Цитата дня:
Каково жить на Новом Арбате?

The Village запустил новую рубрику об известных домах двух столиц и их жильцах. В первом выпуске обладательница квартиры на Новом Арбате рассказывает о плюсах, минусах и подводных камнях проживания в доме-книжке. 

«Я живу на Новом Арбате», The Village

Когда люди узнают, что я живу в высотке на Новом Арбате, то реагируют с завистью: думают, это очень круто, самый центр же. Приходится каждый раз объяснять, что на этом все плюсы жизни здесь и заканчиваются. Дом не только старый, но и построен не очень хорошо. Он продувается всеми ветрами. Представляете, сколько в квартире гари и пыли? Окна мыть просто бессмысленно: потратил весь день на мойку, а через несколько часов всё снова чёрное. А однажды, когда крепили вывеску магазина внизу, жителям второго этажа пробили стену насквозь. Зимой дико холодно, и жильцы пытаются добиться, чтобы нам разрешили утеплить дом внешними панелями за свой счёт. Капитальный ремонт планируется не скоро, так что остаётся только своими силами.

Недавно силами совета дома мы сделали косметический ремонт, но он ещё не на всех этажах закончился, поэтому все стены и двери разномастные. Зато первый этаж у нас так сделали, что слов нет описать это великолепие: Кремль во всю стену, голубое небо вон. А ещё потом подъезд освящал священник. Я аккуратно намекала инициаторам этого процесса, что не всем это может понравиться, но мне ответили, что Путин верит и всем остальным следует делать то же самое.

Весь ремонт сделан в основном на деньги, которые дом получает от использования первых этажей. Часть оплаты перечисляют за доставленные неудобства, и поэтому у дома есть бюджет. Ещё была идея повесить рекламу из световых трубок: изнутри они не мешают, а снаружи светятся. Но пока не все жильцы дали своё разрешение — да и не дадут, наверное: это всё-таки ужасно.

У нас тут интересные люди живут. Квартиры в доме давали военным, и многие из них (а также их дети и внуки) живут тут до сих пор. Некоторые этажи выкуплены целиком, и на них работают хостелы, поэтому иногда в лифте ездят перепуганные туристы. До кризиса 2008 года было много экспатов, которые снимали квартиры, сейчас стало меньше. Многие владельцы квартир сдают их на Airbnb. Ещё в доме обитают бывшие и нынешние сотрудники ФСО. Это же Новый Арбат – правительственная трасса, каждый день кто-нибудь очень важный проезжает. Мотоциклисты по ночам гоняют без глушителей, разумеется. Проезжают танки на 9 Мая. Весело.

В доме 24 этажа, и людям, которые живут высоко, иногда приходится несладко: когда ломается лифт, приходится спускаться пешком по очень крутой лестнице. А если ещё и электричество выключили — бывает периодически, — то делать это приходится в абсолютной темноте. Кроме того, зимой здесь такая же температура, как на улице. Родители рассказывали, что однажды в 1970-е годы случилась очень холодная зима, и как-то отключили электричество. Всем пришлось спускаться по обледенелой тёмной лестнице.

На Новом Арбате у вас совсем нет двора — то есть вообще. Пятачок пять на пять метров, что находится перед подъездом, даже не считается придомовой территорией, поэтому мы не можем его привести в порядок. Мы купили скамейку, чтобы наши бабушки могли посидеть тут, но консьерж выносит её по требованию. Если же её оставить, то у подъезда будет бесконечная тусовка алкоголиков со Старого Арбата. У дома нет ни детской площадки, ни нормальной парковки. Я оплачиваю резидентскую парковку и ставлю машину на Поварской улице. Единственное, чего удалось добиться, — так это убрать помойку прямо от подъезда. Теперь приходится ходить подальше с мусором, но это лучше, чем контейнер прямо перед входом. Кстати, где-то в доме есть мусоропровод, но, кажется, никто его никогда не видел. Не представляю, где он находится.

Когда бывает салют, я поднимаюсь на общий балкон какого-нибудь верхнего этажа — в темноте потрясающий вид. Но всё это действительно круто лишь тогда, когда ты пришёл в гости. А когда тут живёшь, не очень здорово: всё время мигают витрины, машины шумят без конца, сирены просто не замолкают. И, несмотря на то, что тут центр, ходить по улицам поздним вечером очень страшно. Шатаются толпы какого-то неприятного народа, гастарбайтеры и таксисты, а в переходе постоянно поют не лучшие исполнители на свете.

Цитата дня:
Как жить дальше с новым «Кинопоиском»?

«Яндекс» выкатил новый дизайн «Кинопоиска» — пользователи в шоке. «Медуза» проанализировала случившееся с сервисом, мы цитируем часть материала, о том, как жить дальше. 

«Верните наши оценки», Медуза

Ненавижу новый «Кинопоиск». Как дальше жить?

Подождите. Скорее всего, в ближайшие несколько недель «Яндекс» не только победит основные технические неполадки, из-за которых «Кинопоиском» очень сложно пользоваться, но и сделает несколько шагов навстречу пользователям. Вряд ли компания откатит дизайн назад, но вернуть часть расширенных функций вполне может.

При желании можно принять участие в одной из протестных акций, которые устроили недовольные пользователи: подписать петицию на Change.org или поставить высокую оценку трэш-фильму «Зеленый слоник» (ему уже подняли рейтинг до 8.2, что помогло ему попасть в топ-250 лучших фильмов — но на момент написания заметки в рейтинге фильма уже не было).

Если вы на новый «Кинопоиск» даже смотреть не можете, придется искать альтернативные сервисы. Первое, что приходит на ум — IMDb, крупнейшая международная база данных по фильмам. Но для нормальной работы с сайтом нужно знать английский язык. Русскоязычным пользователям, возможно, подойдет «Афиша@Mail. Ru» (в ней только что появился свой сервис рекомендаций) или «КГ-Портал», более знакомый по названию «Кино-Говно.ком».

На GeekTimes уже звучат призывы выкачать данные из «Кинопоиска» и «натянуть» на них дизайн старой версии сайта. Не исключено, что какой-нибудьэнтузиаст действительно реализует такой проект.

Цитата дня:
Нобелевский лауреат о травме 90-х

Весь «Фейсбук» ликует от радости за Светлану Алексиевич, получившую Нобелевскую премию по литературе. «Воздух» поговорил с писательницей, а мы цитируем ее мнение о 90-х и борьбе между добром и злом. 

«Мы перепутали добро со злом», Афиша-Воздух

— У нас сейчас много спорят о 90-х, и ваша книга «Время секонд хэнд» едва ли не единственное масштабное высказывание об этом времени в большой литературе. При этом по сути это концентрированный крик. Люди кричат о своей беде. И это во многом объясняет то, что сейчас происходит в России: как только беда отступает, люди сразу хотят все вернуть назад, или найти виноватых, или кому-то отомстить. Эта травма, для которой даже диагноз не поставлен, тем более никто не пытался ее лечить. И сейчас она прорывается.

— Конечно, это реванш за 90-е, а иногда мне кажется, что это реванш за все, что не получается в России. К 90-м, я думаю, страна не была готова. Как она не была готова к 1917 году, так она не была готова к перестройке. У меня такой жанр — если Золя говорил: «Я — человек-перо», то я — человек-ухо. Так вот, это в 90-е все время было слышно: мы говорим — народ молчит. Сейчас он заговорил — стало страшно. А в 90-е он молчал, потому что не был готов к тому, что мы говорили. Я помню, японцы снимали фильм по моим книгам, и мы поехали в Иркутск, зашли в какой-то музей, а там карта, на которой загораются места, где были лагеря. И эти лагеря везде! Вся земля горит. Мы застали людей, которые рассказывали, как приводили кулаков, с женщинами, с детьми, давали одну лопату, один топор на 20 человек и бросали их в снег. А в это время были президентские выборы, первый раз должны были голосовать за Путина. И когда японский режиссер спросил, за кого вы будете голосовать, все в этом музее сказали: за Путина. Он сначала не понял, говорит, почему, он же из КГБ? Они говорят: это единственный, кто может навести порядок. Он тогда сказал мне: «Я не понимаю, что это за страна».

— 25 лет назад Россия была страной, открытой к Западу и вообще ко всему миру, стремящейся, как было принято говорить во времена перестройки, «вернуться к нормальной жизни». А теперь те же самые люди считают, что Европа и Америка — какие-то исчадия зла, они только и хотят, что нас расчленить, отобрать наши богатства и разрушить наши традиционные моральные ценности. Можно понять, почему люди, пережившие 90-е, захотели порядка и твердой руки. Но как в процессе мы отделили себя от остального мира и решили, что кругом враги, — вот это совершенно непостижимо.

— Мне кажется, здесь еще более глубокая культурная проблема. Простые вещи, они легче всего усваиваются. Самые примитивные вещи. Есть такая книга — «Совесть нацистов» — там рассказывается, как постепенно, в течение 10 лет, в Германию вползал фашизм. Ведь немцы не были антисемитской нацией. Сначала, когда им говорили — не ходите к таким-то дантистам, к таким-то портным, — они шли именно к ним. А через 10 лет вокруг уже лагеря смерти. Как это произошло? Надо было нажимать на самые простые, самые примитивные кнопки. Опыт тех книг, которые я написала, опыт моих разговоров с людьми показывает, что слой культуры — очень тонкий, он очень быстро слетает. И если бы это встречалось только на войне, в лагере. Для этого не обязательна экстремальная ситуация, даже в мирной жизни, раз — и происходит некое расчеловечивание.

— Мне кажется, что страх перед 90-ми связан не только с тем, что было бедно и холодно, но и с тем, что людям пришлось внезапно опуститься на несколько ступенек по этической лестнице. Они были вынуждены делать вещи, про которые они еще недавно думали, что это в их жизни невозможно. Ты живешь, работаешь в научном институте, знаешь при этом, что есть где-то такие спекулянты, но это статья, их за это в тюрьму сажают. Проходит два года, и ты сам уже торгуешь на рынке сапогами, задирая цену втридорога. Это серьезная ломка.

— Многие люди действительно опускались ниже по социальной лестнице. И подняться наверх уже мало кому удавалось. Проигравших в стране больше, чем выигравших. Отсюда ощущение накопившейся агрессивности. Но главное — каким-то образом нам удалось перепутать добро со злом. На мой взгляд, это коренная проблема — добро и зло. У меня в книге «Время секонд хэнд» есть такая история: один из героев еще мальчишкой был влюблен во взрослую женщину, тетю Олю. Потом, когда он уже учился в институте, началась перестройка, и мама рассказала, что тетя Оля донесла на родного брата и он сгинул в лагерях. К тому времени тетя Оля заболела раком, уже умирала, он приехал к ней и спросил: «Каким ты помнишь 37 год?» И она говорит: «О, это было прекрасное время! Лучшее время моей жизни. Я была счастлива, меня любили». Он говорит: «А как же брат?» А она отвечает: «Ну попробуй в то время найти честного человека». Его поразило, что столько всего про то время уже было рассказано, столько книг напечатано — а у нее ни тени сомнения в своей правоте не было. Нам казалось, что напечатан Солженицын, и жизнь уже не будет прежней. Но как только это случилось, все бросились мимо этого — бросились покупать. Жизнь захлестнула. Может, и хорошо, что вместо автомата Калашникова выбрали новую стиральную машину, что туда ушла энергия. Но она ушла. Тогда еще можно было говорить, что зло — это Берия, Сталин, оно было персонифицировано. Но зло — это такая вещь, которая рассредоточена в жизни. Его припрятывает сама инерция жизни. Надо учить детей, надо самому выучиться, если вы молодой человек — вы влюблены, а в это время кого-то там на Болотной площади посадили, на реальные страшные сроки, но ничего не происходит, все живут своей жизнью. И эта инерция жизни, она способна прикрыть все что угодно.

— Вот мы сидим, прекрасное кафе, люди разговаривают — так же, как у нас (в Белоруссии. — Прим. ред.) люди в кафе сидели и издевались над одним из бывших кандидатов в президенты — и все знали, что в тюрьме с ним страшные вещи делали. Я спрашивала людей на улице, в такси, все говорили: ну он сам этого хотел — и вот нарвался. Существует некая спайка власти и всего самого темного в человеке, и она очень способствует соглашательству. И каждый человек найдет себе оправдание. Сегодня я делаю новые книги, о любви, о старости и об исчезновении, об уходе из жизни. И знаете, люди меньше всего говорят о политике. Был один очень интересный рассказ. Человек был в концлагере, уже к ним подходил фронт, и когда их бомбили, то мужчины и женщины могли каким-то образом встретиться. И он говорил, что самое сексуальное, что он помнит из этого времени, — это сигнал воздушной тревоги, когда можно было бежать к условленному месту. Понимаете, как все твое покрывает все общее! Потом я еще раз нечто подобное услышала. Женщина рассказывала о лагере, что ее там спасла любовь. Я говорю — как? Где? Так вот, и там где-то можно было на секунду сойтись. Когда я начинаю говорить с человеком, я стараюсь освободить его от той банальности, в которой мы живем, как бы напрячь человека, чтобы он иначе заговорил. И когда человек начинает говорить свое, оно меньше всего связано с общим. Особенно в поколениях, которые отдаляются от первых революционных, совершенно завороженных этой идеологией поколений.

Цитата дня:
Советские шрифты как часть культуры

«Воздух» поговорил с дизайнером, исследователем и админом паблика «Советский леттеринг» Михаилом Левченко о самобытных советских шрифтах. ВОС цитирует часть о том, как шрифт стал неотъемлемой частью культуры и где эту культуру можно встретить до сих пор. 

«Что такое советский леттеринг и как он появился», Афиша-Воздух

Шрифт как неотъемлемая часть культуры

Невозможно себе представить советскую улицу без неоновой вывески «Универмаг», советское кино без динамичных, размашистых титров, советскую книгу без красивой минималистичной обложки или советский плакат без фирменной узнаваемой графики. Шрифт был неразрывно связан с культурой и историей.

В паблике уже несколько тысяч человек, и многие из них предлагают в новости свои фотографии. Кому-то понравилась старая вывеска в деревне у бабушки, кто-то взял в библиотеке старую книгу и восхитился обложкой, а кто-то фотографирует старый холодильник дома у родителей. Все это превращает страницу в библиотеку уникального контента. Очень отрадно, что люди неравнодушны к этой исчезающей культуре.

Недавно одна из подписчиц поделилась с сообществом подборкой прекрасных афиш, которые она нашла в архиве свердловского театра. А ведь они могли бы и никогда больше не увидеть свет.

Примечательна история вывески универмага в Перми. Шикарные размашистые буквы «Пермь» красовались на крыше магазина со дня его открытия 29 декабря 1965 года. Но по мнению нынешних владельцев здания, вывеска уже не вписывалась в окружающий пейзаж и выглядела как пережиток прошлого, особенно по соседству с логотипом «Макдоналдса». Ее заменили на простую и довольно безликую светодиодную надпись «ЦУМ», набранную шрифтом Magistral.

И хотя многие старые вывески сейчас находятся в плачевном состоянии, многие владельцы понимают их прелесть и ценность. Например, прогуливаясь по Петербургу, можно заметить множество ухоженных старых неоновых вывесок, которые висят там уже лет 50, а выглядят как новые. Значит, культура еще жива, а это не может не радовать.

Надеюсь, ценителей советской шрифтовой культуры станет больше и люди будут чаще обращать внимание на старые вывески и книги. А сейчас советую взять в руки фотоаппарат и пройтись по своему городу в поисках скрытых шрифтовых сокровищ.

Цитата дня:
Можно ли верить «Сталинграду» Бондарчука?

Мы уже цитировали, что думают кинокритик и учитель истории о фильме «Александр Невский» Сергея Эйзенштейна. Во втором материале о правде и вымысле в исторических фильмах кое-что более интересное. Встречайте: «Сталинград» Федора Бондарчука. 

«10 главных исторических фильмов. Часть вторая», Мел

«Сталинград» — Федор Бондарчук, 2013

Ксения Друговейко, кинокритик:

Снятый как полусказочная мелодрама, «Сталинград» — со всем его грохотом и мощью — оглушает отнюдь не патриотическим пафосом и ослепляет совсем не глянцевым блеском: первого в нем нет и вовсе, второй присутствует в качестве отдельного приема, которым Федор Бондарчук (быть может, впервые за свою режиссерскую карьеру) нисколько не злоупотребляет. Потрясает здесь чистота и простота тех гуманистических идей, к которым давно пришли послевоенные поколения по обе стороны тогдашней линии огня, но которые так трудно выразить — не прозвучав при этом дураком и пошляком — без помощи символов и метафор. Последних здесь тоже хватает, но работают они уже не на прояснение, а расширение авторских трактовок. История нескольких любовей и смертей, что развивается вокруг знаменитого сталинградского Дома Павлова, оборачивается не повестью о национальном героизме, но всечеловеческой трагедией нашего мнимого несходства и столь же мнимой близости.

Артем Ефимов, учитель: 

Не будем говорить о слабом, на глазах разваливающемся сценарии. Не будем говорить о белоснежных зубах и безукоризненных мундирах солдат на передовой. Не будем говорить о глянцевой картинке. На грязь и пот войны можно посмотреть у Чухрая или у Германа.

Первооснова сюжета фильма — история «дома Павлова» в Сталинграде, где осенью 1942 года группа из тридцати советских бойцов во главе со старшим лейтенантом Иваном Афанасьевым и старшим сержантом Яковом Павловым в течение почти двух месяцев сдерживала натиск немецких войск. Впрочем, от этой истории в фильме остались только самые общие контуры: горстка людей героически защищает дом от вражеских полчищ. Команда защитников в фильме гораздо меньше, чем была на самом деле, и собрана главным героем, капитаном Громовым, в общем, из случайных людей (схема «Семи самураев»). В реальности занятие дома было целенаправленной операцией, проведенной по указанию полковника Елина, командира 42-го гвардейского стрелкового полка. Группа Павлова и Афанасьева была слаженной штурмовой командой. Никакой девушки Кати, отказавшейся эвакуироваться из родного дома, который был на передовой, разумеется, не было и быть не могло, хотя и понятно, зачем она появилась в фильме (ради фразы: «Они не за Родину воюют, а за нее»). В фильме все защитники дома погибают, тогда как в реальности погибли всего трое; последний участник обороны «дома Павлова» Камолжон Тургунов умер в 2015 году в родном Узбекистане на 93-м году жизни.

Среди множества умеренно зрелищных и категорически недостоверных элементов, из которых собран «Сталинград», история любви немецкого капитана Кана и русской девушки Маши как раз представляется вполне правдоподобной. И при этом драматургически самой интересной. Но общего впечатления от фильма это, увы, не спасает.

Цитата дня:
Законна ли сверхурочная работа?

The Village всерьез обеспокоен тем, что все чаще нанятых сотрудников просят поработать на выходных и быть на связи 24 часа в сутки. Издание разобралось, почему это происходит и насколько это вообще законно. Мы цитируем ответ основателя сервиса по подбору юристов.

Почему компании ищут «рабов», The-Village

Чермен Дзотов, основатель сервиса по подбору юристов «Найдем адвоката»:

«Давайте разобьем вопрос на две логичные части: привлечение к сверхурочной работе и связь 24 часа в сутки. Привлечение к работе за пределами продолжительности рабочего времени, установленной для данного работника всевозможными актами, законно лишь в двух случаях: если для работника установлен ненормированный рабочий день и в случае, если это оформляется как сверхурочная работа.

Сверхурочная работа строго регламентирована Трудовым кодексом: допускается привлечение работника к такой работе только с его письменного согласия, лишь в пределах 120 часов в год и четырех часов два дня подряд. Плюс это дополнительная оплата: полуторная за первые два часа и двойная — за все последующие. Без письменного согласия работника привлечь его можно лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Для работодателя единственный вариант в таком случае — прописать для работника ненормированный рабочий день.

Хорошие работодатели в таких случаях страхуются и указывают причину назначения такого рабочего графика: например, такое практикуется в консалтинге, где работа на проектах порой предполагает работу по десять часов в один день и нормальные восемь — во второй. Обязательно внимательно читайте трудовой договор: там должен быть указан график работы. Если вы согласны работать больше нормальных 40 часов в неделю, следите за тем, чтобы труд был оплачен. В случае, если вы все сделали правильно, но сомнения в законности действий работодателя все же остались, обратитесь в трудовую инспекцию».