Стихотворение дня

Абульхасан Фаррухи

Начинаем неделю ближневосточной поэзии. Абул Хасан ибн Джулух Фаррухи Систани был придворным поэтом газневидских султанов Махмуда Газневи и Масуда I Газневи. Знаменит Фаррухи в первую очередь своими касыдами. Этот канонический жанр предполагает большой объем, однозвучную рифмовку (у всех строчек одинаковое окончание) и строгую пятичастную композицию: лирическое вступление, описание чего-либо, путешествие поэта, восхваление и самовосхваление.

***

Когда в переливы атласа оденется луг молодой 
И пышно покроются горы сквозной семицветной фатой, — 
Земля, словно царственный мускус, бесценный струит аромат, 
И пестрой семьей попугаев блестящие ивы стоят. 
Вчерашний предутренний воздух поведал о близкой весне. 
Хвала тебе, северный ветер, за радость, врученную мне! 
Развеянной мускусной пылью ты снова затеял играть, 
А сад — цветоносных красавиц повсюду расставил опять. 
Чубучника белые бусы вновь блещут из влажных долин, 
И вновь на иудином древе горит бадахшанский рубин. 
И розы, как рдяные чаши, приподняты в светлую рань, 
И тянет к земле сикомора свою пятилапую длань. 
На ветках стоцветные перстни, в стоцветных покровах сады, 
Жемчужины — в ливнях небесных, жемчужины — в струях 
воды. 
И нежными красками неба стоцветно пылающий мир 
Подобен почетным одеждам, что дал нам великий эмир. 
И стан пробужденный эмира готов к выжиганью тавра. 
Любви, песнопений и хмеля настала благая пора. 
Как звезды средь чистого неба, сверкая в шелку луговом, 
Войска развернулись на воле и встали шатер за шатром. 
Ты скажешь: в любой из палаток влюбленная дремлет чета, 
И каждая в поле травинка любовной игрой занята. 
Звучат среди зелени струны, все поле напевов полно, 
И звонко сдвигаются чаши, и кравчие цедят вино. 
Смущенных красавиц упреки, объятья, любовные сны, 
Певцами разбуженный воздух несет дуновенье весны. 
Зеленая степь необъятна, как некий второй небосвод, 
Ее травяная равнина — пространство безбрежное вод. 
В том море виднеется судно, но дышит оно и бежит! 
А в небе звезда полыхает и по небу мчаться спешит. 
Гора ль повстречается — судно возносится на гору ту, 
А встретится солнце — набросит звезда свою тень на лету. 
Ужели не чудо природы, что солнце закрыто звездой? 
Ужели не чудо и судно, что степью плывет, как водой? 
Костры, словно желтые солнца, горят у широких ворот, 
Ведущих к шатру золотому, где шах многославный живет. 
Мирьядом светящихся копий щетинится пламя костров: 
Червонным текучим расплавом то пламя назвать я готов. 
Орудья тавра багрянеют, в огне раскалившись давно: 
Так в пламенно зрелом гранате багряно пылает зерно. 
Вот — дикие кони степные: не мыслят они о тавре. 
Вот — юношей зорких отряды: дивлюсь их отважной игре. 

Но им ли соперничать с шахом? Хвалю его доблестный жар: 
Он скачет с петлей наготове, как юноша Исфандиар. 
Петля изгибается, вьется, подобно прекрасным кудрям. 
Но помни: крепка ль ее хватка — ты скоро изведаешь сам. 
Всечасно иные изгибы в искусной петле узнаю: 
Как будто жезлом Моисея ее превратили в змею. 
Она, исхпщренная, краше девических юных кудрей 
И крепче испытанной дружбы старинных и верных друзей. 
Коня за конем приводили, готовясь им выжечь тавро, 
И наземь валили ретивых, арканом опутав хитро. 
На каждом коне ожерелье, как горлицы дикой убор, — 
Аркан венценосца, который над миром державу простер. 
Кто б ни был веревкой охвачен, петлей перекручен вдвойне, 
Носить ему знак падишаха на лбу, на плече, на спине! 

Пер. А. Кочеткова