию per absurdum промышленных, потребительских и экспансионистских сил капиталистического мегаполиса, преобразуя их в форму непрерывного города, лишенного каких-либо свойств, кроме собственной бесконечности. Отлитые в процессе бесформенного и всестороннего расширения мегаполиса, большие горизонтальные платформы «Бесконечного города» создают непрерывную поверхность урбанизации под крышей, с искусственным светом и кондиционированным воздухом. Этот проект предсказывает город, лишенный различий между внешним и внутренним, старым и новым, общественным и частным, производственным и потребительским пространствами (в «Бесконечном городе» парковка, фабрика и супермаркет объединены общим течением городской жизни). В этом футурологическом видении все поглощается однородной инфраструктурой: один лифт на каждые 100 квадратных метров, один туалет на каждые 50 квадратных метров и так далее. Однако в отличие от принципов распределения инфраструктурных элементов и услуг, выработанных Сердой, «Бесконечный город» нельзя назвать полноценным проектом. В соответствии с тезисом Энгельса о том, что города для рабочего класса не существует — есть только критика существующего города рабочим классом, однородный план «Бесконечного города» мыслился как осознанно преувеличенный (а значит, критический) комментарий к биополитическому механизму города, где инфраструктура и, таким образом, социальный контроль не ограничиваются фабрикой, но повсеместны. По этой причине «Бесконечный город» — не утопия и не альтернативная модель урбанизации, скорее речь идет о галлюцинаторном, преувеличенном описании существующих условий, когда экономика воспроизводства рабочей силы становится основой городской культуры. Таким образом, главная черта «Бесконечного города», на что указывает и его название, это безграничный рост, упразднение любых границ, а следовательно, и отсутствие какой-либо формы.

Основная особенность «Бесконечного города» заключается в полной замене архитектуры интерьерным дизайном; в последнем участникам Archizoom виделась более эффективная форма урбанизации. Более гибкий, чем архитектура, дизайн легко потреблять и воспроизводить. Но если «Бесконечный город» замышлялся как «шоковая терапия» урбанизации, преувеличивающая ее последствия, то в реальности идея, предлагаемая в этом проекте, привела не к бесконечности и полному растворению города, а к дурной бесконечности. Совсем как у Гегеля, состояние не-города, предложенное в «Бесконечном городе», подвержено процессу постоянного, навязчивого повторения, при котором любые сложности и противоречия, различия и новшества стимулируют бесконечное воспроизводство самой системы и тем самым ее полную статичность. По этой причине, несмотря на желание показать процесс урбанизации при капитализме per absurdum, а также теоретическую чистоту и радикализм замысла, «Бесконечный город» в итоге «преуспел» лишь как пророчество о мире, где человеческие сообщества управляются одной экономической логикой и описываются диаграммами и статистическими показателями роста. Подобно «Бесконечному городу», реальный современный город стал торговым центром, где безоценочный плюрализм и многообразие — свойства, объединяющие пространство, — сделали урбанизацию идеальной основой для добровольной зависимости масс от аполитичной демократии, навязываемой рынком. Задуманный в качестве радикального политического проекта, «Бесконечный город» стал прообразом того, как дурная бесконечность поймала человечество в ловушку неограниченного роста, который стал основой развития, постоянно стремящегося к чему-то новому и иному и тем самым вынуждающего человечество в точности воспроизводить само себя.

В «Общей теории» Ильдефонса Серды, «Архитектуре большого города» Хильберзеймера и «Бесконечном городе» Archizoom урбанизация представлена как окончательная и неизбежная судьба современного города. Авторы рисовали себе эту судьбу, исходя из лучших побуждений: по их представлениям, освобождение от города означало освобождение от его традиционной власти и иерархии и полную реализацию потенциала той силы, которая даже для Маркса представлялась высшим общественным благом, — потенциала экономики. Предложенные ими модели и описания изображали равномерное распространение инфраструктуры, сообщающее однородность всей городской территории.

Серда, Хильберзеймер и Archizoom не нуждались в монументах, формах и исключениях из правил. Правилом же была постоянно расширяющаяся паутина инфраструктуры и индивидуальная «капсула» дома — элемент, обеспечивающий воспроизводство. Но хотя вышеперечисленные проекты достаточно точно передают как устремления, так и в какой-то степени реалии современного города, их авторы не смогли спрогнозировать два основных «побочных эффекта» урбанизации, на первый взгляд противоречащие логике дурной бесконечности: анклав и памятник архитектуры. Судя по всему, именно эти «побочные эффекты» легли в основу еще одного метапроекта современной урбанистики, разрабатывающего идеи захвата и иконографического разнообразия. Это «Город плененного земного шара» Рема Колхаса. Задуманный в 1972 году, проект представляет собой образ Манхэттена с его культурой перегрузки, а также, по заявлению самого Колхаса, идеологический и концептуальный набросок к книге «Нью-Йорк вне себя», которую он опубликовал шестью годами позже.

«Город плененного земного шара» описывает ситуацию города, который постоянно оспаривает собственные границы при помощи одновременного роста плотности населения и вторжения новых технологий, что как раз и составляет суть урбанизации. В проекте решетка Манхэттена представлена как потенциально бесконечная серия участков, каждый из которых занят тяжелым пьедесталом из полированного камня. Эти пьедесталы Колхас называет «идеологическими лабораториями», в которых выводятся различные формы сознания мегаполиса. Каждый пьедестал — это знак исключительного положения, и, как пишет Колхас, все они позволяют «отменять нежелательные законы, непреложные истины и создавать предельно искусственные условия». Отмена всех общих законов и истин проявляется в намеренных и радикальных различиях между теми архитектурными сооружениями, которые установлены на пьедесталах. Это своего рода Валгалла любимых Колхасом архетипов, таких как здание радиокомпании RCA, изограммы группы Superstudio, ленинская трибуна Эля Лисицкого, архитектон Малевича, типичный американский комплекс Миса ван дер Роэ или простой лифт. Некогда уникальные авангардные жесты или прообразы идеальных городов и миров, в городе Колхаса эти архетипы подвергаются «лоботомии», отсекающей их от первоначального контекста (географического или идеологического), и водружаются на пьедесталы. Эти основания связывают архетипы с горизонтальной плоскостью решетки, которая обеспечивает их сосуществование в общем городском пространстве. Цель проекта — предотвратить неизбежный раскол между устойчивостью городской системы, построенной на сочетании горизонтального (решетка кварталов) и вертикального (лифт) движения, и абсолютным плюрализмом мегаполиса, чей эклектичный силуэт «принимает в себя» городские авангардные архетипы, превращая их в свои «знаки». «Город плененного земного шара» позволяет реализовать идею «города болезненных различий» (как позднее выразился Колхас, говоря о районе дельты Жемчужной реки в Китае) — до такой степени, что исключительное положение, заложенное в каждом участке, становится общей нормой для всего города. Поскольку в основе проекта Колхаса лежит решетка, изотропная сеть, устраняющая различия, чем больше допускается изменений и исключений, тем устойчивей устройство города. Лоботомия отсекает «внутреннее» (архитектуру) от «внешнего» (урбанизации), тогда как раскол обеспечивает каждому участку самодостаточность, превращая его в анклав, который, сохраняя свою функцию, способен вместить любую идеологию, не влияя на общий принцип урбанизации.