Цитата дня:
Бояться ― нормально

После терактов общество погружается в состояние стресса: люди боятся ездить в метро, посещать людные места, да и просто выходить на улицу. Meduza поговорила с психологом Маргаритой Жамкочьян о том, как пережить общественный стресс. Мы цитируем отрывок о специфике боязни терактов, а также о типах реакции на трагические события.

«Сильнее всего страх бьет по чувству времени», Meduza

Этот страх своеобразен. Сильнее всего он бьет по чувству времени. Это вроде бы незаметно, но в нормальной жизни время течет ровным потоком, а в момент катастрофы — вдруг прерывается и начинается как бы заново. В этом основная черта не личного страха, а общественного. Это непредсказуемость будущего. У нас есть некое ощущение по поводу того, как будет развиваться наша жизнь — вместе с жизнью других людей. Конечно, кирпич всегда может упасть, но это не меняет ощущения времени. А теракт — это акт, направленный против общественного устройства и против времени, которое мы можем назвать цивилизационным. Это еще мало исследовано, не очень понятно, как это действует.

Я когда-то работала в школе, которая находилась во дворе дома на Каширке, где произошел взрыв в 1999 году — помогала людям справиться с трагедией. Когда мы с группой психологов приехали в эту школу, на входе в нее уже успели повесить большую доску, где было написано, что в такой-то день «время остановилось». Что почувствовали, то и написали — «время остановилось». Это было видно во всех образах и метафорах, с которыми мы работали.

Совсем по-другому устроен страх, к примеру, перед полетами в самолете, или боязнь собак. Это страх другой природы, он внутри, и он не затрагивает время. Это страх защитный, приспособительный. Он может быть чрезмерным, неадекватным, но он оправдан нашим существованием. Когда лечишь людей от аэрофобии, такой страх тяжело вытащить, чтобы он ушел — нужно его буквально визуально представлять. Когда же мы говорим об общественном страхе, визуализация, наоборот, только его нагнетает. И если говорить о том, как с этим справляться, то для начала надо почувствовать, что это другой страх, поражающий время — ожидание завтра, послезавтра, будущего.

Тут возможны две реакции. Одна — рыдать, бояться и сочувствовать — вместе с другими. Это своеобразная анестезия: когда ты страдаешь за другого, страх за себя притупляется. Когда случился Беслан, одна из самых страшных страниц в нашей истории, к психологам приходили люди, которые без конца рыдали. Они сочувствовали этим детям, матерям, потерявших детей, им надо было выплакать свои страхи через эту боль. Их сочувствие было искренним, естественным, но такая чрезмерная реакция вхождения в чужое горе — это стремление сделать так, чтобы свое не болело. Это работает, притупляет страх, но это абсолютно неконструктивно. Невротическое общество рыдает вместе с теми, кто пострадал. Дальше, как только этот быстрый спазм страха проходит, происходит его вытеснение.

Вторая реакция — это гнев. Мы видим, что в здоровом обществе сотни тысяч людей выходят на площадь, чтобы сказать: «что бы ни было — вы с нами не справитесь». Это в первую очередь реакция не сочувствия к пострадавшим, а акция гнева против терроризма и солидарности со своей страной. Грубо говоря, мы, взявшись за руки, противостоим этому невидимому, неосязаемому злу. Это ресурсное поведение.

Рыдать со всеми, потом вытеснять этот страх и жить дальше — это невротическая реакция на страх. Люди снова на время становятся как будто беспечными, собираются вместе, жизнь продолжается до следующего удара. В случае гнева вытеснения не происходит, потому что чувство выходит наружу, воплощается в какое-то действие. Люди могут выйти на площадь или прийти к французскому посольству. Там они встречаются, разговаривают с единомышленниками, обмениваются мнениями, вместе возмущаются действиями правительства или террористов. Им, во-первых, становится легче, потому что страх на людях проще переносится, а во-вторых, потому, что страх его во что-то воплощается.

Те, кто поехал к французскому посольству и просто положили цветы или поставили свечку, они совершили акцию, и им полегчало. Знак солидарности в виде какого-то действия — важная вещь. А бесконечное сотрясание воздуха не помогает.

Цитата дня:
После Парижа

После трагических событий в Париже многие задаются вопросом, возможно ли повторение печального сценария в России и как этого можно избежать. Colta поговорила с экспертами о грядущих изменениях баланса сил на Ближнем Востоке, а также о вероятности угрозы террора для России. Мы цитируем слова эксперта по международным отношениям Владимира Фролова.

«Что после Парижа и какова угроза террора для России?», Colta

Владимир Фролов

эксперт по международным отношениям (Slon.ru)

Как после парижских терактов изменится баланс сил на Ближнем Востоке, в Европе, в мире в целом?

ИГИЛ своими действиями рассчитывает получить дополнительные возможности для радикализации своих сторонников по всему миру. Конечно же, в пропагандистском смысле они этим терактом полностью перебили весь эффект от тех потерь и поражений, которые они понесли буквально в последние три дня в Сирии и Ираке. ИГИЛ сейчас находится в тяжелом положении в результате действий коалиции. Контролируемая им территория разрезана пополам. Главное в борьбе с ИГИЛ — реалистично все оценивать, не повторяя тех ошибок, которые совершили американцы в Ираке.

Насколько реалистичен сценарий подобных терактов в России? Есть ли у ИГИЛ для этого силы и средства?

Трудно оценивать. Такого рода сценарий существует, и его реально рассматривают российские спецслужбы. Я думаю, что главная угроза такого рода терактов — не в том, что в Россию придут террористы из-за рубежа, а в том, что под воздействием идеологии ИГИЛ будут радикализированы те, кто уже находится на территории России. Это как местные жители, граждане Российской Федерации — с Северного Кавказа, из других регионов, так и находящиеся на территории РФ иностранные рабочие — мигранты из среднеазиатских государств. И это вопрос к работе спецслужб: обладают ли они эффективной агентурной сетью для выявления такого рода замыслов и заговоров?

В Париже мы наблюдали очевидный провал спецслужб, так как там имели место скоординированные действия, в которых был вовлечены как минимум восемь человек — это только число убитых исполнителей. По существующей в рамках спецслужб логике для обеспечения их действий нужно еще три, а может, даже 4-5 пособников, которые обеспечивают логистику, транспорт, коммуникации, оружие для исполнителей. Потенциальный круг участников здесь достаточно большой. То, что спецслужбы «проморгали» этот теракт и не смогли выявить никаких его признаков, говорит о том, что «рвануть» может в любой стране. Американцы в свое время «проморгали» подготовку террористов в школах гражданской авиации. Поэтому, конечно, Россия должна отнестись к этому с максимальной серьезностью. Это вопрос компетентности и профессионализма спецслужб, тех, кто работает на контртеррористическом направлении.

Я думаю, что российские спецслужбы обязаны были принять дополнительные меры безопасности в связи с началом военных действий в Сирии — к этому подталкивает элементарная логика в рамках обычного профессионализма. Разумеется, теракт в Париже заставил усилить меры безопасности. Но главное — не перегнуть палку, соблюсти баланс. Потому что абсолютной безопасности от террористов даже тоталитарное государство не всегда может обеспечить. Так что необходим баланс между эффективными действиями спецслужб, а это, в первую очередь, агентурная работа, и ограничением прав граждан. Ограничение прав редко дает эффективный результат в деле борьбы с терроризмом.

Цитата дня:
Надо ли здороваться с незнакомыми соседями?

The Village с помощью экспертов продолжает разбираться в бытовом этикете. Мы публикуем слова психолога и педагога-консультанта по этикету о том, нужно ли здороваться с соседями, если ты с ними не знаком.

Надо ли здороваться с соседями, если ты с ними не знаком? The Village

ТАТЬЯНА НИКОЛАЕВА

педагог-консультант по этикету и деловому протоколу

 Согласно правилам этикета, человек, находящийся в пределах подъезда, должен здороваться с соседями. На улице он имеет право их не узнать, но, входя в подъезд, обязан поприветствовать. Если люди живут в многоквартирных домах, выучить всех соседей сразу им бывает трудно. Поэтому, если человек еще не всегда узнает соседа, не здороваться с ним на улице — простительно. Если же человек узнает соседа в лицо, он должен приветствовать его вне зависимости от того, где встретил — в подъезде или на улице.

МАРИЯ РУДАКОВА

психолог

Приветливость людей по отношению друг к другу указывает на определенный уровень культуры, но в России «хмурость» является защитным механизмом против нападения. То, что соседи друг друга не знают и не здороваются, — феномен социального аутизма, и это современная тенденция. В связи с урбанизацией и уплотнением населения люди часто находятся в замкнутом пространстве.

Существует такой феномен — когда люди в лифте практически не разговаривают. Это происходит потому, что нарушается дистанция, которая свойственна им в социальном контакте — общении не ближе, чем на расстоянии полутора метров друг от друга. В лифте люди находятся на расстоянии от 15 до 30 сантиметров. Общение в таком случае переходит в интимную и суперинтимную зоны.

Цитата дня:
Почему пиратство полезно для литературы

Мосгорсуд вынес решение о пожизненной блокировке сайта «Рутрекер». Иск был предъявлен издательстом «ЭКСМО» за незаконное распространение ряда книг (в том числе, якобы, Дарьи Донцовой). Участник группы «Ленина пакет» Иван Смех рассказал FurFur, почему блокировка «Торрентов» противоречит фундаментальным идеям литературы. Мы цитируем отрывок о подходах к созданию произведений.

Почему книгу нельзя украсть: Иван Смех о закрытии «Рутрекера», FurFur

Для чего писатель берется за перо? Для того, чтобы донести до читателя свои мысли и чаяния, из любви к идее, которую он хочет передать, либо же из необходимости поделиться какими-либо наблюдениями, которые он считает важными. По крайней мере, так обстояли дела во время классической литературы (далее в тексте этот подход будет называться классическим). И действительно, невозможно представить, чтобы, например, Грибоедов начал протестовать против распространения «Горя от ума» в списках, то есть рукописных копиях, являющихся аналогом самиздата в те времена. Пример не единичен — подобным методом распространялись произведения самых различных авторов. Конечно, этот ход был вызван наличием цензуры, и тем не менее он ярко иллюстрирует тезис о том, что читательское внимание для писателя безоговорочно важнее заработка.

При классическом подходе сам термин «пиратство» оказывается бессмысленным — человек, взявший на себя труд по публикации какого-либо текста в сети, только лишь помогает писателю донести его мысли до читателя — то есть совершает по отношению к пишущему однозначное благо. При этом труд помощника оказывается безвозмездным и, что принципиально, читатель никому не платит за возможность ознакомиться с текстом. Если же распространитель взимает за это плату, ситуация меняется — тут он действительно лишает писателя заработка, потому что имеется реальный покупатель текста. А заработок все-таки является вторичной (по отношению к донесению мысли) целью писателя. В такой ситуации возможны различные нюансы, но в целом она скорее окажется неэтичной, а разговор о пиратстве именно в таком, суженном понимании слова, дискуссионным.

Капиталистический подход к литературе выглядит несколько иначе. Тут писатель выступает обычным работником, первым интересом которого оказывается получение денег за выполненную работу. Он естественным образом пытается максимизировать эту прибыль, а желание донести что-либо до читателя при этом совершенно не учитывается, в том смысле, что наличие/отсутствие этого желания не влияет на продажи. Люди по этой схеме читают литературу преимущественно для развлечения, так что оказывается естественным, что за это самое развлечение они должны платить. Читатель, не заплативший за покупку, оказывается «халявщиком» или «вором», как и «пират», лишающий писателя прибыли. В данной ситуации для меня остается загадкой следующее: большинство людей при скачивании книги руководствуются принципом: выбирать из того, что есть в свободном доступе. Если конкретной книги нет, значит, можно выбрать другую. Каким образом тогда писатель вообще мог бы получить прибыль от таких людей? А если не мог бы, то ведь он и не несет никакого ущерба?

Этот подход может показаться стройным, но на деле он противоречит здравому смыслу, что почувствует даже сам создатель литературы «на продажу», если будет честен перед собой.

Во-первых, каждый писатель когда-то только начинал им быть, совершал свои первые литературные опыты. Этими опытами он делился с близкими и знакомыми, несколько стыдливо и просяще предлагая им прочитать свои творения, и был рад не только любому отзыву, но и самому факту прочтения вышедшего из-под его пера. Речь о продаже произведений зашла позже, а тогда он сам отчетливо понимал, что главное — это внимание. Годы спустя он, избалованный читательским вниманием, привык, что за свои творения он может всегда получить прибыль, и стал воспринимать это как должное. Тогда-то он и начал возмущаться попытками людей получить доступ к своим произведениям бесплатно. А лучше бы помнил, что было вначале!

Во-вторых, можно представить себе такую ситуацию: писатель создал очередное произведение, и тут ему поступает предложение заплатить за него любую, сколь угодно крупную сумму, с тем лишь условием, что это произведение будет уничтожено со всеми его исходниками. При любом варианте итогового ответа на это предложение писатель, по крайней мере, задумается и засомневается! Как бы халтурно он ни подходил к созданию литературы, тут он ощутит, что она все-таки должна быть в первую очередь прочитана, а не куплена.

Третий минус капиталистического подхода заключается в том, что чтение подается исключительно как развлечение. Но ведь чтение будет полезнее, если оно будет наталкивать на мысли, а не только давать эмоции. Вдумчивое чтение, включающее последующий анализ прочитанного — это полноценный мыслительный труд, требующий больших временных затрат. Стоимость одной книги будет составлять, например, десять человеко-часов. За аналогичный труд при иных обстоятельствах человек вполне мог бы получать деньги, тут же он делает это бесплатно, и в данном случае не важно, приносит ему это удовольствие или нет. Таким образом, вдумчивого читателя невозможно назвать «халявщиком» в принципе. Это звучало бы настолько же абсурдно, как предложение «давай ты поработаешь десять часов, за что получишь халявную еду». И то, что читатель тратит этот труд на изучение конкретного писателя, а не другого, уже является полноценной оплатой — интеллектуальный труд оплачивается ответным интеллектуальным трудом.

Цитата дня:
Спастись из падающего самолета

После авиакатастроф у многих диванных экспертов зачастую возникает куча идей о том, как модифицировать самолеты, чтобы в случае его падения не было жертв. Meduza объяснила, почему многие из предложенных изобретений не работают. Мы цитируем отрывок о том, почему парашют для всего самолета ничего не изменит.

Спастись из падающего самолета, Meduza

Парашют

для всего самолета

В 1975 году в США потомок русских эмигрантов Борис Попов упал с высоты 120 метров вместе с дельтапланом, который внезапно вышел из строя. Выжить удалось только благодаря многолетним занятиям гимнастикой: пилот вовремя сгруппировался и подготовился к удару о воду.

Через пять лет после этого Попов открыл фирму Ballistic Recovery Systems (BRS), которая занялась производством парашютов для небольших летательных аппаратов. Уже в 1982 году был выпущен первый парашют для легкого спортивного самолета, а еще через год система впервые спасла жизнь летчику при аварии.

Принцип работы прост: система в течение одной секунды реагирует на возникновение аварийной ситуации и быстро выбрасывает парашют, который постепенно снижает скорость падения самолета и обеспечивает относительно мягкое приземление.

За всю историю существования BRS продала более 29 тысяч парашютных систем производителям легких самолетов Cirrus, Flight Design и Cessna. Благодаря этому, как отмечают в компании, удалось спасти жизни более 300 человек.

Почему эта система не используется на больших самолетах

Из-за несовершенства материалов. Современные парашютные ткани способны выдержать только маленькие самолеты с пятью-шестью пассажирами, сейчас ведется разработка более прочной системы для 12-местных самолетов.

«Чтобы безопасно спустить самолет на землю, надо исходить из формулы „1 фунт веса — 1 квадратный фут парашютной ткани“. Допустим, чтобы спустить Boeing 747, понадобится полмиллиона квадратных футов ткани, для Airbus A320 — около шести парашютов, каждый из которых будет размером с футбольное поле», — отметил изобретатель в интервью Engineering and Technology Magazine. В таком случае либо могут быть превышены предельные значения грузоподъемности самолетов, либо придется радикально уменьшать вместимость, что принесет убытки авиакомпаниям.

По словам Попова, необходимо дождаться, когда создадут ткань, которая будет весить в десять раз меньше нынешних, но при этом будет очень прочной. Тогда использование парашютов для больших самолетов окажется и безопасным, и экономически целесообразным. По прогнозу изобретателя, только на создание таких тканей требуется 5–10 лет.

Цитата дня:
Лайк за упокой

Социальные сети оказывают влияние на многие сферы, и на посмертные ритуалы в том числе. Мы публикуем отрывок материала Esquire о том, как соцсети меняют похоронные обряды.

Могильное приложение, Esquire

Сегодня после смерти человека в интернете остается своеобразный архив — сообщения, фотографии, публичные посты, записи под замком. Но такие же архивы оставались и прежде: в XIX веке большая часть образованных людей вела дневники, эпистолярный жанр в России был чрезвычайно развит, и даже ваши родители, бабушка и дедушка наверняка обменивались письмами. В большинстве случаев это были ничем не примечательные поздравления, фотокарточки друзей детства, которых потомки никогда не видели, заметки на память. То, о чем писали в дневниках, не сильно отличается от социальных сетей: кого-то больше интересовали сплетни и наряды, кто-то систематически отмечал не только семейные события, но и общественные и политические изменения. При ухудшении политической ситуации в стране люди начинали вычищать дневники, жечь опасные письма. В эпоху большого террора московскую школьницу Нину Луговскую арестовали в 17 лет по подозрению в заговоре против Сталина — обвинение основывалось на дневниковой записи. Теперь тюремные сроки дают за посты в «Живом Журнале» и во «ВКонтакте».

Вопрос наследования аккаунтов тоже не новый, ведь передать по наследству можно что угодно, хоть скомканную салфетку, хоть пароль от «Твиттера». Кто-то передает свои социальные сети в чужое ведение только затем, чтобы его виртуальную личность после смерти тоже «убили». Другие распоряжаются ими как литературным или художественным архивом, который может принести прибыль потомкам. Передавать семейное дело по наследству — довольно древняя традиция.

Оставить сообщение на странице умершего друга — все равно что помянуть усопшего в молитве в дореволюционной культуре; старый навык переживания горя замещают его новые формы. Сами памятные страницы в «Фейсбуке», когда родственники и друзья годами возвращаются к профайлу умершего человека и оставляют там картинки и комментарии, — это спонтанные мемориалы в виртуальном пространстве. Они напоминают памятные знаки на обочинах дорог, установленные на месте автомобильной аварии. Люди регулярно приезжают к этим знакам, приносят еду и сигареты. Почему покойнику нужна еда в этом месте, он ведь и похоронен не там? Пространство смерти расширяется, кладбища уже недостаточно, как и традиционных обрядов. Если в православном каноне срок активного поминовения исчерпывается одним годом для самых близких родственников и сорока днями для всех остальных, то дорожные знаки посещают десятилетиями.

Спонтанные мемориалы на месте трагических событий начали появляться по всему миру почти одновременно — в восьмидесятые годы прошлого века — и, вероятно, отражают некий виток развития мировой культуры. Кризис идентичности, связанный с окончательным отходом от традиционных ценностей и формированием новой культуры, разные страны переживают со своей спецификой. Но проблема посмертного существования в социальных сетях на Западе сегодня не менее актуальна, поэтому появляются все новые сайты и программы, которые позволяют пользователю при жизни управлять своей «загробной» персоной, фактически помогают отделять ее от себя.

Правда, как и во всем, что касается соцсетей, в новых похоронных обрядах срабатывает процесс упрощения социального механизма — в данном случае механизма скорби. Поминать усопшего сегодня можно сидя на диване и ставя сочувственные «лайки» на его странице. Неудивительно, что созданный в прошлом году шуточный сайт электронных исповедей «Е-батюшка» набрал бешеную популярность и люди на полном серьезе хотели каяться в грехах не вставая из-за компьютера.

Таким же социальным упрощением можно назвать и появившуюся пару лет назад моду на селфи с похорон. Для исследователей этот феномен не новость: фотографии мертвых родственников есть в архивах многих советских семей, а в Историко-художественном музее в подмосковном Егорьевске собрана отличная коллекция портретов, написанных с мертвецов в гробах.