Цитата дня:
Как живут журналисты кремлевского пула

The Village на условиях анонимности поговорил с журналисткой из «кремлевского пула» — группы репортеров, повсюду сопровождающих Путина. Мы цитируем фрагмент о том, каково это — таскаться за президентом по всему миру.

Фото: Михаил Климентьев / ТАСС

Как все устроено: Журналист кремлевского пула, The Village

Об «укатайках» и душе за 150 долларов

Отдельное «развлечение» для пула — бег к самолету для того, чтобы успеть занять удобное место. От того, успел ты или не успел, зависит уровень комфорта во время всего полета. Одно дело, если ты летишь в Санкт-Петербург, — это фигня. А если ты летишь, извините, во Владивосток — это уже очень важно.

В среднем, если ты работаешь в пуле, у тебя получается по одной командировке в неделю. Если людей мало, бывает и по две поездки в неделю. Есть поездки, которые длятся неделю, их называют укатайками. Чем жестче укатайка, тем привлекательнее, потому что это шанс побывать в таких местах, в которые ты никогда в жизни сам не доедешь. Например, кто из москвичей был в Тикси?

Когда Путин еще был премьером, он ездил из Читы в Хабаровск на желтой «Ладе-Калине». Говорят, это незабываемое впечатление, когда ты за ним едешь по тому же маршруту, только не на «Ладе-Калине», а на микроавтобусе, ночуешь в полях.

Как-то была поездка в Магадан одним днем, которая длилась ровно 24 часа. В ту временную точку, из которой мы вылетели, мы обратно и вошли: до Магадана лететь 8 часов, 8 часов разница с Магаданом, 8 часов мы провели в Магадане и 8 часов мы летели обратно.

Была поездка Владивосток — Нижний Тагил, которая вообще планировалась двумя днями, но на самом деле это был один длинный день. Мы улетели во Владивосток, там, конечно, все затянулось, в итоге мы приехали в Екатеринбург и спали вместо отведенных по сценарию шести часов два часа. Бывает, что ночевки проходят в самолетах. Есть, например, такая опция, как заехать в гостиницу принять душ. И ты понимаешь, что, оплачивая номер в гостинице, платишь 150 долларов за душ, — такое тоже бывало.

То, что перед приездом Путина в городах кладут новый асфальт, — все правда, поэтому иногда кажется, лучше бы почаще ездил. Хотя бывают и откровенные перегибы — например, власти Уфы закатали газоны в асфальт и закрыли дома непонятными растяжками.

Когда путешествуешь с президентом, понимаешь, что никогда в жизни не доедешь из Москвы до какого-нибудь дальнего региона, потому что дешевле слетать в Аргентину, чем на родную Камчатку, хотя на Камчатке в сто раз круче. Поэтому особой популярностью пользуются полеты в Красноярский край, на Камчатку, в Магаданскую или Архангельскую область.

Все это звучит так романтично и здорово, но основные качества, которыми должен обладать журналист в пуле, — это выносливость, «слабоумие и отвага» и, конечно, смекалка. Физически непросто ждать и понимать, как у тебя рушатся планы, непросто вообще не строить планов. Потому что проходное мероприятие, которое начинается, допустим, по графику в два часа дня и должно длиться час, не обязательно закончится в три или в четыре, и не факт, что оно будет одно. Поэтому первое правило — никогда ничего не планируй: никогда не покупай билеты в театр, если ты идешь на мероприятие. Вот по закону подлости обязательно эти билеты сгорят.

Но на это реально подсаживаешься. Журналисты, которые на чем-то специализируются, в принципе, каждый день пишут более или менее об одном и том же. Здесь у тебя каждый день новая повестка: сегодня — про вертолеты, завтра — про сельское хозяйство, а послезавтра — премьера балета в Мариинке. Завтрак в Париже, ужин в Милане, утро в какой-нибудь тьмутаракани — все это про пул.

Цитата дня:
Как выглядели женщины в гареме XIX века

Лидер КНДР Ким Чен Ын возродил давнюю традицию и завел собственный гарем. Сайт «Культурология» опубликовал фотографию гарема правителя Ирана Насер ад-Дин Шах Каджара, властвовавшего в конце XIX века. Встречайте: «Сад наслаждений».

«15 реальных фото иранского шаха и его гарема, в котором было почти 100 женщин», Культурология

Одной из многочисленных страстей Шаха Каджара была фотография. Фотографировать ему нравилось еще в детстве, а когда он пришел к власти, то принял решение создать у себя во дворце первую официальную фотостудию. В 1870-х годах в Тегеране открыл свое ателье русский фотограф Антон Севрюгин, который и стал придворным фотографом иранского правителя. Севрюгин создал фотолетопись Ирана и за свои заслуги был награжден почетным титулом.

Русский фотограф мог снимать самого шаха, его родственников мужского пола, придворных и слуг. А за собой Каджар, ярый поклонник фото, оставил право снимать свой гарем, в котором у него было, по свидетельствам историков, около 100 наложниц.

Известно, что фотографии Насер эд-Дин Шах печатал сам в дворцовой лаборатории и хранил в атласных альбомах в своем дворце Голестан, где в настоящее время находится музей.

Экстраординарность фотографий его наложниц заключается в том, что по шиитским законам в то время было непозволительно снимать лица людей, а тем более лица женщин. И только самый могущественный человек в стране мог себе позволить нарушить закон.

Глядя на фото дам из гарема, понимаешь, что выглядят они для своего времени вполне современно. Женщины уверенно держатся перед камерой, спокойны, не робеют и не кокетничают.

Фотографии женщин оспаривают общепринятое представление о жизни в гареме – шахские жены выглядят вполне современными для того времени и уверенными в себе, они спокойно смотрят в объектив фотоаппарата, не кокетничая и не робея.

Можно даже предположить, что у жен в гареме были дружественные отношения – на некоторых фотографиях запечатлены группы на пикнике.

По фотографиям можно судить о вкусах иранского монарха – все женщины в теле, со сросшимися густыми бровями и хорошо заметными усиками. Хорошо видно, что женщины не страдали от голода и не были обременены физической работой. Знатоки поговаривают, что в коллекции Голестана есть даже фото в стиле ню, но они надежно спрятаны.

На многих фото наложницы гарема запечатлены в коротких пышных юбках наподобие балетных пачек (шалитех). И это неслучайно.

Известно, что в 1873 году Насер эд-Дин Шах по приглашению Александра II побывал в Санкт-Петербурге и посетил балет. По легенде, он так был очарован русскими танцовщицами, что и для своих женщин ввел шалитех. Правда, от мусульманских платков наложницы могли отказаться только перед фотокамерой. Впрочем, не исключено, что это только легенда.

Цитата дня:
Как купить ребенка в России?

В издание «Батенька, да вы трансформер» пришло письмо читательницы о том, как она решила завести ребенка и через что ей пришлось пройти, чтобы купить его. Цитируем инструкцию, как сделать это важное приобретение. 

«Пошаговая инструкция по покупке ребенка в России», Батенька, да вы трансформер

ШАГ 1

Я проконсультировалась с юристом. Вот здесь все завертелось «по правде». Он посоветовал мне обратиться в определенную женскую консультацию, рассказать все как есть, они обязательно помогут. Я так и сделала. К моему удивлению, мне помогли просто так, войдя в мое положение и не слушая никаких обещаний. «Благодарности» брать не хотели, попросили пойти в церковь и поставить свечи за их здоровье. Я это сделала! Через полмесяца я получила аж 90 тысяч отпускных. Если бы я знала в тот момент, как они мне понадобятся!

ШАГ 2

Далее за 100 долларов благодаря связям того же юриста мне дали в милиции справку о безвестном отсутствии моего мужа. На основании этой справки — 1000 долларов и вуаля! — суд вынес соответствующее решение о признании моего мужа безвестно отсутствующим.

ШАГ 3

Ровно по истечении 9 месяцев моей «беременности» меня вызвали в «отдел», напомнили, что усыновление — это не игрушки, это на всю жизнь, и отправили в больницу смотреть ребеночка. Это был чудо какой хорошенький ребеночек!

ШАГ 4

«Отдел» же помог мне обратиться с заявлением в суд, и слушание моего дела состоялось в тот же день. Судья, на редкость милая и мягкая молодая женщина, была очень приветлива со мной, сказала, что я совершаю подвиг, не боясь генов и прочей наследственности ребеночка. Выслушав заявленное мной ходатайство о том, что я хочу забрать ребеночка сегодня же, а не по истечении 10 дней в соответствии с законом, она его полностью удовлетворила. И вынесла решение! В этот же день я забрала ребеночка из больницы.

ШАГ 5

Но ведь я должна этого ребеночка родить! И выписаться из роддома! Я приехала в первый попавшийся мне по дороге роддом, зашла к дежурному врачу и через полчаса уже находилась в послеродовой палате. Эта же врач позвонила моему сыну и сообщила, что у него родился братик. Не знаю, чему сын больше был рад: тому, что у него родился братик, или тому, что его пропавшая с утра мама наконец нашлась.

ВУАЛЯ, У ВАС ЕСТЬ РЕБЕНОК.

Цитата дня:
Когда нужно съезжать от родителей?

The Village решил выяснить, когда нужно съезжать от родителей, и взял комментарий у психологов, социологов и иностранцев. Мы цитируем рассказ сотрудницы «Левада-Центра» о привычках русских людей.

«До какого возраста нормально жить с родителями?», The Village

Карина Пипия , социолог «Левада-Центра»

Более половины россиян (54%) считают, что совершеннолетние дети, не состоящие в браке, должны жить отдельно от родителей. Причем раздельное проживание в первую очередь рассматривают как желаемый вариант молодые люди в возрасте от 18 до 24 лет. Более двух третей респондентов, которые придерживаются этой точки зрения, видят в независимой жизни приучение к самостоятельности и ответственности. Каждый четвертый молодой россиянин считает, что это способ уменьшить конфликты с родителями и ослабить их контроль.

Треть респондентов, напротив, полагает, что жизнь с родителями до брака — это вполне нормально. Молодые люди, которые поддерживают эту позицию, ссылаются на отсутствие самостоятельности и ответственности за свои поступки, а россияне старшего возраста — на возможность контролировать детей и оберегать их от ошибок.

В целом сознание нынешней российской молодежи твердо стоит на патерналистских началах. Независимость и самостоятельность молодые люди не рассматривают как приоритетный принцип социальной жизни, а решение проблем возлагают на государство. В рамках семьи это транслируется на родителей, от которых ждут обеспечения нормального уровня благосостояния. Со времен «Протестантской этики и духа капитализма» Макса Вебера мало что изменилось: да, россияне стали индивидуалистами, но не стали более самостоятельными людьми, которые распоряжаются своей судьбой и не ждут помощи извне. Поддержка репрессивных законов показывает живучесть патриархальных установок — в том числе среди молодежи. Декларативно молодые люди готовы жить отдельно (и большая часть родителей с этим согласна), но на деле это не всегда возможно из-за отсутствия ресурсов: совместное проживание бывает вынужденным из-за низкого уровня дохода и отсутствия доступного жилья.

Цитата дня:
Как будет выглядеть журналистика будущего?

«Кубанский репортер» взял интервью у бывшего заместителя главного редактора «Русского репортера» Дмитрия Соколова-Митрича, который сейчас занимается разработкой собственного проекта. Мы цитируем часть о том, как в будущем будут работать редакции. 

«Дмитрий Соколов-Митрич: Сегодня медиа не представляют интереса для традиционных инвестиций», Кубанский репортер

На Facebook вы как-то обмолвились, что работаете над новым информационным проектом. Это пока секрет?

Дмитрий Соколов-Митрич: Ничего секретного там нет, просто чтобы заявить об этом проекте громко, нужно хорошо подготовиться. Думаю, ближе к осени это случится. Я собираюсь выйти на рынок с принципиально новым продуктом, он требует объяснения. По большому счету, это инструмент для медиарынка будущего. Сейчас очень сильно меняется структура медиабизнеса, сама модель монетизации журналистского труда, особенно квалифицированного. У меня есть собственное видение того, как будет выглядеть наша отрасль уже через пять лет. Если совсем коротко, все идет к тому, что письменные СМИ вообще перестанут создавать контент.

Письменные — вы имеете в виду и интернет-издания?

Дмитрий Соколов-Митрич: Я имею в виду журналистику письменного слова. Интернет, бумага – не важно. В ближайшее время СМИ прекратят создавать трудоемкий контент – интервью, репортажи, требующие командировок, аналитику. Все, что дороже одного звонка, СМИ производить не будут, это станет отдельной отраслью. Журналистика устойчивой аудитории, журналистика редакций, пасущихся вокруг средств распространения контента – она просто уйдет в прошлое.

А вокруг чего будут пастись редакции?

Дмитрий Соколов-Митрич: Вокруг средств производства контента. Ситуация в письменной медиаотрасли будет выглядеть примерно так же, как сейчас она выглядит, например, в киноиндустрии. Кинотеатры не производят фильмы, они их показывают. У кинотеатров нет своей устойчивой аудитории, она есть у конкретных фильмов, актеров, режиссеров. Спилберг, Кустурица и даже Никита Михалков работают не в кинотеатрах, а на киностудиях. Они снимают свои фильмы, привлекая деньги инвесторов, которые вкладывают их как из коммерческих, так и из идеалистических соображений. Похожую картину мы видим, например, в телевидении. Телеканалы сами делают только новости, и то не всегда. Все остальное они закупают у продюсерских компаний, которые опять же зарабатывают не столько на том, что им платят каналы, сколько на привлечении всякого рода инвесторов, заинтересованных в продвижении тех или иных нематериальных ценностей. Это могут быть предприниматели-идеалисты, это могут быть государственные институты развития, это могут быть общественные организации и даже частные лица. Примерно таким же образом в ближайшее время выстроится и журналистика печатного слова — в этой отрасли появится свой медиапродакшн, который возьмет на себя производство трудоемкого контента. СМИ оставят себе только информационный поп-корн — ленты новостей плюс иллюминация из дешевой публицистики. Собственно говоря, многие из них уже сегодня заняты только этим. Конечно, СМИ очень хотят публиковать роскошные интервью, крутые репортажи из регионов, пронзительные истории про людей, добросовестные расследования и серьезную аналитику. Но в новых экономических условиях они просто не могут себе этого позволить: финансовая кишка тонка. Даже государственные СМИ, которые хорошо финансируются, вынуждены отказываться от этих творческих радостей. Многие журналисты сегодня воспринимают эти процессы в духе «ужас-ужас!» — как необратимую деградацию. Я же уверен, что это всего лишь переходный период от одной бизнес-модели к другой. И свой проект я делаю уже под новую бизнес-модель. Он называется «Лаборатория «Однажды». Грубо говоря, это производство историй «под ключ». Главные истории страны с Дмитрием Соколовым-Митричем. Но мое имя — только бренд, на самом же деле «Однажды» — это команда топовых журналистов страны, работающих в режиме антрепризы. Причем топовыми журналистами я считаю не тех, кто громче всех кричит всякие глупости и даже не тех, кто умеет красиво складывать слова в предложения – а тех, кто умеет создавать смыслы. Мы собираемся создавать и продавать не слова, а смыслы. К сожалению, таких людей в нашей журналистике крайне мало, поэтому наш бизнес никогда не будет большим. Именно поэтому мы выбрали слово «лаборатория».

А почему то, что вы называете красивым словом «медиапродакшн» не назвать просто пиаром? В чем разница?

Дмитрий Соколов-Митрич: Например, в том, что мы не собираемся участвовать в информационных войнах, мочить подонков по заказу мерзавцев и наоборот. Наша специализация — хорошие истории про хороших людей. Но главная разница даже не в этом. Главная разница в том, что пиар-кампании основную долю своих доходов зарабатывают на размещении контента, а не на его производстве. Сам контент делается левой ногой, главная задача — потешить самолюбие клиента и распилить бюджет. Такие публикации нужны просто для того, чтобы заказчик показал материал начальнику и сказал – вот, видите, это ваше фото, это ваш текст, вы такой молодец. Реальный эффект этого продукта отличается от нулевого в рамках статистической погрешности. Мы же собираемся зарабатывать именно на производстве контента, распространение — вопрос второй. Наша философия заключается в том, что в информационный век высококлассный контент способен распространить себя сам. Его качество – это и есть главный фактор, влияющий на распространение, а статус размещения в этом процессе играет роль все более второстепенную. Много вы прочитали в своей жизни пиаровских текстов, например, про достижения Кемеровской области в развитии туризма? А ведь они размещаются на лучших медиаплощадках, на это уходят миллионы рублей. Теперь забейте в поисковике заголовок «Гора родила» и мою фамилию. Это история успеха горнолыжного курорта Шерегеш. История о том, как кузбасские ватники без всяких государственных миллиардов превратили шахтерский поселок в горнолыжный кластер, который по количеству туристов уже переплюнул Красную поляну. Десятки тысяч лайков, тысячи перепостов, сотни тысяч прочтений. Вот наш метод распространения. Что же касается пиар-компаний, то они работают по старой модели, они по-прежнему думают, что главное — не как написано, а где написано. А это уже не совсем так, а скоро будет совсем не так. Впрочем, у пиар-компаний еще долго останется большая доля рынка – по крайней мере, до тех пор, пока в стране есть изрядная доля заказчиков, которых больше интересует процесс, нежели результат.

А с чего вы взяли, что на рынке есть большая потребность продвигать какие-то там нематериальные ценности? Много вы видите вокруг предпринимателей-идеалистов?

Дмитрий Соколов-Митрич: Более, чем достаточно. У ветеранов медиарынка осталась такая оскомина 90-х — что якобы в СМИ инвестируют только как в политический инструмент. Сегодня действительно медиа не представляют интереса для традиционных инвестиций. Они не приносят ни прибыли, ни влияния. Между тем желание влиять на окружающую реальность в соответствии со своими взглядами, ценностями, идеалами – эта потребность у предпринимателей никуда не делась. Да и предприниматели с тех пор, слава богу, сильно изменились к лучшему. Если в 90-е и нулевые на рынок влияния стремились, в основном, циники и авантюристы, то сегодня здесь гораздо больше идеалистов – по той простой причине, что на длинных дистанциях выживают только идеалисты. Но пока эти ребята обходят медиапроекты стороной. Это слишком рискованно и в экономическом смысле, и в политическом. В экономическом, потому что содержать СМИ с его капризным уникальным журналистским коллективом – удовольствие дорогое. В политическом, потому что любой бизнесмен, который выходит на медиарынок, тут же попадает под внимание соответствующих служб – чего это ты задумал? Как же реализовать в этих условиях инстинкт влияния? Очень просто. Кто вообще сказал, что для этого нужна медиаплощадка с названием, тиражом (как правило, фиктивным) и редакцией? Продюсерские компании типа «Однажды» будут предлагать этим людям инвестировать не в СМИ, а непосредственно в контент — это и дешевле, и эффективней, и безопасней. То есть наш проект, по большому счёту, это СМИ будущего – без площадки, без бумаги, без сайта. Это СМИ, полностью базирующееся только на высококачественном контенте, который распространяет себя сам.

Цитата дня:
Почему уничтожают памятники?

«Сигма» выпустила новый текст Андрея Тесля о вечно актуальной теме — уничтожении памятников и нескончаемом переименовании улиц и городов.

«Монументальное низвержение», Сигма

Каждый режим — что демократический, что не-демократический — утверждает себя в пространстве, в том числе символически — и конец его означает не только изменение подобной политики утверждения, но и пересмотр уже существующего. Тем более тогда, когда новый режим утверждает себя в первую очередь отталкиваясь от предшествующего — негативная память о нем служит легитимацией нового порядка вещей, более того, новый режим оказывается заинтересован в производстве подобной «негативной памяти» и интерпретирует всякое посягновение на себя как стремление или непроизвольное возвращение к прошлому. Его искусственная безальтернативность формируется как производная от границы между ним и «ужасным прошлым», по отношению к которому он выступает как благо — и тем самым ставить его под вопрос значит рисковать возвращением к тому, избавлением от чего он стал.

И уже здесь можно видеть, что уничтожение или демонтаж монументов имеет, по меньшей мере, два варианта — в момент крушения прежнего режима, как канализирование протеста или его фиксация на конкретном объекте — когда памятник императору или портрет президента разрушают потому, что нет возможности сейчас непосредственно добраться до самого виновника, когда полицейского линчуют как представителя ненавистной власти. Здесь акт низвержения — это не борьба с прошлым, а с современностью — как раз стремление утвердить конец этой современности, доказать и самим себе, что она стала прошлым: ритуальное поругание статуи самодержца демонстрирует, что он больше не является самодержцем — собственно, сама возможность подобного действия и его безнаказанность доказывают это, в этот момент он уже больше не является правителем. Любой «официальный монумент» свергаемого режима является в этот момент его репрезентантом. Коммунары, разрушая Вандомскую колонну, не только низвергали II-ю Империю, но и атаковали «наполеоновский миф», на котором она паразитировала — демонстрировали разрыв со всей той системой образов, на которых покоился прежний порядок, тем самым утверждая себя в качестве «совершенно иного»;

— и тогда, когда «борьба с памятниками» превращается в рутинную политику — выступая уже формой политики памяти.

В нашем случае можно видеть, что подобная борьба стала достоянием оппонентов власти — за счет того, что относительно советского прошлого (во всяком случае, в его государственной составляющей) было достигнуто относительное единство — как власть 90-х отстраивала себя от советского режима, так и последующие годы не привели к его реабилитации.