дата:
07 августа
Глухонемых не бывает, или Когда учителя превратились в аниматоров
Почему не нужно стремиться работать с «нормальными» детьми
Важное отличие глухих от глухонемых
Интернат I и II вида — место, совсем не похожее на обычную школу. Здесь тишина, а если что-то и слышно, то только мычание или отдельные громкие звуки, которые сопровождают каждое производимое кем-то действие. Потом замечаешь детей — вроде бы такие же, как и везде, но только почему-то очень громко ходят. Даже странно, никто не делает замечаний. При виде незнакомцев, дети врассыпную бегут, кто куда: кто-то в туалет, кто-то в ближайшую дверь, кто-то вверх по лестнице — чтобы наблюдать за пришедшими с безопасной высоты. Самые наглые выглядывают из-за дверей и хитро улыбаются. Первое, что говорят всем, кто пришел учиться сурдопедагогике: «Вопреки распространенному мнению, глухонемых не бывает. Это все фантазии безграмотных людей. Бывают только глухие и слабослышащие». Все ясно, они просто не слышат, какие громкие порой издают звуки.
Все школы для «особых» детей называются длинно — «Специальное (коррекционное) образовательное учреждение … вида». Виды бывают:
I вида — для глухих детей
II вида — для слабослышащих детей
III вида — для незрячих детей
IV вида — для слабовидящих детей
V вида — для детей с речевыми патологиями
VI вида — для детей с нарушениями опорно-двигательного аппарата
VII вида — для детей с задержкой психического развития
VIII вида — для умственно-отсталых детей
Два лагеря: счастливый и не очень
Это небольшое сообщество людей живет очень дружно. Они даже не стремятся общаться с кем-то, кроме «братьев по несчастью». Школа напоминает островок гармонии — все заняты своим делом, помогают друг другу и с увлечением занимаются кто чем: кто-то готовится к конкурсу жестовой песни, кто-то работает с деревом, кто-то шьет. Никто не хочет стать журналистом и более того — здесь не очень охочи до слов и по-прежнему оценивают человека по поступкам. Главное, что беспокоит педагогический коллектив — это не массовый экзистенциальный кризис (в котором вечно пребывают учителя обычных школ) а то, что скорее всего в этом году опять не получится купить ноутбук для театральных репетиций и что Петьку никак не удается подтянуть по математике. В этой разлагающей душу циничного современного человека атмосфере, на глаза сразу наворачиваются романтические революционные слезы. Как и в любом уютном сообществе, у людей с нарушениями слуха развито чувство плеча, распространено шефство над младшими, принято уважать старших. Все совсем как в самом начале славной истории СССР: у каждого есть мечта, воплощение которой принесет славу и пользу коллективу. Поступить в вуз и прославить интернат или получить разряд в каком-нибудь полезном ремесле, доказав в очередной раз, что глухие и слабослышащие еще и не то могут.
Противоположная ситуация в общеобразовательных школах. Коллектива как такового нет, младшие не особенно уважают старших и никто не понимает, зачем они продолжают все это делать. Для школьников мазы нет: самое интересное давно показывают в интернете, а чтобы подготовиться по-настоящему все равно придется ходить к сверхурочному репетитору. А учителя уже откровенно выполняют аниматорскую функцию и немного стесняются этого. Со стороны видно, что вместо истерички-климактерички с углубленными знаниями русского языка эту стихийно образовавшуюся группу людей мог бы с большим успехом поднять на новые свершения афроамериканец в голубых плавках и с надувным крокодилом под мышкой, лихо соблазняющий всех пришедших пользой водной аэробики по утрам. Даже мечты у «обычных» детей какие-то жалкие: новый айфон или, в лучшем случае, сдать ЕГЭ. Сдать получше, так чтобы поступить на специальность попрестижнее. Желательно на журналистику.
В основном, эти две группы учащихся так никогда и не пересекаются. Может, и зря — может, они научили бы друг друга хорошему.
Технически они могли бы найти общий язык. Основная часть программы школ I и II вида ориентирована на то, чтобы научить учеников говорить. Хотя между собой они общаются только жестами. В некоторых школах даже вводят репрессивные меры — эти самые жесты запрещают. Где-то все менее сурово и общаться жестами можно только в свободное от учебы время, а на уроках только разговаривать. К концу школы все ученики умеют разговаривать и читать по губам, но не очень-то хотят. Спустя пару лет без тренировок большинство выпускников интернатов I и II вида теряет навыки устной разговорной речи и навсегда оседает в мире глухих и слабослышащих людей.
Устная речь — только для извращенцев
Созидательную атмосферу некоторых интернатов возможно сохранить только в герметичных условиях. Каким-то шестым чувством и воспитанники, и работники интернатов это понимают, поэтому держатся в стороне. Наверное, именно поэтому в нашей стране не очень распространено инклюзивное образование — когда в одном классе сидят и обычные дети и, например, парочка глухих. Зачем глухим пытаться делать вид, что они не глухие, когда им намного комфортнее, приятнее и осмысленнее живется в обществе таких же как и они? Ради чего им переживать несколько трудных месяцев, когда вся школа будет показывать на них пальцем? Зачем, если их потом все равно заберут и отправят в старый-добрый интернат?
Существующая классно-урочная система потеряла всякий смысл. Эффективную групповую работу можно построить только с людьми, объединенными общей целью. Еще одно очко команде инвалидов: кажется, только у коллектива детей с особыми потребностями, как сейчас принято говорить, есть эта общая цель — стать полноценным членом общества, обрести друзей и научиться жить так, чтобы самому нравилось и было комфортно. Они бы правда немного подредактировали свой учебный план — убрали все эти ненужные «Развития речи» и заполнили время чем-то более полезным, скажем, жестовой песней, или увеличили бы количество часов курсов кройки и шитья. Ведь поговорить с большинством слышащих все равно не о чем — они ничего об этой жизни не знают. А глухой с глухим разговаривать все равно не будет — жестами и быстрее, и приятнее. Так что к черту эту вашу устную речь.
Утопия 20-х годов — не нужна
Казалось бы, можно просто полистать пару книг и обратиться к когда-то существующему и успешному опыту. Как говорил товарищ Макаренко, самое сложное — это работать с нормальными людьми. «Нормальные дети или дети, приведенные в нормальное состояние, являются наиболее трудным объектом воспитания. У них тоньше натуры, сложнее запросы, глубже культура, разнообразнее отношения. Они требуют от вас не широких размахов воли и не бьющей в глаза эмоции, а сложнейшей тактики». Кажется, сейчас эти слова получили новый смысл. Теперь коллективы передовых интернатов являются той самой социальной утопией, которую начал воплощать в жизнь Макаренко в начале 20-х, а с общеобразовательными заведениями лучше вовсе не связываться.
Но к сожалению, педагогический опыт Макаренко в широком смысле совершенно для нас бесполезен. Его идеи абсолютно не работают вне общественного контекста. Можно порадоваться за тех, кому удалось устроить идеальную жизнь в герметичных коррекционных образовательных учреждениях. А в общем, радоваться нечему. Страна, которая ничего не производит, но продает — совершенно не требовательна к своим воспитанникам. Ей не нужны ни токари, ни инженеры, ни, собственно говоря, новый человек — если что-то будет нужно, это всегда можно будет купить за рубежом. И даже никакие санкции не помешают. Понятно, что каждый, по одному, как-нибудь выплывет, найдет дорогу в светлое будущее. Но образовательный институт, построенный на классно-урочной системе все это время будет выполнять только функцию передержки — учителя должны будут занимать детей, пока их родители на работе. Всех, кроме глухонемых. Которых, как мы помним, не существует.
Антон Семенович Макаренко в начале 20-х годов прошлого века организовал первую в СССР трудовую колонию для несовершеннолетних правонарушителей. Несколько педагогических неудач — вроде попытки застрелиться на глазах у воспитанников, незаконнорожденный и убитый ребенок в стенах колонии и один повесившийся воспитанник — и Макаренко нащупал свою собственную педагогическую систему. Основная воспитательная функция отдавалась коллективу, все вопросы выносились на суд общественности и каждый колонист имел право голоса. Также существовал непререкаемый авторитет старших, при чем не только педагогов — старшим мог стать любой колонист. Места дежурных, бригадиров в сводных отрядов постоянно перераспределялись, поэтому каждый мог попробовать себя в роли ответственного и старшего, но не успевал к этой роли привыкнуть. Все правонарушители перестали таковыми быть и устроили себе светлое будущее, став летчиками, врачами, агрономами. В созданных коллективах все было настолько хорошо, что даже не верилось — Макаренко в итоге сняли с должности директора основанной им колонии им. Горького, а на его литературные произведения вроде «Педагогической поэмы» и «Флагов на башне» писали издевательские пародии, называя описываемых воспитанников «мальчиками в сиропе».
Постскриптум
Этот абзац, как и в любой среднестатистической колонке, должен отвечать на созидательный вопрос «Как лично вы решаете эту проблему?», К сожалению, мне совершенно нечего ответить, потому что лично я никак не решаю эту проблему. Я уже успела поработать с детьми со специальными образовательными потребностями (раз и второй), но потом поняла, что до этого мне еще надо дорасти. Кажется, я настоящее дитя своего времени. Кстати, мне как раз нужен новый айфон.
Подпишитесь на нас в социальных сетях