Алексей Козырев
Доцент философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова
Последний раз такой вопрос мне задавали в советской школе лет 30 назад, в виде темы городской контрольной по литературе. Правда, в более частной редакции: «Был ли героем своего времени Базаров?». Я, как и весь класс (кроме одной девочки), разумеется, ответил, что был, и получил «четыре»: «В то время уже был марксизм, — пояснила мне учительница. — И только тот, кто овладел самым передовым учением, мог считаться героем своего времени!». Чем теперь я должен овладеть, когда марксизм, словно поношенный лапсердак, сдали старьевщику?
Неистребимое стремление сложить новый сонм героев приводит к тому, что в нем оказываются исповедовавшие Бога новомученики и исповедовавшие его небытие космонавты, боровшиеся против советской власти поэты-белогвардейцы и физики-диссиденты, и насквозь просоветские маршалы и подпольщики. Сведение статуса героя к «жизни замечательных людей» заставляет задуматься о том, что мы вкладываем в слово «герой» и нужны ли вообще «герои».
Герои пришли к нам из античности, там это люди, вступившие в схватку с судьбой, погибшие в этой схватке и обессмертившие себя в памяти потомков. Погибая, герой искупает некую трагическую вину, вступая в противоборство не только с судьбой, но и со сложившейся системой вещей. Геройство — это взрыв, разрушение, бомба, взорванная возле кареты с ненавистным тираном. Слово «герой» тянет за собой непременный родительный падеж — «...трагедии». Где нет «смерти героя», нет и трагедии. Если ты выжил, то какой же ты герой! «На моем месте так поступил бы каждый», — ответит любой нормальный человек. Вольной смерти еще недостаточно, чтобы стать героем, эта смерть должна быть правильно оценена потомками, попасть в тренд, совпасть с нужным вектором развития. Слишком много нужно просчитать, чтобы безошибочно попасть в герои.
Из античности герои перешли в романтическую культуру, не чуждую выспренности и героического пафоса. Герои — те, кто делает историю у Карлейля, те, кто может повести за собой толпу, — у народников. Второй вопрос — куда: на бунт, на оргию, на бойню, может быть. Время романтизма закончилось. Век назад «веховцы» предпочли героям подвижников. «Подвиг есть и в сраженьи, подвиг есть и в борьбе; Высший подвиг — в терпеньи, любви и мольбе», — с трепетом вспоминали они слова Хомякова. Но «веховцы» не догадывались, впереди — новая жатва героев, реальных и сконструированных новейшими средствами агитации и пропаганды. Верный признак — сегодня герои немощных идеологий так серьезно разошлись с литературными героями! (Не будем забывать, лермонтовский «герой нашего времени» — это тоже литературный образ.)
Идеологии снова грезят маршалами и комбайнерами, литература упрямо подсовывает нам образ «белого воротничка», офисного клерка, айтишника, словом, среднего человека, такого, как все мы, не хуже и не лучше (первое требование к герою трагедии у Аристотеля!), случайно выпавшего из серых будней между офисом, постелью и ночным клубом. Героями телевизионных ток-шоу становятся пляшущие там, где не надо, недоучившиеся студентки, беглянки на войну и обладатели экстрасенсорных способностей, действие которых никто не испытал, но о которых все слышали. Может быть, сегодня философский вопрос стоит задать в другом ракурсе: «что за время, в которое мы вынуждены остерегаться героев?».
Другие ответы на сайте TheQuestion
Подпишитесь на нас в социальных сетях