Николай Макарович Олейников (1898–1937) был обэриутом и редактором детских журналов «ЕЖ», «Чиж» и «Сверчок». О своих стихах говорил: «Не может быть, чтобы я был поэтом в самом деле. Я редко пишу. А все хорошие писатели — графоманы. Вероятно, я математик». В 1937-м Олейникова расстреляли.

«Озарение» 1932 года — часть цикла «Пучина страстей».

Озарение

Все пуговки, все блохи, все предметы что-то значат.

И неспроста одни ползут, другие скачут.

Я различаю в очертаниях неслышный разговор:

О чем-то сообщает хвост,

на что-то намекает бритвенный прибор.

Тебе селедку подали. Ты рад.

Но не спеши ее отправить в рот.

Гляди, гляди! Она тебе сигналы подает.

Стихи дня от Уильяма Батлера Йейтса

Ирландский поэт Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) увлекался оккультизмом — успел побывать членом теософского общества и ордена Золотой Зари —
и кельтской культурой. «Песня бродяги Ангуса» вошла в сборник «Ветер
в камышах» 1899 года, благодаря которому поэт снискал славу изрядного патриота и певца кельтских сумерек, упадка ирландской культуры, вся надежда на возрождение которой — в друидах, бардах и банши. Поздравляем всех с Самайном, кельтским Новым годом!

Песня бродяги Ангуса

Я с полной головой огня
В густом орешнике бродил.
Ореховый я срезал прут
И удочку соорудил.
По тонким веткам вился хмель.
Вокруг плясали мотыльки,
На земляничину мою
Попалась гибкая форель.

А в хижину ее принес
И отошел добыть огня,
Но что-то зашумело вдруг,
И голос вдруг назвал меня.
Форели нет – девичий стан,
И в косах яблоневый цвет!
Она окликнула меня —
И вот уж тает легкий след.

Бродяга старый, знаю я:
Ей от меня не убежать.
Я буду целовать ее,
За руки нежные держать.
Мы в пестрых травах побредем,
А с неба я всегда стряхну
То лунных яблок серебро,
То солнечных золотизну.
 

Перевод Б. Ривкина

Оригинал здесь

Стихотворение дня от Георга Гейма

Георг Гейм родился в 1887 году и не дожил до Первой мировой войны, самого знакового события для немецкого экспрессионизма, что не помешало поэту стать одним из величайших представителей этого направления.
Умер Гейм 24-летним — он провалился под лед, катаясь на коньках. «Слепые женщины» вошли в сборник Umbra vitae, изданный друзьями
Гейма в 1912 году, уже после смерти поэта.

Слепые женщины

Слепые шествуют за поводыршами — 
Черные исполинши, глиняные молохи 
Над плечами тянущих рабынь — запевая 
Долгую протяжную песнь слепых. 
 
Твердым шагом вступает их хор 
В железный лед обступающего неба. 
Ветер клубит над широкими их макушками 
Пепельные пожары седых волос. 
 
Исполинские посохи их прощупывают 
Улицу до самого взгорбья. Огромные 
Гробы лбов их запечатаны огненной 
Пентаграммой черного божества. 
 
Вечер вывешивает огненную бочку 
На сучья тополя в самый горизонт. 
И руки незрячих тычутся в солнце 
По веселому небу, как черные кресты. 

Перевод М. Гаспарова
Оригинал здесь

Стихотворение дня от Михаила Лермонтова

«Сон», написанный Лермонтовым в 1841 году, незадолго до гибели на дуэли, нередко называют пророчеством — мол, поэт в поразительных деталях описал свою грядущую смерть. Гораздо интереснее то, насколько пророческим стал этот текст для литературы: если бы вы не знали, что это Лермонтов, наверняка приписали бы «Сон» Блоку, Брюсову или Гумилеву, но никак
не поэту-романтику из XIX века. Впрочем, как и большинство стихотворений Лермонтова, это не обошлось без провала: словосочетание «знакомый труп» не на шутку портит впечатление от изящного образного ряда.

Сон

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.

Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня — но спал я мертвым сном.

И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шел разговор веселый обо мне.

Но в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена;

И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди дымясь чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.

Стихотворение написано в 1879 году: на тот момент Фет уже почти 20 лет вел помещичью жизнь в Мценском уезде. За эти годы поэт успел растерять почти всех друзей из литературного круга (за исключением Льва Толстого), давал о себе знать в основном реакционными очерками в «Русском вестнике» и занимал свободное время чтением философии. К активной литературной жизни Фет вернется в начале 1880-х, когда купит особняк в Москве.

Никогда

Проснулся я. Да, крышка гроба. — Руки
С усильем простираю и зову
На помощь. Да, я помню эти муки
Предсмертные. — Да, это наяву! —
И без усилий, словно паутину,
Сотлевшую раздвинул домовину

И встал. Как ярок этот зимний свет
Во входе склепа! Можно ль сомневаться? —
Я вижу снег. На склепе двери нет.
Пора домой. Вот дома изумятся!
Мне парк знаком, нельзя с дороги сбиться.
А как он весь успел перемениться!

Бегу. Сугробы. Мертвый лес торчит
Недвижными ветвями в глубь эфира,
Но ни следов, ни звуков. Все молчит,
Как в царстве смерти сказочного мира.
А вот и дом. В каком он разрушеньи!
И руки опустились в изумленьи.

Селенье спит под снежной пеленой,
Тропинки нет по всей степи раздольной.
Да, так и есть: над дальнею горой
Узнал я церковь с ветхой колокольней.
Как мерзлый путник в снеговой пыли,
Она торчит в безоблачной дали.

Ни зимних птиц, ни мошек на снегу.
Все понял я: земля давно остыла
И вымерла. Кому же берегу
В груди дыханье? Для кого могила
Меня вернула? И мое сознанье
С чем связано? И в чем его призванье?

Куда идти, где некого обнять,
Там, где в пространстве затерялось время?
Вернись же, смерть, поторопись  принять
Последней жизни роковое бремя.
А ты, застывший труп земли, лети,
Неся мой труп по вечному пути!