Чтение на выходные: Вокруг света по-быстрому

Как французский писатель решил повторить маршрут Жюля Верна

В рубрике «Чтение на выходные» мы каждую неделю предлагаем фрагмент из готовящейся к публикации книги от дружественного издательства.

В последние дни лета у кого-то еще есть возможность отправиться в путешествие на неделю или две. Но истинные путешественники мыслят глобально и огибают весь свет. Писатель Жан Кокто спустя 60 лет решил повторить маршрут Жюля Верна и написал об этом произведение «Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие», отрывок из которого мы публикуем. Книга в ближайшее время выходит в издательстве «Текст» в переводе Анастасии Захаревич.

Изначально идея путешествия вокруг света принадлежит Киллю, которого я отныне буду звать Паспарту. Предполагалось отправиться по следам героев Жюля Верна, чтобы отметить его столетие и восемьдесят дней побездельничать.

Восемьдесят дней! Мы думали, что этот прыжок в бездну в 1876 году станет в 1936-м неспешной прогулкой с ленивыми остановками в каждом порту.

Жан Пруво, директор «Пари-Суар», заинтересовался. Газета принялась за изучение нашего плана, и оказалось, что знаменитые восемьдесят дней были неосуществленной реальностью, мечтой Жюля Верна так же, как его фонографы, аэропланы, подводные лодки, скафандры. Все верили в них благодаря убеждающей силе шедевра. В общем, если исключить перелеты и уплотнить пересадки, то в 1936 году, чтобы выиграть пари Филеаса Фогга и в точности повторить его путь, требовалось восемьдесят дней, ни больше ни меньше.

Таким образом, план в корне менялся. Вместо прогулки по следам любимых героев, которые помогали нам благополучно переболеть корью и скарлатиной, нас ждало непростое испытание: мы собирались поставить рекорд.

Решено было выехать немедленно, 28 марта, и вернуться 17 июня, прежде чем часы пробьют полночь.

Малейшее опоздание судна, малейшая неувязка, малейшая ошибка в расчетах — и все пропало.

Ничего лишнего брать не следовало.

Два чемодана, в которых не мнется одежда, и сумка с бельем. Был также этюдник, который Паспарту не доверил бы никому; в самый неподходящий момент, когда надо спешить, его ножки раскладывались со скорпионьей яростью. Ящик пришлось бросить в Сингапуре. Андерсен сказал бы: «Ну и пусть себе лежит!»

*Об авторе

Жан Кокто — всесторонне одаренный француз. Писал стихи, романы, пьесы, либретто и сценарии, снимал сюрреалистические фильмы, расписывал посуду. Кокто нередко называли дилетантом и вздорным эстетом, что не помешало ему стать одной из самых влиятельных фигур в культуре XX века.

С самого начала нам предстояло войти в ритм жизни семейств Перришон и Фенуйар, месье Вьебуа и месье Криптогама. Эти персонажи Топфера и Кристофа еще старше, чем персонажи Верна, они стояли у истоков приключенческой романтики, которая живет в нас с детства и не дает усидеть на месте.

Настоящая Япония — это когда мадам Фенуйар и ее дочери опаивают стражника, чтобы освободить главу семьи, прорвав бумажную стенку. Настоящая Азия — это когда месье Криптогам отогревает все семейство Фюрко.

Да, с этих веселых эпопей начинается полет фантазии. Дети переделывают их на свой лад, получая те «кирпичики», из которых строят свой тайный мир чудес.

Итак, мы решили, бог знает почему, что экспресс на Рим отправляется в 22 часа 40 минут, и убедили в этом других. На самом деле он отправлялся в 22 часа 20 минут. Мы узнали об этом в 21 час 50 минут от телефонистки моего отеля: она удивилась, что расписание вдруг поменяли. Швейцары помогли нам впихнуться в такси вперемешку с сумками, и за пять минут до отправления экспресса мы были на месте.

Я рассказываю подробности, чтобы вам стала понятна эта французская неспособность сдвинуться с места без альпенштока, не штурмуя подножку, не шаря по карманам в поисках билетов и не роняя пакеты.

И вот мы в пути. Родной язык нам уже не поможет, изъясняться будем междометиями и жестами. Проводник спального вагона утверждает, что нам повезло: выходить не надо до самого Рима (прибытие на следующий день в девять вечера); в Риме в половине первого ночи мы пересядем на поезд до Бриндизи, куда он прибудет в десять утра, а оттуда в полдень в сторону Греции отплывает «Калитея». Однако в Милане все равно приходится выйти и сделать пересадку. Зато эта ошибка позволяет нам три часа любоваться ночным Римом. Странная, словно нереальная прогулка по местам, где мы с Пикассо жили в 1917-м, пока готовили для Дягилева балет «Парад».

Моя усталость, оцепенение человека, который вдруг очнулся, проспав несколько лет кряду, непростые попытки жить наяву, а не существовать, как сомнамбула, гуляя по краю крыши («Рыцари круглого стола» — моя последняя сновидческая пьеса, а «Портреты-воспоминания» были написаны на грани между сном и бодрствованием), — весь этот новый период после намеренной спячки, начавшейся в 1914 году («Потомак»), будет отчеркнут и достигнет развязки в римском экспрессе. На меня навалился нормальный человеческий сон — но сон необычный, грузный, непроницаемый; он прерывается просветлениями, выныриванием на поверхность сознания и пейзажами, бегущими в обрамлении окна у меня в ногах.

Поезда исполняют симфонии Бетховена. Фразы из них всегда приходят на память сами собой в ритме придыхания скорости, словно то, что они родились из глухоты, роднит их с тишиной, составленной из тысячи природных шумов. Пульсация крови, этот мрачный артериальный метроном, торжественные марши, ночные вокзалы, а днем белые, почти арабские города, кубы, белье и минареты на берегу моря, голубого, как мыльные пузыри, — все это будут антракты в театре сна, где актеры разыгрывают непереводимые драмы.

Наш путь — это змей, и он мне знаком; змей, обвивший земной шар, — такого же попирает ногой Святая Дева; демон любопытства, который заставляет нас покинуть свой дом и в конце концов туда же нас и возвращает.

В Париже его голова и хвост смыкаются: отправление, прибытие. Мне знаком его изгиб, который повторяет очертания итальянского сапога и отрывается от него у лодыжки, над каблуком».