Цитата дня:
Чего хочет Москва на самом деле?

Григорий Ревзин проанализировал деятельность проекта «Что хочет Москва?», который запустил институт «Стрелка». Мы цитируем его мнение о том, что на самом деле значат 2133 идеи горожан.

«Москвич идейный», Коммерсант

Московское правительство обустраивает парки, скверы, дворы, создает общественные пространства, пешеходные зоны, спортивные площадки, платные парковки — люди видят это и видят, что это хорошо. И хотят еще парков, скверов, общественных пространств, пешеходных зон и спортивных площадок. Доказательством именно такого происхождения единства граждан и властей является то, что среди пожеланий время от времени появляются те, которые не соответствуют действиям нынешней администрации, но соответствуют затеям предыдущей. Есть несколько идей о том, что хорошо бы сделать побольше фонтанов (напомню, что у Лужкова была программа сооружения в Москве 200 фонтанов), а один человек предложил организовать общественную пасеку с пчелами в Ботаническом саду, чтобы граждане могли себе летом заготавливать мед на зиму — это уж точно без Юрия Михайловича нормальному человеку в голову не придет. Ну что сказать, инициативы властей доходят до сердца граждан с известным замедлением.

Но возникает вопрос о первоначальном списке: откуда правительство вообще узнало, что людям нужны парки, велосипедные дорожки и экологические рынки? Почему оно начало этим заниматься? Юрий Михайлович Лужков ничего такого не делал, и никому в голову не приходило этого желать. А Сергей Семенович-то откуда об этом узнал?

Институт «Стрелка» с большой гордостью заявляет, что это как раз является результатом его деятельности. Пока институтом руководил Илья Осколков-Ценципер (ныне художественный руководитель ВДНХ), это был прямо-таки интеллектуальный штаб Сергея Капкова. Институт три года только и занимался тем, что продвигал идеи общественных пространств, пешеходных зон, набережных, велосипедных дорожек — всего, что в кругах нелояльных принято называть «потемкинским урбанизмом» Сергея Кузнецова. Сама программа «Что хочет Москва» до известной степени может рассматриваться как попытка напомнить забывчивым чиновникам об этом обстоятельстве. Однако возникает вопрос, откуда обо всем узнала «Стрелка».

Тут не надо далеко ходить — это левая социально ориентированная программа европейских муниципалитетов, победившая практически везде в Европе и Америке после кризиса 2008 года. Именно тогда оказалось, что главное — не здания-аттракционы, не Музей Гуггенхайма в Бильбао и не «огурец» лорда Фостера в Лондоне, а парки, набережные, ландшафты, велосипеды и т. д. Не прибыль, но качество жизни горожанина, не частное, но общественное, не точки роста, но повышение общего уровня среды, честность, экономичность, открытость, экология. И в связи с этим позволю себе высказать несколько парадоксальную идею.

Принято считать, что в России вообще и в Москве в частности деятельность власти мало зависит от избирателя. На мой взгляд, это глубокое заблуждение. Мы сильно зависим от избирателя, только не от местного, а от зарубежного, западного, по мнению наших элит, гораздо более ответственного и подготовленного к демократии. Российские города подражают Москве, Москва подражает европейским столицам, а их градостроительная политика прямо определяется тем, как у них проголосуют. Чего те хотят, то эти и делают, только это другие те, зарубежные.

Понятно, что тут возникают досадные зазоры. Например, эти города экологически озаботились, занялись своими реками — мы тоже занялись своей рекой и вот даже объявили конкурс. Однако, судя по предложениям москвичей, река их не очень сильно волнует, что жаль, а волнуют их железные дороги. Но у нас нет никакой программы обустройства железных дорог. Потому что в западных городах ее нет. Они там обустроены 20-30 лет назад, в момент перехода на скоростные электрички, и вопрос не стоит на повестке дня. У них не стоит, а и из-за этого и у нас.

Цитата дня:
Зачем волонтеры это делают

Издание «Такие дела» нашло волонетров, которые занимаются разнообразной благотворительностью. Мы цитируем рассказ Ховарда из Англии о том, почему он уже в пятый раз приезжает в Псковскую область в лагерь для детей-сирот из коррекционных детских домов.

«В лучшем случае нас считают чудаками», Такие дела

ХОВАРД АМОС, 29 ЛЕТ, ПСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ

Организация: Лагерь центра равных возможностей «Вверх» для детей-сирот из коррекционных детских домов

В моей родной Англии волонтёрство, как и благотворительность, воспринимаются как нечто естественное — там этим занимаются очень многие. Мне всегда — и дома, и в школе — говорили, что я очень много получил от жизни, поэтому надо в какой-то момент начинать отдавать. Что образование я получаю не просто для того, чтобы зарабатывать деньги.

В университете я учил русский и как-то получил рассылку с приглашением поехать в волонтёрский лагерь в Россию. Мне хотелось попрактиковать язык и заодно начать делать что-то полезное, и я, недолго думая, собрался. Лагерь был в Псковской области, рядом с деревней, в которой находится интернат для детей с особенностями развития. Волонтёры живут в лагере месяц и каждый день проводят развивающие занятия с детьми.

До этого я был в России один раз — в Питере. В свой первый приезд в лагерь я плохо знал русский, и мне было непросто. Помню, как на первом занятии я настолько растерялся, что ученикам самим пришлось объяснять мне, что делать, показывать какие-то игры. Сейчас я еду в лагерь пятый раз — уже координатором.

Дети толком не понимают, что я иностранец. Им вообще не очень важно, откуда ты — они всех волонтёров называют «москвичами». Конечно, я рассказываю об Англии, но им очень сложно понять, что это такое: большинство из них не были нигде, кроме Псковской области. Поэтому им кажется, что я просто плохо говорю по-русски. Как, собственно, и некоторые из них.

Главный смысл занятий — чтобы детям было всё время интересно. Это сложно, потому что у них очень быстро переключается внимание, они устают быстрее других детей. Но это не обязательно значит, что они чего-то не умеют или не могут. Надо просто постоянно шевелиться, предлагать им что-то новое. Русскоязычным волонтёрам проще — им даже не всегда надо готовить занятия заранее. Они могут просто прийти и поболтать с детьми. У иностранцев элементарно не хватает словарного запаса.

Тяжело ещё, когда начинаешь привязываться к детям. Конечно, каких-то детей начинаешь любить больше других, но я понимаю, что общаться с кем-то слишком близко — неправильно. Есть волонтёры, которые усыновляют детей или берут их в патронат. Но я не мог бы так сделать, поэтому стараюсь общаться с детьми откровенно и честно, но держать дистанцию.

Многие думают, что с детьми с особенностями развития тяжело работать, но мне кажется, что на самом деле эти люди толком никогда с такими детьми не общались.Конечно, сначала такое общение пугает. Но очень быстро привыкаешь и начинаешь понимать, что, в общем-то, это такие же обычные дети. Почти все волонтёры, приехавшие в первый раз, говорят, что наши дети могли бы учиться вместе с обычными детьми и вообще могут гораздо больше, чем кажется. Просто они потеряны в этой системе: сначала они живут в детских домах, а потом их переводят во взрослые интернаты — вот, собственно, всё.

Из-за того, что они всю жизнь провели в интернате, дети плохо знают, как выражать свои эмоции, общаться с людьми. Однажды летом к нам приехал еще один волонтёр из Англии — высокий мальчик с длинными красивыми волосами. И старшие девочки, которым он нравился, не придумали ничего лучше, как подойти к нему сзади на дискотеке, подпрыгнуть и схватить за волосы. Другие дети, чтобы выразить симпатию, могут даже несильно стукнуть, ущипнуть.

Ещё, конечно, они мало приспособлены к самостоятельной жизни. Поэтому мы стараемся им привить важные социальные навыки. У нас в лагере есть, например, день магазина. Дети получают марки или еще какие-то бумажки, замену денег, мы открываем небольшие стенды, на которых продаются игрушки или книжки, и дети учатся сами совершать покупки.

Сначала многие вещи в русских интернатах вызывают шок. Некоторые дети туда попадают не из-за каких-то тяжёлых отклонений в развитии, а в качестве наказания — просто потому что плохо себя вели в другом детском доме. Или что некоторые воспитатели контролируют группы через более сильных детей: те могут побить слабых, если они делают что-то не так, и воспитателю этого делать уже не приходится.

Первый раз это вызывает протест, но, когда ты работаешь с интернатом долго, то привыкаешь и к этому. Ты не одобряешь этого, но понимаешь, почему так происходит, почему так устроена система. Я могу вмешиваться только в крайнем случае. Я не считаю, что я — человек, который приезжает и уезжает, и, тем более, имеет возможность уехать в другую страну — могу что-то говорить воспитателям, которые много лет работают с этими детьми. У меня просто нет такого права.

Цитата дня:
Что теперь будет за отказ провериться на наркотики?

В силу вступил закон, который будет проверять некоторых людей на наркозависимость суровее. «Медуза» сделала карточки, которые проясняют, на что теперь имеют право полицейские и что будет простым смертным за отказ от проверки. Мы публикуем некоторые из них. 

«Наркотики: кого будут проверять и что теперь грозит за отказ?», Медуза

И как именно ужесточили правила?

По-разному. Скажем, частные детективы, чоповцы и военные должны теперь не реже раза в год проходить проверку на употребление наркотических и психотропных веществ. Регулярность таких проверок для сотрудников транспортных компаний отдельно установят профильные ведомства. Кроме того, новый закон вносит поправки в Трудовой кодекс. Если проверка покажет, что сотрудник употреблял запрещенные вещества, это может стать поводом для увольнения. За отказ от проверки тоже смогут уволить. Представителям многих профессий, связанных с оружием и безопасностью перевозок, придется перед приемом на работу предоставлять работодателю справку, что их не судили за употребление запрещенных средств.

Разве у нас судят за употребление, а не только за хранение и продажу?

Да. Закон запрещает употребление наркотиков, психотропных средств и «новых потенциально опасных психоактивных веществ или одурманивающих веществ» (например, спайсов) без назначения врача. В административном кодексе есть две статьи — просто употребление (ст. 6.9) и употребление в общественном месте (ст. 20.20). Наказание по обеим статьям одинаковое — штраф от 4 до 5 тысяч рублей или до 15 суток ареста. Иностранцам и лицам без гражданства грозит еще и высылка из России.

Как выясняют — принимал человек запрещенные вещества или нет?

Это выясняют врачи, процедура называется «медицинское освидетельствование». На такую проверку человека может отправить сотрудник полиции или наркоконтроля.

Полицейские могут отправить на проверку кого угодно?

Да, но только если у них есть «достаточные основания полагать», что человек употреблял запрещенные вещества без назначения врача.

Что это за основания?

Есть список признаков , с помощью которых полицейский должен понять — есть ли основания полагать, что человек выпил или принял какие-то вещества. Этот список составили в Минздраве. Надо сказать, что помимо более или менее четких признаков (запах алкоголя изо рта), там есть и довольно расплывчатые понятия — например, «поведение, не соответствующее обстановке».

Что будет, если человек откажется от проверки?

По новому закону, ему грозит такое же наказание, как за употребление наркотиков, психотропных средств или каких-то других запрещенных веществ. Штраф 4–5 тысяч рублей или арест до 15 суток.

Цитата дня:
Чем питаются ресторанные критики?

Чем питаются люди, для которых принятие пищи и поход в общепит — не праздник, а трудовые будни? Time Out задал этот вопрос десяти ресторанным критикам и редакторам, мы цитируем мнение и советы трех из них. 

Где едят ресторанные критики, Time Out

Иван Глушков

ресторанный критик журнала GQ

Вообще вытащить себя в какое-то заведение вне работы трудновато. Во-первых, частенько хочется просто отдохнуть от всех этих официантов, скатертей и каменных досок вместо тарелок, нарезать сырку с помидорами и сесть на кухне. Во-вторых, этих помидоров с сыром оказывается более чем достаточно после двух подряд обедов из семи подач. Но если вдруг потянет — иду, например, в «Молон Лаве». Греческую еду я очень люблю, и здесь ее воспроизводят весьма близко к оригиналу. Про некоторые блюда я только здесь и узнал — жаренного на гриле осьминога с бобами, например, потом попробовал уже в Салониках, было один в один. Ну и, понятное дело, всеобщее перманентное веселье, рецина, ципуро, метакса и мастиха. И рядом с домом, что немаловажно.

Люблю окологрузинские хулиганские эксперименты в «Саперави», но за зимними многочасовыми хинкальными марафонами, как все здравомыслящие люди, отправляюсь в «Чито-Ра». Когда хочется много простой и сочной еды — мяса, пирогов, сыра, — иду в «Федя, дичь!», хотя, конечно, для меня далековато. Выпить вина — в «Винный рынок». За коктейлями — в The Box. Во многих, даже самых талантливых барменах меня очень раздражает натужное пацанство и панибратство в общении. Шеф-бармен The Box Стас Киреев — помимо того, что мастер своего дела, — настоящий интеллигент и джентльмен. Пиво без претензий — в Pivbar: из всех новомодных пивных здесь самый большой выбор русских сортов, а в них копаться, конечно, интересней всего. Рестораны для особого случая — Selfie и White Rabbit.

Ольга Овчарова

ресторанный обозреватель «Time Out Москва»

Иногда ловишь себя на мысли, что было бы здорово питаться одной гречневой кашей, кефиром и зелеными яблоками — или что там едят ответственные девушки. Но воплотить мечты в жизнь пока не удается. Записалась как-то на детокс-курсы — так и не дошла: засиделась в тот день в Lesartists над миской с тушеной чечевицей, свеклой и яйцом пашот. Вообще мест, где я вот так могу засидеться ради собственного удовольствия, довольно много (есть дома в последнее время я почти разучилась): в Moments — за рюмкой порто, в «Пинч» — на позднем завтраке, в Zotman Pizza Pie — макая краешки пиццы в соус, в AQ Kitchen — с шумливыми друзьями и бутылкой розе, в «Одессе-маме» — наворачивая тарелку голубцов с мизинчик.

Но это все — про сегодня, потому что завтра опять откроется целая пачка ресторанов, и среди них наверняка будет много хороших, куда обязательно захочется вернуться. Поэтому скажу так: любимых ресторанов (как и любимой кухни) у меня нет, а есть любимые шефы: братья Березуцкие, Владимир Мухин, Дмитрий Шуршаков, Адриан Кетглас, Глен Баллис, Вильям Ламберти, Дмитрий Зотов — они делают эту часть моей жизни нескучной.

Наталья Савинская

главный редактор журнала «Ресторатор Chef»

Не делайте из еды культа — умение отличать замороженную котлету от свежего бифштекса, а шрирачу от хойсина вообще ничего не означает. Мне, например, совсем не кажется ужасным пойти и съесть бигмак, от всей души. Во-первых, за 107 рублей, что настолько честно, что даже уже и просто невероятно вкусно. Даже великий Ферран Адриа оценил, что уж нам, простым смертным, нос воротить. Во-вторых, это вкус юности, а также куча рабочих мест — ну, каждому свое. Хотя вкусно-невкусно, как известно, понятия мракобесные. Кому арбуз по вкусу, а кому свиной хрящик. Куда уместней брать за эталон соответствие желаемого и действительного.

По мне, так самый правильный люля-кебаб в этом городе готовит неизвестный повар кафе «Шеш-Беш» на Краснопресненской. Самый смачный форшмак — в«Одессе-маме». Самые интересные хинкали — в «Саперави» и «Вай Мэ». Самые щедрые пироги — в «Честной кухне». Самые деликатные эксперименты с продуктами — в Twins. Самый технически совершенный тартар — в «Мюсли». Самая выдающаяся пицца — в «Зотмане». Самые душевные стейки — в «Торро-гриль». Самые сладкие пончики — в «Криспи Крим». Самый отвязный хот-дог — в Shake Shack. Самая нескончаемая шаурма — в «Дюрюм-Дюрюм». Ну а за лучшим писко-сауэром, конечно, я иду в Noor. Очень жду «Мадам Вонг» от Дмитрия Зотова: вот уж кто никогда «не жалеет заварки».

Цитата дня:
Зачем России нужна Сибирь?

Вышла книга активиста Игоря Подшивалова о заметной части России — Сибири. Борис Куприянов осмысляет, что вообще значит эта обширная территория для нашей страны. 

«Анархия в Сибири» Игоря Подшивалова: где живет свобода, Афиша-Воздух

Подшивалов разрушает самый главный миф о Сибири: о том, что это тюрьма, гиблое место, вечная бескрайняя каторга. Он писал о Сибири как о пространстве свободы, пространстве воли человека, пространстве сопротивления свободной личности природе и угнетению. Очень давно, в 1980-х, я услышал полублатную-полународную песню «Чубчик». Меня поразили слова «А что Сибирь, Сибири не боюсь я, Сибирь ведь тоже русская земля», противоречившие моим детским представлениям о Сибири как месте ссылки и заточения, от декабристов до статьи 58/10. Отношение к Сибири как «страшному», а не своему было поколеблено.

В XIX веке, да и позже, власти хотели эту вольность, свободу Сибири, принизить, скрыть. Сюда ссылали, отправляли на каторгу, заточали в лагеря. Свобода первых поселенцев, первооткрывателей, геологов, старателей, казаков, охотников как бы должна была компенсироваться кандалами и телогрейками с номерами. Не удалось. Даже ссыльные убегали, каторжане присоединялись к «армии генерала Кукушкина». В нечеловеческих условиях Сибирь давала силы. То ли воздух, то ли вода, то ли пространство питало обычных людей, покорных до Урала, как какой-то вирус. Отчаянные побеги, восстания в лагерях, сопротивления советам вплоть до 1930 года, бессмысленные высадки эмигрантских десантов в Охотском море, «отъезды» в Китай — все это тоже история свободы и Сибири.

Сибирь точно русская земля! Без нее Россия невозможна. Свобода и несвобода Сибири, гипертрофированная, как и расстояния, — если рабство, то полное, если свобода, то без ограничений. Сибирь как бы уравновешивает собой доуральскую Россию. С Сибирью Россия может и не стать европейской страной, но без нее точно станет азиатской. Ее просторы мы должны прочувствовать и принять. Только надышавшись сибирским «отравленным» воздухом, только перестав относиться к Сибири как к колонии или каторге, мы изменимся, станем самими собой.

Цитата дня:
Американская тюрьма изнутри

Проект о музыке зачем-то нашел человека, который отсидел два года в тюрьме на Манхэттене. Мы цитируем часть этого увлекательного рассказа. 

Опыт: как выглядит американская тюрьма изнутри, The Flow

Я работал в IT-компании. Одним из ее проектов было распространение программы, которая меняет настройки DNS у компьютера. DNS — это то, что превращает адрес сайта в IP-адрес, который нужен для «разговора» компов. Короче, компания подставляла туда адреса своих DNS-серверов и гнала трафик. На самом деле, пользователь сам ставил себе эту программу и нажимал «Принять лицензионное соглашение». Но американцы посчитали, что это незаконно. Это главное, что я потом выучил в тюрьме: в Америке почти все незаконно. Против моих боссов потом еще завели еще дело об отмывании денег. Которое они, кстати, выиграли.

Проснулся однажды утром — и тут ко мне стучат. Заходят полицейские и фэбээровцы. Обыскивали, три с половиной часа что-то мутили. Спросили:

— А компьютер зашифрован?

— Разумеется, — сказал я, как член пиратской партии со стажем.

Ну и забрали его, хотя я на домашнем компьютере вообще ничего по работе не делал. До сих пор мой компьютер и два смартфона валяются в ФБР. Собирались вернуть, после того, как я освободился, но как-то не срослось.

Меня посадили на самолет и экстрадировали. Я же не террорист, для которых прайват джеты арендуют, поэтому просто летел обычным рейсом. Со мной были «маршалы», которые как раз занимаются транспортировкой и поимкой сбежавших преступников и тому подобное. Они как раз возят заключенных из тюрьмы в суд. Привезли в тюрьму, далее происходит arraignment. Это когда тебе зачитывают твои обвинения, ты говоришь «виновен / не виновен» и тебе выбирается мера пресечения до суда. Презумпция невиновности же. Все как в фильмах и конституции. Я реально приехал в Америку и удивился — тут все как в фильмах. Вопрос о залоге мой адвокат даже не поднимала. Теоретически можно, но практически нереально. Без дома в Америке, без семьи да еще и обвиняемого в нелегальном заработке миллионов долларов. Куда пойти, даже если отпустят? Ну и откуда у меня несколько сотен тысяч долларов?

Я сидел в федеральной тюрьме. Это тюрьмы, куда помещают людей, обвиненных в федеральных преступлениях. По сути, это все те же обычные преступления, но обычно мелкий уровень отдается на откуп правоохранительным органам отдельных штатов, например, уличные грабежи, кражи, бытовые убийства. Под федеральную юрисдикцию попадают обычно преступления уровнем позначительнее. Не отдельные спалившиеся на продаже унции кокаина уличные барыги, а уже целые организации, двигавшие кокс тоннами; не какие-нибудь отдельные убийства, а преступные группировки, на счету которых могут быть десятки убийств, букмекерство и прочее. Как клан Сопрано, например.

При этом почти все федеральные дела стряпаются под одну копирку. Они берут какого-то им известного преступника, слушают его телефон, находят еще 30 барыг, которые с ним тусуются — и сажают их в тюрьму одновременно и называют бандой. Пригрозят кому-то, на кого у них железные улики, пожизненным или еще как, а он сдаст всех, чтобы срок себе скостить.

Схема тюрьмы такая: есть юниты, в них три крыла, в каждом крыле по 16 камер. Камера на двух человек. В сумме в юните получается человек сто. Каждый день кого-то уводят, кого-то приводят, но в массе из всех состав меняется незаметно. Камера небольшая: двухместная шконка, туалет, раковина, маленький стол и два пластиковых стула. В 6.30 открывают камеры — ты можешь ходить по юниту. В 9 вечера закрывают.