Стихотворение дня от Роберта Саути

Перу английского романтика «озерной школы» Роберта Саути принадлежат сказка «Три медведя» и поэма «Родерик, последний из готов» о борьбе мавров и христиан. Вообще-то, писал он в основном баллады. В русских школах даже проходят одну из них — «Суд Божий над епископом», и если вы однажды читали эту историю жадного и бессердечного отца Гаттона, съеденного крысами, забыть ее вряд ли получится. Баллада о мертвом хирурге содержит не меньше оттенков расчлененки, да и по диковинности сюжета не уступает предыдущей.

Предостережение хирурга

Сиделке доктор что-то прошептал,
        Слова к хирургу долетели,
Он побледнел при докторских словах
        И задрожал в своей постели.

— Ах, братьев приведите мне моих, —
        Хирург заговорил, тоскуя,—
Священника ко мне с гробовщиком
        Скорей, пока еще живу я.

Пришел священник, гробовщик пришел,
        Чтобы стоять при смертном ложе:
Ученики хирурга им во след
        По лестнице поднялись тоже.

И в комнату вошли ученики
        Попарно, по трое, в молчаньи,
Вошел с лукавым зубоскальством Джо,
        Руководитель их компаньи.

Хирург ругаться начал, видя их,
        Страшны ругательства такие.
— Пошлите этих негодяев в ад,
        Молю вас, братья дорогие!

От злости пена бьет из губ его,
        Бровь черная его трясется.
— Я знаю, Джо привяжется ко мне,
        Но к черту, пусть он обойдется.

Вот вывели его учеников,
        А он без сил лежать остался
И сумрачно на братьев он смотрел,
        И с ними говорить пытался.

— Так много разных трупов я вскрывал,
        И приближается расплата.
О, братья, постарайтесь для меня,
        Старался я для вас когда-то.

Я свечи жег из жира мертвецов,
        И мне могильщики служили,
Клал в спирт я новорожденных, сушил,
        Старался я для вас когда-то…

За мной придут мои ученики
        И кость отделят мне от кости;
Я, разорявший домы мертвецов,
        Не успокоюсь на погосте.

Когда скончаюсь, я в свинцовый гроб,
        О, братья, должен быть замкнутым,
И взвесьте гроб мой: делавший его,
        Ведь может оказаться плутом:

Пусть будет крепко так запаян он,
        О, милые, как только можно,
И в патентованный положен гроб,
        Чтоб лег в него я бестревожно.

Раз украдут меня в таком гробу,
        Напрасно будет их уменье,
Купите только гроб тот в мастерской
        За церковью Преображенья.

И тело в церкви брата моего
        Заройте — так всего надежней —
И дверь замкните накрепко, молю,
        И ключ храните осторожней.

Велите, чтоб три сильных молодца
        Всю ночь у ризницы сидели,
Бочонок джина каждому из них
        И каждому бочонок эля.

И дайте порох, пули, мушкетон
        Тому из них, кто лучше целит,
И пять гиней прибавьте, если он
        Гробокопателя застрелит.

Пускай они в теченье трех недель
        Труп охраняют недостойный,
Настолько буду я тогда вонять,
        Что отдохну в гробу спокойно.

И доктор уложил его в кровать,
        Его глаза застыли в муке,
Вздох стал коротким; смертная борьба
        Ужасно искривила руки.

Вложили мертвого в свинцовый гроб,
        И гроб был накрепко замкнутым,
И взвешен также: делавший его,
        Ведь мог же оказаться плутом.

И крепко, крепко был запаян он,
        Запаян так, как только можно.
И в патентованный положен гроб,
        Чтоб спать в нем было бестревожно.

Раз тело украдут в таком гробу,
        Ворам не хватит их уменья,
Ведь этот гроб был куплен в мастерской
        За церковью Преображенья.

И в церкви брата закопали труп —
        Так было более надежно.
И дверь замкнув на ключ, пономарю
        Ключа не дали осторожно.

Три человека в ризнице сидят
        За кружкой джина или эля,
И если кто придет к ним, то они
        Гробокопателя застрелят.

В ночь первую при свете фонаря,
        Как шли они через аллею,
От мистера Жозефа пономарь
        Тайком им показал гинею.

Но это было мало, совесть их
        Была надежней крепкой стали,
И вместе с Джо они пономаря,
        Как следовало, в ад послали.

Ночь целую они перед огнем
        Сидели в ризнице и пили,
Как можно больше пили, и потом
        Рассказывали кучу былей.

И во вторую ночь под фонарем,
        Когда они брели в аллее,
От мистера Жозефа пономарь
        Показывал им две гинеи.

Гинеи блеском привлекали взгляд,
        Как новые, они сияли,
Зудели пальцы честных сторожей,
    Что делать им, они не знали.

Но совесть колебанья прогнала,
        Они продешевить боялись.
Не так решительно, как первый раз,
        Но все ж от денег отказались.

Ночь целую они перед огнем
        Сидели в ризнице и пили,
Как можно больше пили, и потом
        Рассказывали кучу былей.

И в третью ночь под тем же фонарем,
        Когда они брели в аллее,
От мистера Жозефа пономарь
        Стал предлагать им три гинеи.

Они взглянули, искоса, стыдясь, —
        Гинеи искрились коварно,
На золото лукавый пономарь
        Направил сразу луч фонарный.

Глядел хитро и подмигнул слегка,
        Когда удобно было это,
И слушать было трудно им, как он
        Подбрасывал в руке монеты.

Их совесть, что была дотоль чиста,
        В минуту стала недостойной,
Ведь помнили они, что ничего
        Не может рассказать покойный.

И порох, пули отдали они,
        Взамен блестящего металла.
Смеялись весело и пили джин,
        Покуда полночь не настала.

Тогда, хотя священник спрятал ключ
        От церкви в месте безопасном,
Открылись двери пред пономарем —
        Ведь он владел ключом запасным.

И в храм, чтоб труп украсть, за подлым Джо
        Вступили негодяи эти.
И выглядел зловеще темный храм
        В мигающем фонарном свете.

Меж двух камней вонзился заступ их.
        И вот, качнулись камня оба,
Они лопаткой глину огребли
        И добрались под ней до гроба.

Гроб патентованный взорвав сперва,
        Они свинец стамеской вскрыли
И засмеялись, саван увидав,
        В котором мертвый спал в могиле.

И саван отдали пономарю,
        И гроб зарыли опустелый,
И после, поперек согнув, в мешок
        Засунули хирурга тело.

И сторож неприятный запах мог
        Услышать на аршин, примерно,
И проклинал смеющихся воров
        За груз, воняющий так скверно.

Так на спине снесли они мешок
        И труп разрезали на части,
А что с душой хирурга было, то
        Вам рассказать не в нашей власти.

Пер. Н. Гумилёва
Оригинал здесь