Живопись жива
Художник Владимир Потапов о том, можно ли быть современным художником с кисточкой в руках
Как бы мы ни относились к современному искусству, при мысли о том, чем же оно отличается от классического, в голове возникает простая оппозиция: классическая картина, написанная маслом по холсту, и современное непонятно что — инсталляции, найденные объекты или акции, за которые можно угодить в тюрьму. Конечно, все не так просто. ВОС пообщался с художником Владимиром Потаповым, который занимается пересмотром живописи как медиума, о том, что нового можно сделать в этой области и зачем.
Как вы заинтересовались темой смерти / перерождения живописи в современном искусстве? Что вас подтолкнуло к этому: какие-то теоретические работы, высказывания других художников или художественный проект? В общем, с чего все началось?
Тема живописи чрезвычайно остро стоит на повестке дня в нашем совриске и вообще в мире. Буду о нашем. Живопись — это такая грешница, которая занимается постыдном делом и за это постоянно подвергается обструкции и всяческим издевательствам. Надо сказать, что весь снобизм отечественного совриска нацелен именно на живописцев, над ними всячески глумятся. Живопись для большинства (говорю исключительного из своего опыта) — это такое салонно-ремесленное нечто, что не заслуживает ни внимания, ни тем более вникания. Это фон. Изначально меня поставило в тупик именно это: художественный дискурс номинально толерантен к различного рода меньшинствам, например, но живопись, которая в современном искусстве и есть меньшинство, просто игнорирует. Сегодня это самое маргинальное медиа, положение которого во многом связано с его советской историей, когда оно было сугубо идеологическим. По факту живописец теперь должен пройти семь кругов ада, чтобы как-то встроиться в отечественный совриск, чтобы его заметили и приняли. Вы знаете, сколько «у входа» топчется живописцев, которые готовы пройти чистилище в виде ИПСИ, Родченко и иже с ними? Сотни! При этом то, что сегодня происходит в молодом искусстве, можно назвать некоторой оттепелью. А вот пять лет назад с тобой никто бы не разговаривал, если бы ты обмолвился словом на букву «Ж».
Большая часть российского совриска заражена леворадикальной близорукостью, которая по-прежнему видит живопись как буржуазный атрибут. Это печально и жутко архаично.
А если строго, то живопись — это прежде всего язык с чрезвычайно богатой историей. Освоить последнюю — первый шаг к осмыслению медиума. Что касается меня, то мне интересна идея ее реабилитации. В каждом своем проекте я пытаюсь представить язык живописи по-новому, дистанцироваться от вязких клише, окружающих ее.
Безусловно, живопись требует основательной ревизии. Ее накопленный опыт создает сильную инерцию, а статус академической дисциплины не позволяет ей естественно обновляться. Настало время пересмотреть весь ее конструктор, перебрать «детали» и собрать вновь.
А как вы думаете, с чем связана эта оттепель? Ведь действительно в последнее время всевозможные институты совриска заинтересовались живописью. Вот «База» зимой сделала большую студенческую выставку, посвященную живописи. Тут ведь есть еще одно но — живопись по-прежнему легче продать, чем любые новые медиа. И некоторые коммерчески успешные художники вроде Виноградова с Дубосарским очень давно это поняли. Это могло повлиять на то, что больше молодых художников из условного ИПСИ заинтересовались живописью?
Конечно, живопись — это самое ликвидное медиа, и именно по этим соображениям ей все же занимаются тысячи художников. Даже некогда радикальные ее противники берутся за кисть, и это самое уморительное — не выдержал, сорвался. Высокая ликвидность живописи — ее самый главный компрометирующий фактор, за это ее никогда не простят. Оттепель связана с тем, что внутри совриска появляется все больше авторов, которые через тусовки, знакомства, самоорганизацию и прочее обращают внимание на этот медиум. Первыми осмысленными попытками разобраться с живописью в молодом искусстве и в итоге задать некоторый тренд на живопись были большие групповые выставки «От противного» (2010) и Checkpoint (2012), вышел фильм о живописи «Ни возьмись», и в Сети его пересмотрело несколько десятков тысяч. К слову, за прошлый год я посетил десять круглых столов, посвященных живописи. То есть популяризация (не люблю это слово) живописного медиа на лицо. Вот только после этого на живопись стали обращать внимание институции, как, например, «База», за что им большое спасибо.
Но что действительно важно, в самой живописи не происходит ровно счетом ничего, то есть сняли табу, а качество не вышло на уровень и особых прорывов не наблюдается. Но это пока.
К тому же стоит признать, что политический фон, который обращается к традиционализму, также способствует этому возврату, то есть прежнее радикальное искусство, с которым ассоциировался российский совриск, сегодня уже невозможно — посадят. И вот здесь, когда «основные игроки» в отношении художественных медиа исчезли, стала видна живопись. Это происходит так же, как мелеет водоем и обнаруживаются камни на дне: не камни подросли, а уровень воды понизился.
Виноградов и Дубосарский — это совсем другая история, им было сложнее. На них смотрели как на безумных. Их приняли у нас после того, как они стали успешны на Западе, чего, кстати, им до сих пор простить не могут.
И еще очень важно — российский совриск держится на традиции концептуализма, это его родовое гнездо, где живописи, даже концептуальной, ловить нечего. А в условиях того, что многое решается на уровне отношений, вполне закономерно, что живопись с клеймом «салонной и советской прислужницы» оказалась на обочине.
Расскажите о ваших предыдущих экспериментах с живописью —
проекте «Двойная мимикрия», пигментной живописи, «А’ртха» и т. д.
«Двойная мимикрия» была одним из первых проектов, достаточно концептуальным. Реалистическая живопись здесь местами даже открыточная, а на поверхность картин наклеены всплывающие окна уведомлений операционной системы Windows. Это была попытка совмещения двух реальностей — художественной и виртуальной.
Еще один ранний проект — серия работ «А’ртха». На внутренних стенках банок (я взял литровые, трех- и пятилитровые банки), используя кисточку длиной 3,5 см, я изображал редких животных из Красной книги, которые оказались как бы законсервированы.
В 2012 году у меня была выставка «Прозрачные отношения», где я показал живопись на листах плексигласа. Принцип состоит в том, что изображение разнесено на разные слои и картинка «собирается» только при фронтальном просмотре, а при просмотре под углом изображение расщепляется, распадается и превращается в абстрактное месиво. Самое интересное в этом методе — его живописно-пластические возможности, которые отсутствуют в классическом «холст / масло».
Год назад прошла выставка «Проявление», где я пересматривал живописную конвенцию, в которой телесность художника, физический контакт с поверхностью являются неотъемлемой частью, мне было интересно расширить или расшатать подобное представление. Тогда изображение на картине проявлялось за считаные секунды без прямого контакта с моей стороны, для чего я использовал чистый пигмент и специальную основу на поверхности, на которую этот пигмент и высыпался.
Но вы работаете с темой современной живописи и как куратор.
Как это началось и что было самым трудным?
Первым проектом как раз была выставка «От противного» в 2010-м — и сразу в ЦСИ «Винзавод». Именно место привлекло к ней столько внимания. Сначала я планировал организовать эту выставку, скажем так, где получится, так как понимал, что с концепцией «исследование живописи на примерах работ молодых художников» ловить нечего. Какое-то время я предлагал этот проект различным площадкам, но понимания не находил. Но так сложилось, что к проекту сначала подключилось недавно созданное «Агентство Art.Ru», а потом им заинтересовался «Винзавод». Вот тогда я понял, что выставка может стать событием. Был объявлен open call, который собрал около 400 заявок и из России, и из стран ближнего зарубежья. Всего мы отобрали 49 участников. Кроме того, мы подготовили каталог, в котором провели системный анализ тех живописных практик, которые потом были представлены на выставке. Это позволило классифицировать, найти общие признаки и какие-то нити преемственности, благодаря которым всю выставку мы выстроили по шести направлениям. Это был крутой опыт. Ничего подобного с живописью ранее и потом не было сделано. Ценность именно в проведенной систематизации. Другим достоинством оказалось то, что многие ребята стартовали с этой выставки, на них обратили внимание, а теперь, спустя пять лет, они уже известные молодые авторы.
А что насчет ваших последних выставок?
Одним из последних проектов стала выставка «Блик на Солнце» в галерее «Триумф». Этот проект также посвящен вопросам поверхности картины, живописной иллюзии и носителя этой иллюзии, которого я проявлял через обнажение или травму поверхности полотна. Сюжетом послужили искусственные источники света разных времен. Первое — интимные лампочки как символ нонконформизма, когда основные события художественной жизни проходили в формате квартирников, закрытых поэтических чтений, концертов на тех же кухнях. Второе — пафосные люстры из вестибюлей дворцов культур, гостиниц, холлов метро, которые внушали идею мощи и величия советского режима. Третье — современные икеевские светильники, торшеры со своим энергосберегающим, экологичным светом, которые заменяют и вытесняют прежние аналоги.
А в ММСИ сейчас проходит выставка «По памяти». В ней я представил четыре самостоятельных части, и все они подчинялись одной концепции — «память как организованное и упорядоченное забвение». Так, на большой картине «Победа под Псковом» 70-х годов, взятой из Псковского краеведческого музея, изображена победа 23 февраля 1918 года, которой никогда не было, поскольку ее в 1938 году к 23 Февраля (тогда это был День образования рабоче-крестьянской Красной армии) придумал Сталин. Есть альбом с образами Ильича — от Володи Ульянова до известного ленинопада. Серию работ «Внутри» я «написал» новым живописным методом — не наносил краску, а, наоборот, ее счищал и сцарапывал с поверхности. Все началось с того, что я у себя во дворе нашел доску объявлений, которую за многие годы коммунальщики перекрасили множество раз, и так образовалась красочная корка. Поскоблив ее, я обнаружил множество разноцветных слоев, после чего я понял, что таким образом можно создавать изображения, обнаруживая слои в глубине этого «пирога». Прелесть в том, что при расцарапывании поверхности я не знал, какого цвета будет следующий слой — эта непредсказуемость делает случайность моим соавтором. Вообще, я считаю, что рукотворность и тотальный контроль над произведением приводит художника буквально к автопортрету, что не всегда, как вы понимаете, хорошо. Инсталляция «Крен» посвящена зыбкости и хрупкости памяти, ее возможному провалу или исчезновению.
Каким вы видите состояние живописи сегодня в целом?
Сегодня есть ряд художников, составляющих современное воплощение живописи. При этом есть два полярных крыла: традиционное и новаторское. Последнее часто настолько выходит за свои номинальные границы, что это уже сложно назвать живописью. Традиционное крыло — это европейская фигуративная живопись немецкой школы, новая румынская живописная школа, в Англии есть несколько любопытных авторов. А в новаторском крыле сложно выделить группы или направления, поскольку этот процесс всегда точечный.
Подпишитесь на нас в социальных сетях