Цитата дня:
Почему интеллигенция не принимает урбанизм?

Кажется, на тему реконструкции московских улиц не высказался только ленивый. Московский центр Карнеги опубликовал колонку о том, почему интеллигенцию не устраивает то, что происходит в столице. ВОС публикует цитату о нравах русского человека и о том, почему потребности интеллигента не совпадают с тем, что требует толпа.

Достоинство толпы. Почему интеллигенция не принимает урбанизм, Московский центр Карнеги 

Счастье за горами

Многие представители российского интеллектуального класса не могут принять централизованную европеизацию Москвы, тот массированный копипейст и плагиат, которым она живет последние несколько лет, среди прочего потому, что всегда были уверены: что-что, но Европу на родную почву принесем мы. В этом наша историческая миссия, уж в этом мы понимаем. И когда вдруг случается, что Европу в ее некоторых важных проявлениях делают без нас, мало того, делают политические противники, мы ее за Европу не признаем. Не обнаруживаем сходства. Это внешнее без внутреннего, форма без содержания. И тех русских европейцев, которые оказались причастны, тоже вычеркиваем из русских европейцев, они теперь тоже азиаты, ханты и манси. Вот если бы то же самое или вообще что угодно делали свои, или вот когда мы были бы на этом месте, тогда это была бы Европа. А так – нет.

Картина мира у нас не настроена на достаток, довольство и смягчение нравов простых людей, на превращение их в буржуа, да еще и при не наших у власти. При не наших они должны страдать. Идти не туда. Бесноваться в патриотическом угаре. А не фланировать туда-сюда, словно в каком Марэ. Марэ должны принести мы, на наших условиях, вместе с нашими взглядами на устройство мира. А без наших взглядов пусть не смеют смягчаться, пусть остаются какими есть, несчастными и заблудшими. Страдать под гнетом власти, которая ни в грош не ставит. А нам от такой власти, которая не любит свой народ, ничего не надо.

Буржуа там, а здесь мы за него, а простой человек не может в обход нас стать буржуа, пусть ждет, пока мы его в это звание произведем. В этом причина разговоров о том, что, пока тут в Москве спускают золотой запас на тротуарный разгул, русский человек от Калининграда до Владивостока мыкает горе.

Улицы эти без проводов, тротуары эти с липами – все ложь и обман. Мы же видели, как бедствует настоящий русский человек за полями, за лесами. На дальнем полустанке. В речном затоне. В глухом урочище. Спит на мхе, прикрывается корой, питается ягодой. По баракам и землянкам. По долинам и по взгорьям. Я такого угла не видал, где бы сеятель наш и хранитель, где бы русский мужик не страдал. Лишь бы не тешился.

Что каждый десятый русский мужик не сеет, не пашет, а трудится, как лилия полевая и птица небесная, в городе Москве и ближнем Подмосковье, и, следовательно, облегчение хотя бы его страданий – законная задача, это не берется во внимание. Как и то, что по провинциям тоже занимаются всякими глупостями: красят фасады, кладут мостки, вводят регламенты по вывескам, портят дух городов.

Жизнь будущего века

Правда состоит в том, что образованному русскому сплошь и рядом комфортнее в неудобном, неуютном мире, городе, стране, среде. Чтобы он чувствовал себя на месте, вокруг не должно быть Германии. Германия или Швейцария должны быть там, на своем месте, чтобы было с чем обреченно сравнивать и о чем безнадежно тосковать. Чем попрекнуть при случае. Вокруг же должен поддерживаться определенный уровень неудобства, разрухи и декаданса. Чтобы многозначительно переживать собственную неустроенность и неуютность на ветру истории, рваться вдаль, обреченно метаться и не мочь взлететь.

Именно потому что вся картина мира держится на вечном отставании и вечной невозможности догнать образец, перенесение этого образца сюда да еще без нашей санкции оказывается таким болезненным.

Нам кажется, что русский образованный человек не может принять государство, оплаченное народными слезами. Однако же принять государство, оплаченное самодовольными народными улыбками на фоне пальм, он не готов в той же и большей степени. Такое народное щастье ему противно. Не так счастливым хочет он видеть свой народ, иначе.

Борьба против народного самодовольного мещанства и сопутствующего ему вкуса – давняя интеллектуальная традиция, и не только русская. Борьба с мещанством велась и в XIX веке разночинцами (не Блюхера и не милорда глупого, Белинского и Гоголя с базара понесет), и в Серебряный век с Бальмонтом против Надсона, а потом против самого Бальмонта, и в послереволюционные годы против НЭПа, и сейчас.

Если большинство утверждает себя в коллективной идентичности, то меньшинство – в ее отрицании и создании коллективной идентичности для своих, в нашем случае – трагико-аскетической. Недопустимость мещанского европейского уюта для народа без того, чтобы он разделил высокий вкус и гражданские чувства (Белинского и Гоголя), такая важная черта этого коллективного мировоззрения, что, перейдя ее, допустив комфорт без вкуса и гражданских чувств, свои становятся чужими.

Однако Европа – это мещанство, существовавшее при всех политических режимах. Стремление к уютной среде – такое же ее качество, как стремление к правам и свободам, но развиваются они не синхронно. Венгрия Габсбургов, Хорти, Кадара, Дюрчаня и Орбана примерно одинаково выращивала цветочки в палисадниках, причем хуже всего дело с ними обстояло как раз в самый духовный социалистический период.

Европа – это мещанство. Мещанство, как и следует из самого слова, – это культура городов, так сказать, первичный народный урбанизм. Это культура городского глянца – от обоев в цветок (нарисованный, даже напечатанный) и статуэток на комодах до оград и фонарей с завитушками.

Желание видеть вокруг попроще и поплоше, бродя среди милого сердцу декаданса, ибо неустроенность возвышает душу, совершенно созвучно желанию части современного духовенства видеть Россию бедной, но возвышенной, а лучше всего где-нибудь на войне. Это религиозная, она же революционная картина мира, где есть жизнь будущего века, недостижимая на земле без выполнения невыполнимых условий, а светлое будущее все время откладывается на завтра.

Однако же то достоинство, из которого рождается свобода и ее институты, – это не одинокое достоинство гордого интеллектуала, окруженного не доросшей до его вкусов толпой. Институты рождаются из достоинства самой толпы, а оно – среди прочего – из увеличения квадратных метров обочины на пешехода, который не толкается, не протискивается, чертыхаясь, не конкурирует и тут за скудные ресурсы, а идет себе мил человек куда глаза глядят и едущим мимо в санях с бубенцами не завидует, в том числе потому, что ехать им не слаще, чем ему идти.

Именно из человеческого достоинства рождаются институты, а не наоборот: человеку, потерявшему достоинство, можно навязывать идеалы свободы ровно с обратным результатом, как уже не раз пробовали и сейчас местами продолжают.

Цитата дня:
Почему приемных детей возвращают в детдом?

«Такие дела» взяли интервью у директора благотворительного фонда «Сохраняя жизнь» Анны Межовой. ВОС публикует цитату о том, почему некоторых приемных детей возвращают в детские дома после усыновления и как фонд пытается с этим бороться.

«Каталась на карусели, а потом занималась сексом с папой», «Такие дела»

Однажды к нам в фонд обратилась семья, в которой росла приемная девочка лет девяти. Ее хотели вернуть в детский дом, потому что в какой-то момент она стала приставать к приемному папе с нехорошими вещами — приемные родители думали, что таким образом у нее проявляются «гены проститутки». Мы предложили им не отдавать девочку, а попробовать поработать с нашими специалистами, и они согласились. В итоге оказалось, что виной всему были не «гены проститутки», а насилие над девочкой со стороны родного отца. Своими действиями она просто проявляла любовь к новым родителям — по-другому выражать свое чувство она просто не умела. После этого случая мы решили прицельно заниматься психологической помощью травмированным детям.

Мне всегда хотелось кому-то помогать — наверное, у меня это в характере. А лет восемь назад меня очень заинтересовала проблема абортов. Нет, даже не абортов, а глупости людей. С одной стороны, я видела женщин, которые делали аборты, а с другой — тех, кто лечился от бесплодия и кто в свое время также прибегал к абортам.Поэтому сначала «Сохраняя жизнь» было волонтерским движением — мы просто объясняли людям последствия их действий. Но нас стали сильно критиковать — мол, намного хуже, когда рожают ненужного ребенка и сдают его в детский дом. Именно из-за этой критики я сама впервые и оказалась в детском доме и поняла, насколько там действительно много проблем.

И мы с мужем решили удочерить девочку. Было это четыре года назад, и мы тогда немало намучились. Когда впервые приходишь в опеку, тебе кажется, что раз ты решился на такой важный шаг, сейчас тебе все бросятся помогать. Но в опеке нас тогда встретили очень неласково: сразу сказали, что мы не подходим. Я решила бороться, пошла разбираться и изучать законы. Стала много времени проводить на форумах, где люди рассказывали, что они тоже пришли в детский дом за ребенком, а их отправили домой. Но не все приемные родители бойцы. Хорошей маме совершенно не обязательно быть хорошим бойцом с системой. Многие просто смирились: «Наверное, нет у нас миллионов и дворцов для ребенка, поэтому мы и не подходим». Но ведь по закону этого не требуется! Тогда мы и начали вести просветительскую деятельность: рассказывать людям о том, какие надо собрать документы для усыновления, какие критерии отбора приемных родителей существуют. Тогда мы и организовали фонд, который назвали так же, как и волонтерское движение.

Когда мы с мужем занялись удочерением, нам самим очень не хватало общения с профессионалами, которые были бы «в теме». Помимо каких-то организационных моментов, нужна была просто моральная поддержка. У нас, как и у многих родителей, были сомнения, опасения и свои представления о детях в детских домах. Понимаете, мне просто до безумия хотелось девочку — с бантиками, платьицами, куклами. Наверное, это неправильный мотив для усыновления, но так было. Мы, конечно, как и многие, ждали, что найдем чудесную девочку с бантиками, карими глазами (как у нас) и темными волосами. Но когда начали искать, оказалось, что нет таких девочек: либо внешность не подходит, либо у ребенка со здоровьем серьезные проблемы. В конце концов мы взяли девочку неславянской внешности. Мы подумали: вот есть маленький ребенок, которому нужна мама, и я могу ей стать. Кроме того, наш старший сын относился к появлению нового ребенка с опаской, но, когда я прислала ему MMS с фотографией Аси, он посмотрел и сказал: «Нормальный ребенок — надо брать». Так и взяли.

Асе не было и года, когда мы ее наконец забрали — весь процесс удочерения занял ровно девять месяцев. Она совершенно не такая, как я себе напридумывала. Мы все очень спокойные, а она активная — постоянно куда-то бегает, прыгает. К тому же, оказалось, что у нее не все идеально в плане здоровья и развития — ей уже почти пять лет, а она очень плохо разговаривает и во многих вещах отстает от сверстников. Возможно, это отставание так и останется, но мы ее любим такой безо всяких ожиданий. У нашей дочки есть другие таланты. Например, я думаю, что из нее получилась бы настоящая чемпионка по художественной гимнастике — она такие пируэты выделывает, какие не каждая гимнастка делает на соревнованиях. К сожалению, у нас в городе нет такой секции, поэтому мы решили отдать ее на танцы. Вообще, она очень обаятельная, общительная и позитивная девочка — думаю, от женихов отбоя не будет.

Несмотря на все сложности, я с удовольствием взяла бы еще детей из детского дома. Сейчас я общаюсь с несколькими девочками — мы сошлись на почве рукоделия — и мне хотелось бы видеть их в роли дочек. Они очень хорошие, светлые, но я боюсь, что система изменит их, и они станут колючими или привыкнут быть иждивенцами и жить на всем готовом. А мне хочется, чтобы они стали полноценными членами общества. К сожалению, пока у нас нет ресурсов, чтобы взять их к себе, но мы с мужем работаем над этим. Моя семья вообще меня очень поддерживает — без них не было бы ни фонда, ни других моих проектов. 

После нашего опыта удочерения прошло четыре года, и ситуация с опекой и вообще с институтом усыновления, конечно, изменилась. После «закона Димы Яковлева» началось массовое устройство детей в семьи. Но, к сожалению, с ростом количества усыновлений выросло и количество возвратов. Сейчас работа нашего фонда направлена как раз на профилактику возврата.

Бывает, конечно, что инфантильные родители возвращают ребенка потому, что они представляли себе его как-то иначе. Например, нафантазировали себе белокурую девочку с невероятными талантами, благодарную за все, которая спокойно сидит на стульчике и музицирует. Но, как правило, такие родители отсеиваются еще на этапе подбора ребенка или в процессе обучения в школе приемных родителей. В основном детей возвращают люди, которые пытались вырастить ребенка, но не смогли с ним справиться. А его поведение вызвано травмой, которую он пережил до того, как попал в семью. Поэтому мы как раз оказываем психологическую помощь травмированным детям.

По статистике Следственного комитета, в прошлом году в России на 25% выросло количество преступлений против детей — большая часть этих преступлений совершается в семье. Это самое тяжелое в нашей работе — когда ты сидишь рядом с ребенком лет пяти, и он рассказывает тебе о том, как, например, занимался сексом с папой. И это для него нормально: «Вот я каталась на карусели, ела мороженое, а потом занималась сексом с папой».

Цитата дня:
Между жизнью и смертью

«Такие дела» опубликовали пронзительный отрывок из книги человека, который несколько лет боролся с лимфомой и раком мозга. ВОС публикует цитату о том, как проходит химиотерапия.

Между жизнью и смертью, «Такие дела»

У меня были черные прямые волосы. На первой химии меня предупредили, что они выпадут. Поэтому к назначенному дню я пошел стричь их «под ноль». И я стал лысым. Мне понравилось. Далее были шесть процедур химии, на которых я стал лыс, как пень. Они не помогли, и через некоторое время мне начали вторую серию, перед которой я опять заранее постригся. Как выяснилось, зря — волосы продолжали активно расти. Причем сперва они трансформировались в рыжие. Так что к концу химии, перед высокодозкой и трансплантацией костного мозга я был заросшим человеком.

И в таком состоянии меня заперли в чистый бокс, куда не допускают никого и ничего лишнего, чтобы не угробить больного случайно занесенной инфекцией. После высокодозной терапии волосы начали сыпаться, словно осенние листья. В очередной день я пришел к умывальнику и обнаружил, что могу сам выщипать у себя усы, что и сделал. Тут появилась мысль, что так можно выщипать и голову! И я на деле реализовал фразу — вырвать у себя все волосы — буквально за полчаса. Зато после выписки, когда волосы снова стали расти, они выросли кучерявыми! В такой стадии и застала меня эта бабуля. Показал я ей свои лохмы и рассказал, что у некоторых плешивых этот недостаток исчезает после химии. Что волосы после нее зачастую растут гуще и краше, правда, иногда умудряются поменять цвет. Вы не представляете, как приободрило это старушку. Ведь она боялась не химии и не смерти, она боялась только за свои чудные волосы.

С волосами у меня каждый раз чудеса, когда я приезжаю в Самару. Там я хожу к первому заместителю мэра по вопросам транспорта Юрию Римеру. И первая радость начинается на пропускном пункте: в мэрию заходит человек в больничной маске, лысый как пень, но одетый как обычно. У дежурных начинает нервно дергаться глаз. Но после разговора с секретарем Юрия Мировича меня пропускают. Я бываю там не очень часто — между химиями. В результате каждый раз прихожу с кардинально новой прической. Когда я пришел кучерявым, Юрий Мирович признался, что меня не узнал.

Ужасное дело — химия, задающая монотонность всей жизни. Надо все делать очень четко. Точный срок. Точная доза. Это сильно бьет по неокрепшему мозгу идейного раздолбая. Поэтому на первом курсе химиотерапии я позвонил братику и сказал: «Увези меня отсюда, или я повешусь в шкафу вместо пальто».

Но случались и светлые дни. В курсе химии, который мне однажды давали, было окно на восстановление лейкоцитов. То есть надо было колоть только подкожные уколы, которые, естественно, я делал себе сам. Таким образом, у нас с братиком оказалось пять дней, и мы поехали на машине в Кудымкар. Вот попробуйте найти на карте, где это! С нами ехал запас лейкостима, обложенный хладоэлементами. В каждой гостинице мы оставляли за собой шприцы, ампулы, а холодильник загружали хладоэлементами. Так и проехали от Москвы до Пермского края и обратно за пять дней. Узнала бы тогда об этом путешествии лечащий доктор, наверняка убила бы меня на месте.

Еще смешнее было на втором курсе химии. Его вводили через центральный катетер. Общая практика тут такова: больных с подобным устройством из больницы не выпускают. Но я «сдал экзамен» — капельницы ставил сам, уколы делал сам. Даже лежа в больнице. Меня за это любили медсестры — я хоть немного их разгружал. Так что, когда я продемонстрировал, что умею все делать сам, меня стали отпускать на побывку домой, если позволяла кровь. В очередную побывку мы с супругой сели в самолет и улетели в Казань. Ах, как она была хороша посреди курса химиотерапии! Не так много чудаков летает с центральным катетером, и, черт подери, как правило, они летают санитарной авиацией. Но ничего страшного не произошло, я просто все делал так, как надо — промывал, дезинфицировал, вводил лекарства. Это несложно. Это может сделать любой человек. Если, конечно, захочет.

Опираясь на свой опыт, в онкоцентре я попытался подбить Демину на то, чтобы перевести протокол DHAP в амбулаторный режим. Это бы помогло разгрузить больницу и отделения гематологии. В ответ она рассказала, что стояла у истоков амбулаторного EACOPPа и что согласна — курс можно вести амбулаторно. Но так его ведут только за рубежом, где больницы работают круглосуточно, и пациент, если что, имеет возможность туда срочно вернуться. В России онкоцентр на ночь закрывается, так что амбулаторные больные оказались бы без помощи. А таких, кто может помочь себе сам, как это было в моем случае, единицы. Поэтому государство содержит массу койко-мест вместо того, чтобы наладить систему дежурства «Скорой помощи» на экстренный случай. Пациентам было бы хорошо жить дома. Врачам было бы хорошо — часть нагрузки была бы перенесена на самих пациентов (что, кстати, пациентов тоже стимулирует). Государству хорошо — сэкономило бы кучу денег. Но у нас реформы здравоохранения движутся в каком-то другом направлении.

И не надо списывать онкологических больных со счетов. Я вот лежал в одной палате с профессором института нефти и газа. Пожилой человек, ему делали сложнейшую химию. Но каждый раз, когда мог собраться с силами, он писал учебник по газокомпрессорным станциям. Ему было за семьдесят, но он делал свой учебник, понимая, что никто, кроме него, такой не напишет. Я не знаю, жив ли он сейчас… Но я точно знаю, что он дописал свою книгу, потому что помогал ему форматировать и компоновать главы, искать файлы и так далее. Стратегию развития транспортного комплекса города Самары на 2011–2020 годы я писал в больничной палате. В чистом боксе, под высокодозкой, когда я не мог даже говорить, продолжал писать транспортное обслуживание для ЧМ-2018. Не списывайте нас. Нас много, и мы умеем жить.

Цитата дня:
Как официальная церковь оскорбляет чувства верующих?

Оказывается, чувства верующих оскорбляет не только поп-культура, но и официальная церковь. «Афиша-Daily» узнала, что не устраивает мирян в политике РПЦ. ВОС публикует мнение одного респондента.

«Церковь подошла к краю пропасти»: монологи оскорбленных верующих, «Афиша-Daily» 

Антон, юрист

Что оскорбляет: отсутствие диалога с мирянами

Смущающих выступлений духовенства было и наверняка будет множество. Например, протоиерей Димитрий Смирнов с его перлом: «Когда мы достигнем комфорта, мы совсем забудем Бога». Поразительно то, что уровень его жизни наверняка комфортнее, чем у многих из тех, кого он призывает отречься даже от мечты о покое. При этом святые отцы говорили, что человек, гонимый скорбью, не может думать о Боге, так как полностью сконцентрирован на своей собственной боли. Похожая мысль была у Феодора Ираклийского: «Гнали их вавилоняле, и скорбь не давала осознать ни Бога, ни греха». А Иоанн Кронштадтский писал, что для молитвы необходим душевный простор и радость. 

Думаю, что большим просчетом «официального православия» является абсолютное отсутствие реального диалога с мирянами. Большинство священнослужителей имеют «в кармане» 4–5 очень клишированных фраз, которые они бросают в лицо вопрошающим: «Молись, постись, кайся», «смиряйся», «страдаешь за грехи», «это твой крест», «послушание выше молитвы». Среди медийных и известных батюшек почти никто не желает потратить хоть две секунды, сделать паузу и попытаться понять, в чем суть вопроса и боли спрашивающего человека. Вот и получаем такие беседы: «То, что твоя дочь — наркоманка, — это наказание за аборт в молодости, чего удивляешься?» (Протоиерей Димитрий Смирнов так высказывался в программе «Русский час» на радио «Радонеж».)

Пророк Исайя говорил: «Утешайте, утешайте люди Моя». Утешить — означает заполнить пустоту в душе. Но пустота у всех разная. Важной задачей для всех нас, православных, и для священства является умение и старание подобрать тот выпавший элемент пазла, который образовал пустоту.

Что оскорбляет: концепция власти от Бога

Относительно строк апостола Павла «Нет власти не от Бога» (Рим. 13:1) — не будем забывать, что в греческом оригинале фразы стоит предлог ὑπὸ (ipo), что означает не только «от», но гораздо чаще — «под». Иными словами, Павел обращается не столько к «мирянам», сколько к самой власти: имейте в виду, говорит он, нет власти «не под Богом» — вы не боги, мы все под Всевышним. Такое прочтение тем более логично и закономерно, если вспомнить, что первые христиане были гонимы именно потому, что отказывались верить в божественное происхождение императора.

Апостол Павел никогда не призывал к рабскому поклонению любому начальнику и любой власти: такое толкование и понимание родилось и расцвело уже в эпоху Константина. Да и сам апостол не робел перед власть имущими, если вспомнить повествование о нем в книге Деяний.

Что оскорбляет: поп-культурное православие

Поп-культура в православии — это совсем не иеромонах Фотий. Проблема куда глубже. Существует как бы два богословия — одно старается просветить людей, побудить их изучать историю православия во всей ее сложности, а второе — сознательно старается удержать людей на начальном эмоциональном уровне, который наиболее экономически выгоден. Чтобы понять суть явления, нужно зайти в церковную лавку — какие книги мы там найдем? Массу книг и брошюр формата «Первые шаги в храме», «Что такое просфора и святая вода», «Чудеса святой Матроны». Но мы не увидим там решительно ни одного труда по серьезным дисциплинам: литургике, истории Церкви, библеистике, библейской археологии и т. д. Это большая беда: вместо того чтобы просвещать людей, в них воспитывают страх и магическое восприятие религии.

Официальная церковь вроде бы и борется с магическим мышлением, но на деле нередко его же и насаждает, только в церковном русле. Продаются иконы Святой Троицы якобы с частичками того самого дуба, под которым Бог явился Аврааму (Быт. 18:1). Конечно, эти иконы преподносятся как более благодатные и, следовательно, более «действенные» (они и стоят дороже). Такой подход магичен, вопрос о достоверности этих частиц дуба я опускаю.

К сожалению, многие из церковных книг и проповедей также направлены на то, чтобы вселить нездоровый страх в читателя; речь идет не о частных случаях, а о некой культуре тотального запрета. Постоянно акцентируется внимание на том, чего «нельзя», что греховно. Православный человек со временем очень привыкает к мысли о том, что любое его действие (особенно в пост) может оказаться грехом, в котором он будет обязан исповедоваться.

Отсекается культура критической мысли в Церкви. В то же время всем людям, изучающим библеистику, известен тот факт, что Евангелие неоднократно подвергалось редактуре. Например, слова о посте во фразе «род сей изгоняется постом и молитвой» (Мк. 9:29) и слова о супружеском воздержании в пост (1 Кор. 7:5) — позднейшие добавления. Обязательная привязка исповеди к причастию — это чисто русская традиция, закрепленная в 1646 году. Но вы никогда не прочтете об этом ни в одной из церковных брошюр, скорее столкнетесь с противоположенной точкой зрения: якобы Евангелия дошли до нас неизменными, а исповедоваться перед причастием заповедал еще апостол Павел. Это является, по сути, подлогом: во времена апостола вообще не было исповеди в современном ее понимании — и тем более не было традиции совершать ее перед причастием. В итоге мы получаем прививание людям ложных, но выгодных церковному руководству взглядов.

Цитата дня:
Синдром самозванца

Вы добиваетесь определенных успехов на работе или в учебе, но думаете, что недостойны этого? Поздравляем, это синдром самозванца. ВОС публикует отрывок из материала Wonderzine об этом актуальном феномене.

Синдром самозванца: Почему женщины не верят в свой успех, Wonderzine

О синдроме самозванца впервые заговорили в 1978 году профессор психологии Полина Клэнс и психолог Сюзанна Аймс. Они обнаружили, что многие из их клиенток не могут принять собственный успех и свои достижения — вместо этого они считали, что причина в их удачливости, обаянии, в том, что у них есть нужные контакты и что они умело притворяются более компетентными. Синдром самозванца не является психологическим диагнозом, но с этим состоянием в той или иной форме сталкивается множество людей. Человек необязательно чувствует себя самозванцем всё время и во всех сферах, это чувство может возникать эпизодически. Синдром самозванца редко обусловлен реальным отсутствием знаний и умений. Гораздо чаще встречается обратная ситуация: некомпетентному человеку не хватает знаний, чтобы понять, что он некомпетентен.

Более поздние исследования показали, что синдрому самозванца подвержены не только женщины, но и мужчины — но проблема от этого не становится менее острой. Укоренившееся неравенство в оплате труда связано в том числе и с тем, что женщинам тяжелее добиваться повышения, чем мужчинам: там, где мужчина с большей вероятностью будет отстаивать свои права, женщина часто не хочет действовать, потому что боится показаться «трудной» и «неудобной» в работе. Синдром самозванца играет здесь не последнюю роль: женщинам нелегко просить о повышении, если они не чувствуют себя достойными его.

И хотя женщины работают наравне с мужчинами, им часто не хватает уверенности в своих силах. Из-за синдрома самозванца женщины боятся брать на себя новые обязанности, потому что думают, что не справятся, и часто не готовы просить о помощи, потому что боятся, что таким образом проявят слабость. Это подтверждают и данные исследований. Линда Бэбкок, профессор экономики Университета Карнеги — Меллон, провела исследование со студентами бизнес-школ и выяснила, что мужчины обсуждают повышение зарплаты в четыре раза чаще женщин. При этом когда женщины всё-таки говорят о повышении, они просят суммы на 30 % меньшие, чем мужчины.

Учёные считают, что синдром самозванца может быть обусловлен разными причинами: его связывают и с отношениями в семье, и с личными качествами человека, и с культурными установками. Клэнс и Аймс считали, что синдром самозванца развивается у женщин, выросших в одной из двух моделей семьи. В первом случае в семье несколько детей, одного из которых родители считают более умным и способным. Второй ребёнок — девочка — с одной стороны, верит в то, что она менее способная, а с другой — надеется разрушить этот миф. Во взрослом возрасте она постоянно ищет подтверждение своей состоятельности и в то же время начинает сомневаться в своих способностях, думая, что родители были правы. Во втором типе семьи родители идеализируют ребёнка. Вырастая, девочка сталкивается с трудностями и начинает сомневаться в своих силах — родители считают, всё должно даваться ей без труда, но на деле выходит иначе. Она чувствует, что не справляется, но считает, что обязана соответствовать ожиданиям родителей, и боится их подвести.

Синдром самозванца также часто связывают с перфекционизмом. Психоаналитик Манфред Кетс де Вриес отмечает, что дети, склонные к синдрому самозванца, растут в семьях, где родители уделяют слишком большое внимание достижениям ребёнка, но при этом недодают ему человеческого тепла. Такие дети думают, что родители будут обращать на них внимание, только если они будут добиваться успеха — и вырастают неуверенными в себе трудоголиками. По его мнению, «самозванцы» часто ставят себе недостижимые цели, а когда не могут их выполнить, начинают терзать себя из-за неудачи. Самобичевание только подогревает ощущение «самозванства», из-за чего человек ставит себе новую недостижимую цель — и всё повторяется сначала.

«Я бы сказала, что синдром самозванца — это не единичный симптом, — отмечает психолог и журналист Ксения Кузьмина. — Он встроен в личностную структуру невротического спектра и тем самым может быть характерен для людей, испытывающих глубокий конфликт — часто ощущающих пустоту внутри и недостаток веры в себя. Для того чтобы жить и функционировать в мире, они привыкли скрывать свои непростые ощущения под масками успешных героев, одновременно боясь своего рода „разоблачения“: „Они же сейчас поймут, какой я на самом деле! Они ошиблись во мне! Я же совсем другой! На самом деле я чувствую себя ничтожным!“». По словам Ксении, человек обесценивает свои успехи, боясь неудач и того, что другие, поверив в него, спросят с него слишком много — что и приведёт к «разоблачению». «А когда человек умаляет свои вклад и ответственность, считая, что всему виной удачное стечение обстоятельств, внешние факторы, то вынести поражение гораздо легче и проще. Вероятно, что в корне синдрома самозванца лежит и невротическое избегание чувства вины, берущее начало где-то в далёком детстве и отношениях с братьями или сёстрами. Ведь быть победителем так же непросто, как и проигравшим. Некоторым людям невыносимо ощущение, что где-то за ними остались те, кто проиграл», — отмечает Кузьмина.

По наблюдениям психологов, представители меньшинств чаще чувствуют себя «самозванцами». При этом некоторые меньшинства сталкиваются с проблемой чаще других: в 2013 году учёные Техасского университета в Остине провели исследование, которое показало, что американцы азиатского происхождения чувствуют себя «самозванцами» чаще, чем афроамериканцы и латиноамериканцы. Некоторые исследователи также считают, что представители определённых профессий чаще сталкиваются с синдромом — например, учёные и врачи, которым для достижения успеха важно не только обладать большими знаниями и компетенциями, но и производить впечатление образованного и уверенного человека.

Развитию синдрома самозванца у женщин способствуют и культурные установки. Прямо говорить о своих достижениях — черта, которая традиционно считается мужской; женщины, согласно традиционным установкам, должны оставаться скромными и не имеют права заявлять о своих успехах — из-за чего у них часто складывается ощущение, что они могут и умеют меньше мужчин. При этом культурные стереотипы также нередко мешают замечать синдром самозванца у мужчин: традиционные представления о маскулинности не позволяют мужчинам говорить о своих чувствах и признаваться в том, что они чувствуют себя уязвимыми.

Цитата дня:
Жизнь в Турции после попытки переворота

Meduza пообщалась с жителями Турции о том, как меняется жизнь в стране после неудачной попытки военного переворота. ВОС публикует реплики нескольких респондентов.

«Если вы напишете мое имя, за мной придет полиция»

Жители Турции — о том, как изменилась страна после попытки переворота

Осман Г.

Сотрудник Университета Анталии (имя изменено)

Я работаю в Университете Анталии, и у нас пока здесь никого не уволили, но я уверен, что в ближайшие дни кого-то уволят. Впрочем, это вряд ли меня коснется. Дело в том, что увольняют, как я понимаю, только тех, кто имеет отношение к гюленовскому движению. Мы их называем «фетхуллисты». Глава ячейки в нашем университете сбежал за шесть дней до попытки переворота. И, в общем, я знал, что это произойдет. Это движение, ну то есть много движений, без названий, разные, но объединенные одной идеей, так развивалось и настолько проникло во все сферы Турции — в основном в образование, но и в правительство, в полицию, — что любой образованный человек понимал, чем это закончится.

Я принадлежу к трети населения Турции, секулярной, которая ненавидит и эту группу людей, и правительство Эрдогана. Мы нерелигиозны, мы за демократию. И в этом смысле то, что произошло, в ближайшей перспективе — это хорошо. Не должна власть сменяться недемократическим способом, не должны к власти приходить религиозные группы, мы не хотим исламского государства. А если бы они пришли к власти, мы бы получили именно его, что-то похожее на Иран.

То, что произошло во время переворота, — это устрашение. Публичная порка военных — это единичный случай, я не думаю, что Эрдоган имеет это в виду, не думаю, что он хочет причинить им вред. То, что произошло, должно стать всем уроком — что не нужно допускать религиозные организации в управление страной.

Все меры, которые сейчас принимают — не выпускают профессоров, — это, я думаю, на неделю или несколько, просто чтобы никто не убежал. Я не знаю, но не думаю, что это коснется меня. С другой стороны, я привык к некоторым проблемам передвижения. У меня чуть меньше двух лет отношения в России. И нам было очень удобно друг к другу летать, до истории с самолетом, когда отменили все чартеры. Потом я пытался прилететь все же в декабре, хотя уже говорили, что турок не пускают. Нас в самолете было шесть турецких граждан. Один был муж русской, другой был сотрудник российской компании. И четверо как я — просто прилетели. В общем, нас час продержали на границе, сказали, что пустить не могут, отвели в какую-то большую комнату и днем следующего дня отправили обратно. С тех пор я не был в России, уже больше восьми месяцев. Но она ко мне прилетает, только стало дороже и не так удобно.

Вы, пожалуйста, не упоминайте мое имя. На всякий случай.

Эмин З.

Сотрудник издательства (имя изменено)

Я вряд ли смогу вам помочь; если вы напишете мое имя, за мной придет полиция. Я — выпускник первой гюленовской школы, и я работаю на его институции всю мою жизнь — как учитель, как автор. Компания, в которой я работаю, одно из самых больших издательств в Турции, восемь месяцев назад было захвачено правительственными людьми. С тех пор они выжимают оттуда людей. В понедельник около 100 авторов было уволено, во вторник — 20. Поэтому я не могу называть своего имени, ради своего же блага. Я только немного расскажу.

Последние выходные — это ад для всей страны, такое количество людей убито. И правительство винит в этом гюленовское движение. Люди, которые с ним связаны, стали козлами отпущения, как будто террористической травмы недостаточно. Теперь началась охота на ведьм против движения, никто не утруждает себя доказательством участия в чем бы то ни было. Это в основном касается людей в образовании и некоммерческих организациях. Они всегда защищали демократию и никогда не участвовали ни в каком насилии и преступлениях. Мы говорим об учителях, врачах, академиках. Теперь правительство требует отстранить деканов всех университетов и забирает лицензию у 21 тысячи учителей. Плюс 15 тысяч отстранены министерством образования. Они отзывают публикации. Мы занимаемся образовательными публикациями — у нас работники архива, люди, занимающиеся образовательными технологиями, — все были уволены.

Вы знаете, кто такой Гюлен? Он живет в Америке, он хотел образовывать мусульман, его идея в образовании, а не в войне и насилии. То, что произошло, — это какие-то люди в армии решили совершить переворот, у них свои резоны и свои взгляды. Солдаты открыли огонь по полиции и по народу. И этих солдат, которые даже не понимали, что они делают, а просто следовали приказам, — их отдали в руки разъяренной толпы. Много солдат линчевали, убили, это был ужасный день. Но из-за разногласий Эрдогана с Гюленом — они скинули всю вину на движение, на «Хизмет». Без всяких причин.

Я был дома, я никуда не выходил в ту ночь, но Эрдоган был повсюду, даже в FaceTime. Он призывал людей выходить на улицу и противостоять восставшим солдатам. Стоять перед танками и защищать демократию. Мирные жители были убиты и ранены.

Теперь все люди, связанные хоть как-то и когда-то с гюленовскими школами или организациями, — все боятся. Их дома поджигают, их увольняют, их судят в коррумпированных судах.

СМИ, близкие к движению, критиковали власть, расследовали коррупцию, но теперь их все блокируют. Наше движение за толерантность, мы религиозны, но мы не радикалы. И мы не пытаемся обратить людей в нашу веру, мы просто хотим строить сеть людей, связанных друг с другом, помогающих. Мы всегда были против насилия, никто из нас не участвовал в перевороте. В этом нет никакого смысла. Мы хотим вырастить образованных людей, без предрассудков, разделяющих общие ценности.

Я понимаю, что меня скоро уволят. Но я не так боюсь за себя и семью. Моя семья в Софии, и я гражданин Болгарии. Я везунчик по сравнению с моими коллегами. Но я не хочу уезжать, и я только что отменил поездку на конференцию за границу, потому что, боюсь, меня не пустят обратно.