Стихотворение дня от Сильвии Плат

Сильвия Плат (1932-1963) – настоящая романтическая героиня, и о ее жизни написано слишком много и без нас. Имя иконы феминисток, покончившей с собой из-за мужчины, стало термином в психиатрии. «Эффект Сильвии Плат» – так называют подверженность творческих личностей, особенно поэтесс, депрессии и другим психическим расстройствам.

Ранний уход

Леди, ваша комната кишит цветами.
Когда вы меня выдворите, вот что я запомню:
Себя, сидящего здесь, утомившегося, как леопард,
В ваших джунглях абажуров из винных бутылей,
Бархатных подушек цвета кровяного пудинга
И белой фарфоровой летучей рыбы из Италии.
Я забываю о вас, слушая, как срезанные цветы
Пьют влагу из разномастных горшков,
Кувшинов и коронационных кубков,
Будто пьянчужки в понедельник. Робкие ягоды
Склоняются вниз – местное созвездие – 
К своим обожателям на столешнице:
Вверх глядят сотни глаз.
А вы соединили лепестки и листья –
Эти овалы серебряной ткани, окаймленные зеленым?
Я знаю красную герань.
Друзья, друзья. От них разит подмышками
И тяжелыми осенними болезнями,
Мускусом, как от любовного ложа наутро.
Ностальгия щиплет мне ноздри.
Колдуньи хны: ткань вашей ткани.
Они тянут застоявшуюся воду, густую, как туман.

Розы в пивной кружке
Испустили дух прошлой ночью. Самое время.
Их желтые корсеты готов были треснуть.
Вы храпели, а я слышал, как опадают лепестки,
Постукивая, будто бы нервные пальцы.
Вам стоило выбросить их до того, как они завяли.
На рассвете обнаружилось, что по столешнице 
Разбросаны китайские руки. Теперь на меня глазеют
Хризантемы размером
С голову Олоферна, погруженные в тот же самый 
Пурпур, что и этот приземистый диван.
В зеркале их двойники повторяют их.
Послушайте: ваши жильцы, мыши,
Шуршат пакетиками из-под крекеров. Качественная мука
Приглушает их легкие шажки: они свистят от радости.
А вы все спите, лицом к стене.
Эта изморось идет мне, как тусклый пиджак.
Как мы пришили ее к вашему чердаку?
Вы протянули мне джин в стеклянной вазе бутона.
Мы спали, будто камни. Леди, что же я делаю здесь,
С легкими, полными пыли и языка древесины,
По колени в трясине холода, созданной цветами?

Пер. Д. Винсачи
Оригинал здесь

Стихотворение дня от Юнны Мориц

Юнна Мориц родилась в 1937 в Киеве – в этом же году ее отца арестовали по доносу. Отца оправдали, но по возвращении он стал слепнуть, и это болезнь, по словам поэтессы, очень на нее повлияла. Была исключена из Литинститута за «нездоровые настроения в творчестве». На стихи Мориц снято несколько мультфильмов.

Античная картина

Стихотворение дня от Ли Бо

Китайский поэт Ли Бо жил в VIII веке, много путешествовал, говорят, любил выпить и отразил в своих стихах расцвет китайского языка в годы династии Тан. Свои дни поэт окончил в ссылке, а 1200 лет спустя Мао Цзэдун велел сжигать его книги наравне с Пушкиным и Шекспиром.

***

Здесь всю ночь
Тоскуют обезьяны —

Станет белой
Желтая гора.

И река шумит
Во мгле туманной,

Сердце мне
Тревожа до утра.

Я хочу —
И не могу уехать,

Долго ль мне еще
Томиться тут?

Посмеяться бы
Хоть горьким смехом

Но лишь слезы
Из очей бегут.

Пер. А. Гитовича

Стихотворение дня от Аллена Гинзберга

Аллен Гинзберг был сыном человека из Львова и учительницы-коммунистки. Полюбил поэзию под влиянием Уолта Уитмена. Был буддистом и открытым геем. И, конечно, одним из трех главных битников, наряду с Керуаком и Берроузом. Вообще-то тут два стихотворения, но Гинзберг написал их в один присест, при жизни они не публиковались, а теперь всегда идут вместе. Пусть так и будет.

Хайку

Пью свой чай Без сахара —
Безразлично.
Воробей гадит
вверх ногами — а! мой мозг и яйца.
Голова Майя тиха На древесном стволе — Однажды стану жить в Нью-Йорке.
Оглядываюсь через плечо — мой зад укрыт вишневыми цветами.

Зимнее хайку
Я не знал имен цветов — теперь мой сад исчез.
Я хлопнул комара и промахнулся. Что заставило меня?
Читая хайку, я несчастлив в тоске по Безымянному.
Лягушка плавает в аптечной банке: летний дождь на серых мостовых.
Cтою на балконе в одних трусах; свет фар под дождем.
Прошел еще один год — мир не изменился.
Первое, что я искал в моем старом саду — Вишневое Дерево.
Мой старый стол: первое, что я искал в моем доме.
Мой старый дневник: первое, что я нашел в моем старом столе.
Дух моей матери: первое, что я нашел в гостиной.
Я кончил бриться, но глаза, смотревшие на меня, остались в зеркале.
Безумец выходит из кинотеатра: улица в обеденный перерыв.
Города парней в своих могилах, и в этом городе…
Лежу на боку в пустоте: Дышу через нос.
На пятнадцатом этаже Пес обгладывает кость — Визг шин такси.
Эрекция в Нью-Йорке, мальчик В Сан-Франциско.
Луна над крышей, черви в саду. Я снимаю этот дом.

Пер. М. Гунина
Оригинал здесь

Михаил Самуилович Генделев родился в Ленинграде. В детстве любил скульптуру и бокс, потом эмигрировал в Израиль и основал там русскоязычную литературу, а в конце 90-х почти перестал писать и приехал в Москву, куда его пригласил Борис Березовский. В Москве Генделев работал политтехнологом, но болезнь вынудила его вернуться в Иерусалим. Умер поэт совсем недавно, в 2009 году, и на официальном сайте Генделева его кончина описана вот так: «За несколько часов до смерти он сложил из карточек-букв (говорить не мог из-за трубки в горле) слова “не могу” и попросил поставить на маленьком проигрывателе диск со своими стихами».

Война в саду

I
 
Взят череп в шлем
в ремни и пряжки челюсть
язык
взят
в рот

тьма
тьма и есть
покуда смотришь через
а не
наоборот

тьма это тьма
когда смотреть снаружи
но – взгляд
на черную росу покрывшую оружье
войну тому назад. 

II
 
В том
апельсиновом
полуденном
саду
где
воздух так колышется горячий
как
в
кто там помнит!
а – никто
в каком году
вблизи помойки
на наемной даче
на ощупь где ревень ложится в лебеду

здесь
в гибельном саду в простреленном углу
страны иной
откуда
что надейся
вернуться
что – вернись
а никуда не деться
как по себе свистать хулу и похвалу
а то
с улыбкой идиотской детства
как я стоять
живой
припав щекой к стволу. 

III
 
Так
перегной перепахан
что
трудом белых рук
труп посадишь в садах Аллаха
и к утру зацветает труп

белым вьюнком увенчан
чей побег
от виска
отвести отшатнувшись
не легче
чем бы сделала это рука

лишь тогда
с отдаленных плантаций
мне неизвестных пород
этим пчелам златым
дам я право слетаться
с руки моей слизывать мед. 

IV
 
Из
выколотой в несозвездьи
звезды созвездья Близнеца
стекали тьма со светом вместе
через края его лица
оставив
полной тишиною
пасть
но
сочился до конца
свет несозвездья Близнеца
над костяной его скулою

он был начальник караула
их
ненавидевший
собак
на замиренье их аулов
ходивший в красных сапогах
давно косивший зверовато
в полупустые небеса
и
верно ли
пророк Иса!
его врагом был Император. 

V
 
Мы шли к Дамуру
мы не проходили садом
а шли
через ночной
сад
где и если двое были рядом
то тьма была второй

и так
был этот сад слепыми соткан
и
неприкосновенным сохранен
что мы и бабочки еще ночные совки
одни
водились в нем

и так был сад устроен
чтобы проще
нам
впредь
в ночном бою творящемся на ощупь
беспрекословно
умереть

за то
что мотыльки в пространстве чертят
развертки жестов а не контуры фигур
что
не найдя телам
опору даже в тверди
мы через сад прошли и вышли на Дамур. 

VI
 
Славную мы проиграли войну
и неизвестно кому
рукокрылых
хлопки
мышей
в амфитеатре траншей
кому плащи с остатками кож
плещут
свесившись с каменных лож
и
яму
на верные сто голосов
затягивает песок

но
сдували с небес жерла наших фанфар
ангелов и ворон
а
когда протрубил шофар
снега осыпал Хермон
и
скажи Император
ну!
какую мы проиграли войну
если эха нет
и не может ров
вернуть нам низы хоров

ладно!
мы проиграли войну
и можно еще одну
что ж
мы вернемся в свою страну
и будем в голубизну
невинных небес
то есть
в неба свод
смотреть
и займем свой рот
дудкой
и будем пасти твой скот у Дамасских ворот. 

VII
 
                                        Л. М.
 
Не перевернется страница
а
с мясом
вырвется:
ах!
в мгновенном бою на границе
у белого дня на глазах

с прищуром
тем более узким
чем
пристальнее
устремлен
Господь наш не знает по-русски
и русских не помнит имен.

Иван Алексеевич Бунин (1870-1953) — был русским Марселем Прустом в отношении прозы, но с поэзией его отношения складывались не так гладко. Впрочем, он и тут порой экспериментировал. Кстати, Бунин очень любил все украинское (особенно стихи Тараса Шевченко), чем и объясняется колорит стихотворения. А балагула — это еврейский извозчик, которого нанимали для междугородних путешествий.

Балагула

Балагула убегает и трясет меня.
Рыжий Айзик правит парой и сосет тютюн.
Алый мак во ржи мелькает — лепестки огня.
Золотятся, льются нити телеграфных струн.

«Айзик, Айзик, вы заснули!» — «Ха! А разве пан
Едет в город с интересом? Пан — поэт, артист!»
Правда, правда. Что мне этот грязный Аккерман?
Степь привольна, день прохладен, воздух сух и чист.

Был я сыном, братом, другом, мужем и отцом,
Был в довольстве... Все насмарку! Все не то, не то!
Заплачу за путь венчальным золотым кольцом,
А потом... Потом в таверну: вывезет лото!