Рубрика: что-то помнили

Автор: Кирилл Савинов

Дмитрий Быков:

«Культура в России удушена сероводородом»

Поэт, журналист и писатель Дмитрий Быков неожиданно объявил кампанию по сбору средств на документальный фильм о Ленине. ВОС решил разобраться, зачем это понадобилось «гражданину поэту» и неожиданно получил ответы и на другие вопросы.

«Гражданин поэт» о Ленине, Стрелкове и «Левиафане»

Дмитрий Быков: Давайте о других вещах поговорим. Ленин – не самое важное.

То есть вы затеяли снять фильм,
а потом поняли, что Ленин – не самое важное?

― Да нет, я совершенно не отказываюсь от этого, и Ленин сегодня, если говорить о русской истории, безусловно, самая актуальная фигура. В конце концов, критерий здесь один: у нас может быть множество претензий на практике, еще больше претензий к теоретическим представлениям, но это человек, у которого получилось. У него как-то получилась русская революция; получилась она с помощью тысячи привходящих обстоятельств. Это человек, который удивительным образом сочетал в себе прагматизм, отвагу, умение договариваться, неумение договариваться. Из-за того, что он рассорился с эсерами, наверное, история России пошла в такой тупик: эсеры могли существенно скорректировать очень многие большевистские перехлесты. Но как бы о нем ни говорить, он – человек, оказавший самое большое влияние на судьбу России XX векw.

Фильм будет об истории успеха Ленина?

― Если угодно, это история успеха, но и человеческая трагедия, потому что, начиная с 1919 года, он начал понимать, что у него получилось совсем не то. Он же построил в результате все то же самое, только «труба пониже и дым пожиже». Он реконструировал империю. Не нужно думать, что Сталин ― красный царь, который ее воссоздал, как думали сменовеховцы. Империя начала отстраиваться уже при Ленине, и отстраиваться, к сожалению, по лекалам гораздо худшим, чем империя царская. В ней меньше было свободы, меньше пространства, вариантов. Она была гораздо примитивнее. С одной стороны, Ленин разбудил невероятный культурный взлет 20-х годов, но он ничего в этой культуре не понимал, ему враждебен русский авангард. Он честно пытался его понимать, ездил во ВХУТЕМАС, пытался читать Маяковского, но не понимал, с чем имеет дело. Он искренне думал, что русская революция имеет классовую природу. Он сильно удивился бы, узнав, что природа ее – прежде всего авангардно-эстетическая или что в массах-то он разбудил усобицу, а не революцию. На самом деле, гигантскую усобицу, в которой население поляризовалось и начало истреблять друг друга с небывалым энтузиазмом. И это тоже моя тема.

Дмитрий Быков: «Культура в России удушена сероводородом»

«Гражданин поэт» о Ленине, Стрелкове и «Левиафане»

Поэт, журналист и писатель Дмитрий Быков неожиданно объявил кампанию по сбору средств на документальный фильм о Ленине. ВОС решил разобраться, зачем это понадобилось «гражданину поэту» и неожиданно получил ответы и на другие вопросы.

Дмитрий Быков: Давайте о других вещах поговорим. Ленин – не самое важное.

То есть вы затеяли снять фильм, а потом поняли, что Ленин – не самое важное?

― Да нет, я совершенно не отказываюсь от этого, и Ленин сегодня, если говорить о русской истории, безусловно, самая актуальная фигура. В конце концов, критерий здесь один: у нас может быть множество претензий на практике, еще больше претензий к теоретическим представлениям, но это человек, у которого получилось. У него как-то получилась русская революция; получилась она с помощью тысячи привходящих обстоятельств. Это человек, который удивительным образом сочетал в себе прагматизм, отвагу, умение договариваться, неумение договариваться. Из-за того, что он рассорился с эсерами, наверное, история России пошла в такой тупик: эсеры могли существенно скорректировать очень многие большевистские перехлесты. Но как бы о нем ни говорить, он – человек, оказавший самое большое влияние на судьбу России XX века.

Фильм будет об истории успеха Ленина?

― Если угодно, это история успеха, но и человеческая трагедия, потому что, начиная с 1919 года, он начал понимать, что у него получилось совсем не то. Он же построил в результате все то же самое, только «труба пониже и дым пожиже». Он реконструировал империю. Не нужно думать, что Сталин ― красный царь, который ее воссоздал, как думали сменовеховцы. Империя начала отстраиваться уже при Ленине, и отстраиваться, к сожалению, по лекалам гораздо худшим, чем империя царская. В ней меньше было свободы, меньше пространства, вариантов. Она была гораздо примитивнее. С одной стороны, Ленин разбудил невероятный культурный взлет 20-х годов, но он ничего в этой культуре не понимал, ему враждебен русский авангард. Он честно пытался его понимать, ездил во ВХУТЕМАС, пытался читать Маяковского, но не понимал, с чем имеет дело. Он искренне думал, что русская революция имеет классовую природу. Он сильно удивился бы, узнав, что природа ее – прежде всего авангардно-эстетическая или что в массах-то он разбудил усобицу, а не революцию. На самом деле, гигантскую усобицу, в которой население поляризовалось и начало истреблять друг друга с небывалым энтузиазмом. И это тоже моя тема.

Это все любопытно. Но почему Ленин важен именно сейчас? 

― Аналогия, к сожалению слишком наглядная. Русская история не может вырваться из цикла. Она продолжает этот цикл. Надо понять, во-первых, почему она его продолжает, и, во-вторых, каковы сегодня перспективы, потому что я вижу пока повторение в масштабе 1:1000. Например, вместо мировой войны 1914 года мы наблюдаем локальную войну 2014 года. Мы наблюдаем Челябинский метеорит вместо Тунгусского. Мы наблюдаем всякие уличные волнения, которые предшествовали революции, волнения 2011-2012 гг., но они несопоставимы со стачечной волной 1905-1907 гг., условно говоря. Мы видим чудовищную деморализованность власти, полную неспособность управлять ― и видим, с другой стороны, отсутствие людей, которые готовы взять власть в свои руки. Все у нас совпадает. У нас совпадает даже постреволюционная депрессия и начавшиеся после нее разговоры о том, что надо опять заниматься самосовершенствованием. Предательские разговоры в духе «Вех» или «Глыб», какие всегда возникают после неудавшихся реформ. Значит, надо опять понять, что пошло не так в 1917 году и что надо сделать, чтобы этого не повторилось. Я совершенно не хочу, чтобы у нас повторялся 1917-й год. Кровавое месиво это мне совершенно не нужно, а у нас любые разговоры о переменах вырастают в призывы к дестабилизации. Вы хотите дестабилизировать Россию? Не хочу я дестабилизировать Россию. Я хочу, чтобы Россия не шла по кругу, вот и все.

Но это вы видите круг… 

― А кто не видит круга? Я об этой цикличности раньше и громче всех заговорил, потому что русская цикличность ― совсем не та, о какой говорят Шпенглер или Тойнби. Цикличность эта не мистическая, очень понятная. Но как ее преодолеть, мы пока не знаем. Мы ее преодолеем, конечно, как только история перестанет быть пьесой, разыгрываемой для народа, и станет делом рук народа. Это сделать можно. В известной степени это уже было сделано при Ленине, который попытался ликвидировать эту тотальную инертность. Другой вопрос: как вовлечь в исторический процесс какую-никакую, но массу, и я думаю, что здесь Ленин сделал меньше Стива Джобса. Стив Джобс сделал все-таки революцию коллективным делом. Достаточно посмотреть на арабские революции, сетевые. Сейчас, когда появился iPhone, люди уже при всем желании не смогут оставаться в стороне от событий. Значит, есть надежда, что мы из цикла вырвемся. Хотелось бы, чтобы это произошло не самой кровавой ценой.

Есть мнение, что Ленин не любил Россию и русский народ, а в отместку за это она, собственно, о нем забыла. То есть обо всех помнят, грубо говоря, начиная со Сталина, а про Ленина не вспоминают.

― Очень многие говорят о том, что Ленин проигрывает Сталину. Конечно, проигрывает, потому что Ленин все-таки – это для меня принципиально важно в картине, если она будет – к русской матрице отношения не имеет. Он втиснулся в эту матрицу, и, я думаю, он и умер потому, что увидел превращение собственной миссии в миссию царскую. Но Ленин совершенно не коренное явление для России, поэтому так все хватаются за разговоры о том, что он еврей на четвертушку. Он, действительно, не типичный русский лидер по многим параметрам. 

Выбивается из русской матрицы, поэтому не интересен русским людям?

― Он не то, что не интересен, за ним не стоит вот эта так называемая любовь к «русскому миру», это не «крымнаш». Что такое «русский мир»? На чем основан русский фундаментализм? Вот этот фундаментализм без фундамента идеологического. Или что объединяет сегодня Рамзана Кадырова, Елену Ваенгу, условно говоря, Александра Ф. Скляра, Игоря Стрелкова, Александра Залдостанова? Вовсе не то, что они русские, или вовсе не то, что они националисты. Их объединяют две вещи. Во-первых, им чрезвычайно комфортно в бескультурной стране, потому что чем страна бескультурнее, тем они в ней заметнее, в культурной стране им нет мест. Их объединяет обскурантизм – ненависть к просвещению, к любой информации, жажда незнания. Второе: эти люди считают сильной только ту власть и достойным только того человека, которые хотят пролить как можно больше крови. Для них кровь – это единственный источник легитимности. Эти люди любят жестокость, любят зверства. Применительно к Ленину мы это сказать не можем, он от репрессий удовольствия не получал и смысла власти в них не видел. Для него власть успешна в той степени, в какой она стимулирует людей работать, думать, осуществляться ― отсюда его восторг, несколько преувеличенный, по поводу субботников. И пролетариат любил Ленина не за зверства, а именно за то, что он указывал на возможность работы, на какую-то перспективу. У людей будет занятие, у людей в руках будет дело. Он давал им ощущение своей страны, ощущение будущего, и вся интеллигенция, за ничтожными исключениями, захотела работать с Лениным, потому что Ленин обозначил перспективу, ясную, конкретную. «Кремлевские куранты» ― не лучшая пьеса, но уж получше, нежели «Кремлевские обскуранты».

Это все любопытно. Но почему Ленин важен именно сейчас? 

― Аналогия, к сожалению слишком наглядная. Русская история не может вырваться из цикла. Она продолжает этот цикл. Надо понять, во-первых, почему она его продолжает, и, во-вторых, каковы сегодня перспективы, потому что я вижу пока повторение в масштабе 1:1000. Например, вместо мировой войны 1914 года мы наблюдаем локальную войну 2014 года. Мы наблюдаем Челябинский метеорит вместо Тунгусского. Мы наблюдаем всякие уличные волнения, которые предшествовали революции, волнения 2011-2012 гг., но они несопоставимы со стачечной волной 1905-1907 гг., условно говоря. Мы видим чудовищную деморализованность власти, полную неспособность управлять ― и видим, с другой стороны, отсутствие людей, которые готовы взять власть в свои руки. Все у нас совпадает. У нас совпадает даже постреволюционная депрессия и начавшиеся после нее разговоры о том, что надо опять заниматься самосовершенствованием. Предательские разговоры в духе «Вех» или «Глыб», какие всегда возникают после неудавшихся реформ. Значит, надо опять понять, что пошло не так в 1917 году и что надо сделать, чтобы этого не повторилось. Я совершенно не хочу, чтобы у нас повторялся 1917-й год. Кровавое месиво это мне совершенно не нужно, а у нас любые разговоры о переменах вырастают в призывы к дестабилизации. Вы хотите дестабилизировать Россию? Не хочу я дестабилизировать Россию. Я хочу, чтобы Россия не шла по кругу, вот и все.

Но это вы видите круг…

― А кто не видит круга? Я об этой цикличности раньше и громче всех заговорил, потому что русская цикличность ― совсем не та, о какой говорят Шпенглер или Тойнби. Цикличность эта не мистическая, очень понятная. Но как ее преодолеть, мы пока не знаем. Мы ее преодолеем, конечно, как только история перестанет быть пьесой, разыгрываемой для народа, и станет делом рук народа. Это сделать можно. В известной степени это уже было сделано при Ленине, который попытался ликвидировать эту тотальную инертность. Другой вопрос: как вовлечь в исторический процесс какую-никакую, но массу, и я думаю, что здесь Ленин сделал меньше Стива Джобса. Стив Джобс сделал все-таки революцию коллективным делом. Достаточно посмотреть на арабские революции, сетевые. Сейчас, когда появился iPhone, люди уже при всем желании не смогут оставаться в стороне от событий. Значит, есть надежда, что мы из цикла вырвемся. Хотелось бы, чтобы это произошло не самой кровавой ценой. 

Насчет вашей любви к историческим аналогиям. Это общее место в русской публицистике. Вот происходит событие, тут же начинается, мол, давайте свяжем его с тем, что было в прошлом. В этом смысле ваша риторика не отличается от провластных колумнистов, которые тоже через слово к истории обращаются.

― Почему?

Ну, они вспоминают про 1945 год, вы вспоминаете про 1918. А суть в том, что для объяснения настоящего, мы всегда смотрим в прошлое. 

― Они выступают апологетами прошлого, а я нет. У них есть культ предков, а у меня есть, наоборот, сильное опасение, что культ предков может разрушить будущее. То, что российская история повторяется, знают все, и знать ее надо именно поэтому. Не нужно думать, что какие-то великие технократические перемены могут эту историю сбить с панталыку. Они меняют ее, конечно. Она повторяется все-таки в гораздо менее жестоком формате. Нравы смягчаются, это очевидно. Но при всем при этом фигура типологическая, человек предыдущего поколения, вынужденный становиться винтиком в новой эпохе, остается абсолютно прежней. И Пестель гибнет по той же причине, что Тухачевский, и низвергается по той же причине, что Ходорковский. То, что Меншиков оказался в Березове, страшная ирония истории, потому что Березовский абсолютно повторил путь Меншикова, и Троцкий повторил этот путь. Потому что человека всегда центробежной силой выбрасывает, такого олигарха, сторонника прежнего режима, когда он не вписывается в новые рамки. Вопрос в том, что одни в этом повторении усматривают национальную матрицу и кричат, что они верны традициям предков, а другие хотят вырваться из этого, как рука хочет вырваться из перчатки.

Но как же вы уйдете, вырветесь из этого цикла, который сами и придумали? 

― Не придумал, а увидел. Многие его увидели, но, по-моему, в деталях его пока описал один я. Вопрос весь в том, что можно сделать, чтобы от этого круга избавиться и как от него избавиться наименее травматично. Тут вопрос: удастся ли сохранить страну, изменив ее сценарий развития? Вот только этот вопрос сейчас стоит. Ленину удалось, но у Ленина вышло так, что все равно случился русский реванш и все погибло. Значит, надо думать, как это сделать, где Ленин ошибался, почему у него получалось сначала и перестало получаться потом. Вот это предмет картины, а не личная его биография, хотя личная его биография мне тоже вообще-то очень интересна. Я не знаю, что он был за человек, человеческих качеств у него вообще было мало, ― доброты уж не было точно, и пресловутой человечности тоже, но был азарт, а это качество я ценю довольно высоко, если речь не идет об игромании. Без рефлексии по поводу своей истории, без рефлексии по поводу своей революции, мы грозим опять вляпаться в 1917-й год. 

Расскажите мне про будущий 17-й год.

― Нет, не буду я рассказывать, потому что у меня пока, понимаете, нет одной важной детали. Одного я не понимаю четко. Ленин сегодня: это человек типа Стрелкова или это человек типа Навального? Я знаю, что если в России власть возьмет Навальный, то без кровавого хаоса обойдется. А если возьмет Стрелков, что не исключено, то кровавый хаос будет необходимым условием его существования. Я пока не понял, кто стоит за Стрелковым. Сценарий взятия власти Навальным или, допустим, Ходорковским, в качестве примера, понятен. То есть примерно понятна программа. А вот что будет, если Стрелков возьмет власть и как долго он будет ее держать или его убьют послезавтра ― это вопрос. Он же фон Унгерн, в сущности, раз уж говорить о параллелях, и соотношение масштабов примерно то же.

Вы думаете, Стрелков ― это серьезная фигура?

― Стрелков по своим данным фигура несерьезная, но Стрелков воплощает в себе все ценности «русского мира»: жестокость, безыдейность, ну скажем, фетиш на месте идеологии, квазиидеологии, культ традиции, при полной выхолощенности этой традиции. Он же неслучайно специалист по военной форме. Он – человек, которому необходима война как условие легитимации. Вот это один из вариантов. А кто еще может взять власть? Шойгу может как официальный преемник, чтобы обеспечить плавный переход? Но любая фигура, назначенная сверху, повторит судьбу Хрущева. Ей всегда мстят за предыдущего тирана. Сидели, робели, боялись, теперь стало можно и выместили. Это фигура Годунова, например, фигура Хрущева. Абсолютно одно и то же. Проблема в одном ― преемника убирают свои. А что будет потом и выдержит ли Россия еще один круг, знаете, так далеко я не заглядываю. Но то, что Россия в нынешнем своем состоянии вряд ли просуществует до 2017 года, по-моему, очевидно всем. Мы вступили в эпоху большого перелома. Слишком много обстоятельств, которые на это указывают. 

Но знание того, что делать, не всегда помогает на практике.

― Всегда. Мережковский знал, что делать, и в 1913 году купил квартиру в Париже. Это было очень правильное решение.

Вы так концентрируетесь на русской истории. Но мы ведь живем в культуре, а не в государстве.

― Ну какая культура, о чем вы говорите? Если сегодня великим событием представляется фильм «Левиафан», тщетно выдающая свой минимализм за особую глубину и загадочность. Ребята, ваш «Левиафан» не в Кремле, а в том, что даже оскароносные в потенции картины вы делаете из штампов, не удосужившись элементарно проработать фабулу. Погодите, Звягинцев еще перегонит Никиту Михалкова в плане культа личности ― в Новосибирске его именем собираются назвать улицу. Культура не может существовать в запахе носков, то есть она не во всякой среде существует. Культура в современной России существовать не может потому, что сероводородом, носками она удушена абсолютно. О какой культуре мы сейчас можем говорить, когда на ваших глазах постоянно насилуют детей. Возможна культура или нет? Нет, не возможна. Надо пытаться спасти насилуемых детей. Я по себе чувствую, я, в общем, человек довольно писучий, но я с таким отвращением сейчас загоняю себя за стол! И все так сейчас работают, к сожалению. Я сколько не вижу людей, даже вот русская весна не породила никакой волны вдохновения. Культура возможна там, где есть мораль, ну хотя бы какое-то дыхание свободы, а если этого нет, ну извините.

Есть мнение, что Ленин не любил Россию и русский народ,
а в отместку за это она, собственно, о нем забыла.
То есть обо всех помнят, грубо говоря, начиная со Сталина,
а про Ленина не вспоминают.

― Очень многие говорят о том, что Ленин проигрывает Сталину. Конечно, проигрывает, потому что Ленин все-таки – это для меня принципиально важно в картине, если она будет – к русской матрице отношения не имеет. Он втиснулся в эту матрицу, и, я думаю, он и умер потому, что увидел превращение собственной миссии в миссию царскую. Но Ленин совершенно не коренное явление для России, поэтому так все хватаются за разговоры о том, что он еврей на четвертушку. Он, действительно, не типичный русский лидер по многим параметрам. 

Выбивается из русской матрицы,
поэтому не интересен русским людям?

― Он не то, что не интересен, за ним не стоит вот эта так называемая любовь к «русскому миру», это не «крымнаш». Что такое «русский мир»? На чем основан русский фундаментализм? Вот этот фундаментализм без фундамента идеологического. Или что объединяет сегодня Рамзана Кадырова, Елену Ваенгу, условно говоря, Александра Ф. Скляра, Игоря Стрелкова, Александра Залдостанова? Вовсе не то, что они русские, или вовсе не то, что они националисты. Их объединяют две вещи. Во-первых, им чрезвычайно комфортно в бескультурной стране, потому что чем страна бескультурнее, тем они в ней заметнее, в культурной стране им нет мест. Их объединяет обскурантизм – ненависть к просвещению, к любой информации, жажда незнания. Второе: эти люди считают сильной только ту власть и достойным только того человека, которые хотят пролить как можно больше крови. Для них кровь – это единственный источник легитимности. Эти люди любят жестокость, любят зверства. Применительно к Ленину мы это сказать не можем, он от репрессий удовольствия не получал и смысла власти в них не видел. Для него власть успешна в той степени, в какой она стимулирует людей работать, думать, осуществляться ― отсюда его восторг, несколько преувеличенный, по поводу субботников. И пролетариат любил Ленина не за зверства, а именно за то, что он указывал на возможность работы, на какую-то перспективу. У людей будет занятие, у людей в руках будет дело. Он давал им ощущение своей страны, ощущение будущего, и вся интеллигенция, за ничтожными исключениями, захотела работать с Лениным, потому что Ленин обозначил перспективу, ясную, конкретную. «Кремлевские куранты» ― не лучшая пьеса, но уж получше, нежели «Кремлевские обскуранты».

Насчет вашей любви к историческим аналогиям.
Это общее место в русской публицистике. Вот происходит событие, тут же начинается, мол, давайте свяжем его с тем, что было в прошлом. В этом смысле ваша риторика
не отличается от провластных колумнистов,
которые тоже через слово к истории обращаются.

― Почему?

Ну, они вспоминают про 1945 год, вы вспоминаете про 1918.
А суть в том, что для объяснения настоящего,
мы всегда смотрим в прошлое. 

― Они выступают апологетами прошлого, а я нет. У них есть культ предков, а у меня есть, наоборот, сильное опасение, что культ предков может разрушить будущее. То, что российская история повторяется, знают все, и знать ее надо именно поэтому. Не нужно думать, что какие-то великие технократические перемены могут эту историю сбить с панталыку. Они меняют ее, конечно. Она повторяется все-таки в гораздо менее жестоком формате. Нравы смягчаются, это очевидно. Но при всем при этом фигура типологическая, человек предыдущего поколения, вынужденный становиться винтиком в новой эпохе, остается абсолютно прежней. И Пестель гибнет по той же причине, что Тухачевский, и низвергается по той же причине, что Ходорковский. То, что Меншиков оказался в Березове, страшная ирония истории, потому что Березовский абсолютно повторил путь Меншикова, и Троцкий повторил этот путь. Потому что человека всегда центробежной силой выбрасывает, такого олигарха, сторонника прежнего режима, когда он не вписывается в новые рамки. Вопрос в том, что одни в этом повторении усматривают национальную матрицу и кричат, что они верны традициям предков, а другие хотят вырваться из этого, как рука хочет вырваться из перчатки.

Но как же вы уйдете, вырветесь из этого цикла,
который сами и придумали? 

― Не придумал, а увидел. Многие его увидели, но, по-моему, в деталях его пока описал один я. Вопрос весь в том, что можно сделать, чтобы от этого круга избавиться и как от него избавиться наименее травматично. Тут вопрос: удастся ли сохранить страну, изменив ее сценарий развития? Вот только этот вопрос сейчас стоит. Ленину удалось, но у Ленина вышло так, что все равно случился русский реванш и все погибло. Значит, надо думать, как это сделать, где Ленин ошибался, почему у него получалось сначала и перестало получаться потом. Вот это предмет картины, а не личная его биография, хотя личная его биография мне тоже вообще-то очень интересна. Я не знаю, что он был за человек, человеческих качеств у него вообще было мало, ― доброты уж не было точно, и пресловутой человечности тоже, но был азарт, а это качество я ценю довольно высоко, если речь не идет об игромании. Без рефлексии по поводу своей истории, без рефлексии по поводу своей революции, мы грозим опять вляпаться в 1917-й год. 

Расскажите мне про будущий 17-й год.

― Нет, не буду я рассказывать, потому что у меня пока, понимаете, нет одной важной детали. Одного я не понимаю четко. Ленин сегодня: это человек типа Стрелкова или это человек типа Навального? Я знаю, что если в России власть возьмет Навальный, то без кровавого хаоса обойдется. А если возьмет Стрелков, что не исключено, то кровавый хаос будет необходимым условием его существования. Я пока не понял, кто стоит за Стрелковым. Сценарий взятия власти Навальным или, допустим, Ходорковским, в качестве примера, понятен. То есть примерно понятна программа. А вот что будет, если Стрелков возьмет власть и как долго он будет ее держать или его убьют послезавтра ― это вопрос. Он же фон Унгерн, в сущности, раз уж говорить о параллелях, и соотношение масштабов примерно то же.

Вы думаете, Стрелков ― это серьезная фигура?

― Стрелков по своим данным фигура несерьезная, но Стрелков воплощает в себе все ценности «русского мира»: жестокость, безыдейность, ну скажем, фетиш на месте идеологии, квазиидеологии, культ традиции, при полной выхолощенности этой традиции. Он же неслучайно специалист по военной форме. Он – человек, которому необходима война как условие легитимации. Вот это один из вариантов. А кто еще может взять власть? Шойгу может как официальный преемник, чтобы обеспечить плавный переход? Но любая фигура, назначенная сверху, повторит судьбу Хрущева. Ей всегда мстят за предыдущего тирана. Сидели, робели, боялись, теперь стало можно и выместили. Это фигура Годунова, например, фигура Хрущева. Абсолютно одно и то же. Проблема в одном ― преемника убирают свои. А что будет потом и выдержит ли Россия еще один круг, знаете, так далеко я не заглядываю. Но то, что Россия в нынешнем своем состоянии вряд ли просуществует до 2017 года, по-моему, очевидно всем. Мы вступили в эпоху большого перелома. Слишком много обстоятельств, которые на это указывают. 

Но знание того, что делать, не всегда помогает на практике.

― Всегда. Мережковский знал, что делать, и в 1913 году купил квартиру в Париже. Это было очень правильное решение.

Вы так концентрируетесь на русской истории.
Но мы ведь живем в культуре, а не в государстве.

― Ну какая культура, о чем вы говорите? Если сегодня великим событием представляется фильм «Левиафан», тщетно выдающая свой минимализм за особую глубину и загадочность. Ребята, ваш «Левиафан» не в Кремле, а в том, что даже оскароносные в потенции картины вы делаете из штампов, не удосужившись элементарно проработать фабулу. Погодите, Звягинцев еще перегонит Никиту Михалкова в плане культа личности ― в Новосибирске его именем собираются назвать улицу. Культура не может существовать в запахе носков, то есть она не во всякой среде существует. Культура в современной России существовать не может потому, что сероводородом, носками она удушена абсолютно. О какой культуре мы сейчас можем говорить, когда на ваших глазах постоянно насилуют детей. Возможна культура или нет? Нет, не возможна. Надо пытаться спасти насилуемых детей. Я по себе чувствую, я, в общем, человек довольно писучий, но я с таким отвращением сейчас загоняю себя за стол! И все так сейчас работают, к сожалению. Я сколько не вижу людей, даже вот русская весна не породила никакой волны вдохновения. Культура возможна там, где есть мораль, ну хотя бы какое-то дыхание свободы, а если этого нет, ну извините.