Цитата дня:
Что происходит с людьми в период от 20 до 30 лет?

Как ни парадоксально, но если верить многочисленным исследованиям, после 20-ти жить становится легче. T&P опубликовали отрывок книги американского психолога Мэг Джей «Важные годы». ВОС цитирует описание происходящих с человеком процессов, которые имеют место после 20-ти лет.

Время действовать: что происходит с людьми в период от 20 до 30 лет, T&P

По утверждению психологов, в возрасте от двадцати до тридцати лет положительные изменения личности происходят благодаря способности «продолжать жить и двигаться дальше». Попытки избежать взрослой жизни не помогут почувствовать себя лучше; это может произойти только благодаря инвестициям во взрослую жизнь. Двадцать с лишним лет — это период, когда мы переходим от учебы к работе, от случайных связей к настоящим отношениям или, как в случае Сэма, от ночевок на чужих диванах к своей квартире. Большинство подобных перемен требует, чтобы мы взяли на себя взрослые обязательства (перед руководителями, партнерами, арендодателями, соседями по комнате). Эти обязательства коренным образом меняют как наше положение в обществе, так и то, кто мы есть на самом деле. Инвестиции в любовь и работу запускают процесс созревания личности. Статус сотрудника компании или успешного партнера способствует ее трансформации, а постоянное проживание на одном месте помогает вести более размеренный образ жизни. Напротив, юноши и девушки двадцати с лишним лет, которые не стремятся жить полной жизнью и двигаться дальше, испытывают такие чувства, как подавленность, гнев и отчужденность.

Существует множество способов взять на себя такие обязательства перед окружающим миром. В двадцать с лишним лет порой приходится мириться с тем, что означает быть остепенившимся или успешным. Большая любовь или работа, которой вы будете гордиться, — такая цель может показаться труднодостижимой, но мы становимся счастливее, просто двигаясь в этом направлении. Молодым людям после двадцати, которые добиваются пусть незначительных, но успехов в работе или более-менее устойчивого финансового положения, в большей степени свойственны такие качества, как уверенность в себе, позитивный настрой и ответственность. Уже само наличие целей способно сделать нас счастливее и увереннее в себе — как сейчас, так и впоследствии. Во время одного из исследований, объектом которого стали молодые люди с момента окончания колледжа и до тридцати с лишним лет, было установлено, что активная постановка целей в возрасте от двадцати до тридцати лет способствует повышению целеустремленности, мастерства, умения действовать и благосостояния в возрасте от тридцати до сорока лет]. Наши цели показывают, кто мы есть и кем хотим стать. Они говорят о том, как мы организуем свою жизнь. Цели называют структурными элементами личности взрослого человека, поэтому стоит обратить особое внимание на следующее: цели, которые вы ставите перед собой сейчас, определяют то, кем вы будете в возрасте от тридцати до сорока лет и старше.

Обязательства перед другими людьми вне работы тоже способствуют переменам и благополучию. По результатам исследований, которые проводились в США и Европе, было установлено, что формирование устойчивых отношений помогает молодым людям двадцати с лишним лет чувствовать себя увереннее и ответственнее, независимо от того, будут ли эти отношения развиваться или нет. Устойчивые отношения снижают уровень социальной тревоги и подавленности, поскольку позволяют нам чувствовать себя менее одинокими и дают возможность отработать навыки межличностного общения. Мы учимся управлять эмоциями и решать конфликты. Отношения с возлюбленными помогают нам найти новые способы подготовиться к жизни в мире взрослых. А в те дни, когда нам становится действительно трудно пережить происходящее, они могут стать источником уверенности и более надежным убежищем, чем то, которое мы можем найти у своих родителей.

Хотя средства массовой информации превозносят холостяцкую жизнь, на самом деле мало приятного в том, чтобы остаться одному в двадцать с лишним лет. В ходе исследования, в рамках которого анализировалась жизнь молодых людей в период от немногим более двадцати до почти тридцати лет, выяснилось, что 80 процентов одиночек (юношей и девушек, которые ходили на свидания и заводили случайные связи, но не брали на себя серьезных обязательств) недовольны такой жизнью и только 10 процентов действительно не хотят иметь партнеров. Постоянное отсутствие пары способно губительно сказаться на жизни мужчин, поскольку у тех, кто ведет одинокий образ жизни в двадцать с лишним лет, к тридцати годам существенно падает самооценка.

Цитата дня:
Почему нельзя верить соцопросам

Esquire опубликовал материал, в котором социолог Кирилл Калинин объясняет, почему люди зачастую врут, когда участвуют в соцопросах.

Почему соцопросам нельзя верить, Esquire

Когда человек общается с социологом, он нередко стремится представить себя в наиболее выгодном свете — то есть ответить именно так, как, по его мнению, от него ждут. Если его окружающие положительно воспринимают те или иные действия властей, респондент склонен примкнуть к этим оценкам, а в случае очевидного социального табу он скорее попытается скрыть истинное мнение. Именно поэтому замеры по чувствительным вопросам (о материальном благосостоянии, сексуальном поведении, употреблении наркотиков или голосовании на выборах), как правило, дают завышенные оценки по ответам, которые социально одобряемы, и наоборот. К примеру, множество исследований сексуального поведения показывают, что вопреки логике среднее число сексуальных партнеров у мужчин и женщин не является равным. Как правило, среди мужчин оно завышается в разы, а у женщин, напротив, занижается. Это связано с тем, что женщины испытывают неловкость при упоминании большого числа сексуальных партнеров, а мужчины боятся признаться в своем скромном опыте. Механизм социального одобрения искажает также результаты опросов, посвященных социально-политической тематике. В 1970-х годах немецкий политолог Элизабет Ноэль-Нойман предложила теорию спирали молчания. Согласно ей, средства массовой информации, особенно с однообразным идеологическим содержанием, способствуют возникновению в обществе доминантного мнения, то есть одобряемого большинством, а потому более предпочтительного. Индивид, относящийся к меньшинству и нуждающийся во внешнем одобрении, из-за страха перед социальной изоляцией будет стараться замолчать свою позицию, тогда как находящийся в большинстве, напротив, стремится ее выразить публично. В каком-то смысле российские государственные СМИ действуют по схожему сценарию, старательно культивируя мнение большинства в ущерб альтернативным точкам зрения. Соцопросы, в свою очередь, демонстрируют, как именно это доминантное мнение должно выглядеть. В результате чем реже озвучивается непопулярная точка зрения, тем меньше остается людей, готовых поддерживать ее публично, и тем сложнее им это сделать. Спираль молчания раскручивается до тех пор, пока меньшинство окончательно не замолкнет.

Стоит оговориться, что теория Ноэль-Нойман описывает авторитарные режимы, и ее часто критикуют за слабую эмпирическую базу. Однако сами по себе эффекты социального одобрения в политических вопросах повсеместны. Взять хотя бы феномен Дональда Трампа, известного грубыми выходками и радикальными заявлениями, идущими вразрез с американскими нормами политкорректности: в интернет-опросах Трамп набирает порядка 38%, а при личном интервьюировании этот процент опускается до 32. Кроме того, в США известен так называемый эффект Брэдли: на выборах с участием темнокожего кандидата респонденты, придерживаясь политкорректности, были склонны заявлять о его поддержке, однако в реальности голосовали за белокожего. Наконец, фактору социального одобрения может быть подвержено само голосование на участках. Государственная символика и помпезность обстановки внушают избирателю идею о временном попадании в лоно государственной машины, побуждая его голосовать за кандидата или партию власти вопреки внутренним политическим установкам.

У социологов есть множество инструментов, которые позволяют снизить воздействие социального одобрения на ответы респондентов. Прежде всего, можно использовать техники, обеспечивающие максимальную анонимность при ответе на чувствительные вопросы. Представим, что необходимо оценить выраженность бытового насилия среди группы мужчин, собравшихся в комнате. Скорее всего, мало кто откликнется на прямую просьбу поднять руку. Однако если попросить каждого из участников сначала втайне подбросить монетку, а затем поднять руку только в двух случаях — если выпал «орел» или если в семье имеются случаи бытового насилия, — то их будет гораздо больше. Допустим, из 100 мужчин 58 подняли руки. Поскольку вероятность выпадения «орла» или «решки» составляет приблизительно 0,5 — это классический пример случайного процесса с равновероятным исходом: мы изначально знаем, что 50% мужчин подняли свои руки по воле случая, а оставшиеся 8% ответили на вопрос утвердительно. Принимая во внимание, что речь идет о двух группах, доля мужчин, применяющих бытовое насилие, составляет 16%.

Еще одна техника, которая особенно полюбилась российским опросным организациям, — списочный эксперимент. Респондентам дают список из четырех или пяти высказываний с просьбой посчитать количество тех, с которыми они согласны, и выдать в качестве ответа общее число. При этом одной половине респондентов дается список, например, из четырех нейтральных высказываний, а другой половине — содержащий одно чувствительное. В марте 2015 года мы провели такое исследование с «Левада-центром»: открыто высказались за введение российских войск на Украину 27%, однако списочный эксперимент выявил почти нулевой процент согласных с этой мерой. Кстати, вместе с «Левада-центром» и ВЦИОМ мы также проводили эксперименты с изменением формулировок вопросов. Когда респондентам задавали вопрос о присоединении Крыма и при этом упоминали падение уровня благосостояния из-за санкций, то процент поддерживающих присоединение в среднем падал на 10 пунктов. А вот при ответе на вопрос о поддержке Владимира Путина с упоминанием санкций и их последствий рейтинг президента опускался лишь на 5.

Таким образом, данные социологических опросов не следует воспринимать буквально. Их нужно уметь прочитывать. Последний пример: в январе 2016 года, когда мы вместе с ВЦИОМ проводили исследование протестного потенциала, 32% россиян открыто заявили о своей готовности принять участие в массовых акциях «против падения уровня жизни, несправедливых действий властей, в защиту своих прав и свобод». При этом мои эксперименты, нейтрализующие фактор социального одобрения, показали, что заявленное участие респондентов может быть на 10% выше.

Цитата дня:
Григорий Ревзин о благоустройстве Москвы

Известный архитектурный критик, партнер консалтингового бюро «Стрелка», профессор Высшей школы урбанистики Григорий Ревзин опубликовал свое мнение по поводу того, что происходит с Москвой. ВОС цитирует отрывок о масштабах проблемы и неправильных путях ее решения.

Благоустройство Москвы: мы готовы терпеть кнут, но подавитесь вашим пряником , Московский центр Карнеги 

Пойти, чтобы поехать

Три обстоятельства определяют масштаб проблемы.

Во-первых, то, что у нас десятимиллионный по прописке и двадцатимиллионный по дневному населению город. Длина дорог в нем больше, чем расстояние от Кремля до Мекки.

Во-вторых, Москва последние 50 лет – начиная с хрущевского строительства гордых американских развязок на Садовом кольце и кончая лужковским строительством тех же развязок на Третьем транспортном кольце – развивалась по пути расширения возможностей автомобиля. Теперь нужно развернуться. Мы суживали тротуары, вырубали деревья, делали туннели, мосты – мы выкраивали под колеса все, что можно. И поскольку главная затыка Москвы – центр, то именно здесь прежде всего и выкраивали. У нас в центре есть набережные, по которым нельзя пройти пешком, – ширина тротуара меньше метра (Яуза и Обводной канал); у нас в центре два с половиной квадратных метра зелени на человека (а на окраинах по 40 квадратных метров) – у нас дико автомобилизированный центр. Если разворачиваться раз в 50 лет, получается очень большой и неуклюжий поворот.

В-третьих, к несчастью, пешеходное движение бессмысленно делать в одном месте. Если вы хотите уйти от транспортного коллапса в городе с радиально-кольцевой планировкой, вам нужно сделать центр преимущественно пешеходным. А если вы хотите делать центр пешеходным, нужно его делать пешеходным целиком – иначе не работает. Одна пешеходная улица не решает ничего – это зря выброшенные деньги. И когда прекрасные независимые журналисты возмущаются тем, что у нас переделывается по 50 улиц в год, это яркое свидетельство того, что они совсем не понимают, зачем это вообще делается. Если делать по пять в год, тогда лучше не делать, а вводить платный въезд в центр, как в Сингапуре. Потому что по пять в год – это даст эффект через 40 лет, когда, вероятно, автомобиль на двигателе внутреннего сгорания уйдет в прошлое.

К сожалению, эти аксиомы московскому правительству донести до общественности не удалось. Все заметили платные парковки – кнут объяснять не надо, кнут все понимают. С пряником так не получается. То, что очевидно любому урбанисту, как выяснилось, не урбанисту совсем не приходит в голову. Блестящие пытливые умы ищут нетривиальные объяснения благоустройства вроде остановки времени и манифестации власти, и это, может, и есть, но в основе все совсем просто.

Чтобы мегаполис поехал, нужно, чтобы он пошел. Это никакая не злокозненность, не идеология, не гипотеза, это физические свойства организации движения в большом городе. Вода всегда течет вниз, а вверх не течет. Так и здесь: если в мегаполисе нет пешеходного движения, то он стоит в пробках.

Ведомственный подход

Как ни абсурдно это звучит, но причиной того, что первоначальный самоочевидный смысл благоустройства потерялся, является «ведомственный» подход. Сначала, в 2011 году, на уровне рекомендаций Собянину, связь кнута и пряника была очевидна. Но дальше программу начали выполнять. Организацией автомобильного движения у нас занимается Департамент транспорта, а благоустройством – Департамент жилищно-коммунального хозяйства. Максим Ликсутов в рамках своих транспортных компетенций развил должную пиар-активность и всем более или менее объяснил: без платной парковки город не поедет. Петр Бирюков никогда не говорил, что его благоустроительная деятельность связана с транспортной проблемой. Подозреваю потому, что, если начать говорить, тогда программа «Моя улица» может переехать из его департамента к Ликсутову.

Итог оказался парадоксальным.

Москвичи в целом удивительно толерантно приняли платную парковку – такого уровня лояльности граждан к кнуту не демонстрировал ни один город мира. Везде начиная с 1970-х годов, когда мегаполисы стали бороться с машинами, люди вставали на дыбы, устраивали демонстрации, автомобильные манифестации, заваливали мэрии судебными исками, и хотя никто не отказывался от необходимых мер, но почти всегда приходилось менять муниципальную власть. У нас чуть ли не половина автомобилистов восприняли платную парковку на ура.

Везде начиная с 1990-х, когда города начали заниматься благоустройством старых улиц, это воспринималось гражданами более чем позитивно, а реконструированные Елисейские Поля в Париже, Сентрал-парк в Нью-Йорке и набережные в Мадриде стали главными городскими событиями. У нас, если судить по фейсбуку или оппозиционным СМИ, люди жаждут снести правительство как раз за это. Мы готовы терпеть кнут, но подавитесь вашим пряником.

Масштабы реконструкции вместе с непониманием, зачем это делается, привели к возрождению лужковских лекал интерпретации: если строят, то чтобы воровать. Дороги – не жилье. Лужков выделял Батуриной городскую землю, строил на ней дома и продавал на рынке – так понятно, откуда берутся деньги. Собянин реконструирует улицы, которые не продаются, – так деньги не образуются. Значит, решили думающие и чувствующие люди, он ворует со стройки. Конечно, так много не своруешь – нужно все же поменять асфальт, уложить камень, переложить все сети, посадить деревья, поменять уличную мебель – много денег уходит просто на это. Да, поняли думающие и чувствующие люди, и именно поэтому стройка очень-очень большая. Чем больше Собянин реконструирует, тем, стало быть, больше и ворует. Совсем зарвался.

Накал страстей такой, что объясняться поздно. В РБК провели специальное расследование, где показали жуткую картину коррупции: на рынке благоустройства работают до двадцати разных больших фирм, и во всех сидят выходцы из системы ЖКХ, а многие даже родственники. Все монополизировано и коррумпировано. Вообще-то если на рынке конкурируют 17 разных фирм, это называется не монополией, а наоборот. А то, что фирмы по благоустройству создали бывшие работники ЖКХ, действительно страсть как странно – вы, вероятно, ожидали встретить там епископов. С тем же успехом можно было бы сказать, что вся финансовая система США коррумпирована и монополизирована – везде сидят родственники Рокфеллеров или те, кто у них когда-то работал. Но это прошло на ура и было воспринято прогрессивной общественностью как последнее доказательство того, что вся программа – способ распила. Нина Петровна – бывшая невестка Тимофея Матвеевича; какие еще вам нужны доказательства?!!

Цитата дня:
Боль и ненависть русского такси

Самиздат «Батенька, да вы трансформер» выпустил потрясающий лонгрид о буднях обыкновенного таксиста в России. ВОС цитирует отрывок, в котором герой рассуждает о водителях и пассажирах. Обязательно прочитайте материал полностью!

Ад на колесах. Боль и ненависть русского такси , «Батенька, да вы трансформер»

Я решил, что приключений на сегодня достаточно и поехал домой. Вот едешь ты спокойно, осматриваешь проезжую часть в свете фар. Вот алкоголик идёт вдоль дороги. Ноги его уже вяло заплетаются, а жилые дома начнутся километра через три. Не дойдёт, замёрзнет, видно по нему. Нужно срочно левее брать, подальше от алкоголика. Алкоголик-путешественник запросто может захотеть тебя посадить, ради чего кинется под колёса.

Или едешь ты в среднем ряду, справа тебя обходит какой-то заднеприводный имбецил с пердаком вместо глушителя. Он намерен тебя подрезать. Нужно оглядеться, подумать за всех и, вероятнее всего, чуть притормозить. Дорогу имбецилу! Ведь если его не пропустить, то он окажется в рядах тех, кто хочет тебя изничтожить. А твой пассажир окажется в числе тех, кто захочет тебя посадить. Он ведь тебе 130 рублей платит, чтобы ты его в целости и сохранности от подъезда до подъезда довёз. А если ты, не дай бог, попадёшь с ним в аварию, то уже не важно, кто там прав, а кто виноват. Пассажир направит на тебя всю свою злость. Ты ещё только анализируешь опасную дорожную ситуацию на предмет верного манёвра, а пассажир уже тянется к телефону звонить в службу качества, полицию, районный суд, ЕСПЧ и брату одноклассника соседа, который учился на юриста и всегда готов помочь после смены в Макдоналдсе. Пассажир ведь наверняка ехал на очень важную встречу, которая сулила ему миллион рублей. А ты не довёз пассажира, и теперь миллион должен ты.

А ещё водители и пассажиры совершенно по-разному мыслят, и эта разница в образе мышления и подхода к пассажирским перевозкам приводит к многочисленным истерикам в отзывах

о работе такси, разговорам через нижнюю губу и презрению к таксистам как к классу общества. Кого не спроси из пассажиров — всем всё время что-то не нравится, всё время что-то бесит.

Вот меня тоже иной раз бесит, что я должен кого-то возить за 90 рублей в другой район через пробки. Или возить офисных алкоголиков с корпоратива, которые под руку гундят про то, что машина тесная, музыка не та, курить нельзя, а окна открываются не кнопкой, а ручкой, которую надо крутить. Такие тоже бесят. Или садится человек, проехал и протягивает 5 000 одной купюрой. Протягивает и так, смакуя ситуацию, говорит: «Только сильно мелкими сдачу не сдавайте». А у самого такое лицо, будто он проездной в трамвае показывает. Он, наверное, думает: «У этого водителя наверняка не будет сдачи, я скажу ему, что это его проблемы, и покину автомобиль, проехав, таким образом, бесплатно!». Сдача у меня есть всегда. Уже с этой пятитысячной купюры я заправлюсь на сто рублей и получу сдачу в 4900.

Один человек выразил такую мысль: «Работа водителя — ждать и ехать». Очень круто, что все знают обязанности водителя. Печально, что никто не знает своих.

Иногда с пассажирами приходится спорить и на любой аргумент каждый из пассажиров найдёт, что возразить. И возражение будет примерно такое: «Ты таксист, судьба у тебя такая. Ты должен это, это, вот это и ещё вон то. А я тебе плачу 130 рублей. Не нравится? Ну, так не работай таксистом! У всех есть выбор!».

А потом происходит какая-нибудь фигня: теракт, катаклизм, подлянка от погоды, массовая гибель людей, камни с неба, падёж и бешенство. Земля налетает на небесную ось, нужно спасаться. Где же такси? А такси тут как тут, только ценник со 130 поднялся до 1 300.

— Почему так дорого?

— Не нравится? Иди пешком. У всех есть выбор!

В критических ситуациях водитель такси и пассажир в каком-то роде меняются местами, но тот, кто привык потреблять кровь водителей, почему-то сам не хочет быть предметом потребления и начинает говорить о ценностях человеческой жизни, гуманизме и тому подобном. Но модель уже не поменять, и, если работа водителя ехать, то обязанность пассажира — платить. Нет оплаты — нет перемещения. Остается только боль и 130 бесполезных рублей.

Цитата дня:
Почему футбольные фанаты агрессивные?

Новости пестрят заголовками о том, как российские футбольные фанаты разнесли Марсель. The-Village поговорил с экспертами о том, в чем причина этой повышенной агрессии и тяги к разрушению у болельщиков. ВОС цитирует ответ специалиста по философии и социологии спорта.

ЕСТЬ ВОПРОС: Почему футбольные фанаты такие агрессивные?, The-Village

ВЛАДИМИР НИШУКОВ

специалист по философии и социологии спорта

Повышенной агрессивностью отличаются не только представители российского околофутбола. Традиционно к опасным фанатам принято относить англичан, поляков, турок, немцев. И четыре года назад фанаты из этих же стран считались самыми отъявленными хулиганами, но при этом на Евро-2012 таких массовых драк, как в этом году, не было. Резонансным было только нападение польских ультрас на российских «кузьмичей».

Обострение околофутбольных страстей в 2016 году можно объяснять по-разному. Во-первых, французские правоохранители оказались явно не готовы к массовым беспорядкам, сосредоточившись на борьбе с террористической опасностью, с небольшими группами исламистов, а не диффузными сообществами фанатов. Во-вторых, фанатское движение традиционно чутко реагирует на международную обстановку. И поскольку значительная часть фанатов придерживается правых взглядов, эта реакция часто носит ярко выраженный националистический характер. То есть сербские фанаты не любят хорватских, польские — русских и так далее. А поскольку обстановка в мире накалилась по сравнению с 2012 годом, таких линий напряженности стало еще больше. Неслучайно при жеребьевке команд по группам такое внимание уделялось разведению России и Украины или Сербии и Албании по разным группам.

Русские фанаты оказались лучше организованы и подготовлены. Скорее всего, англичанам просто не повезло, и они столкнулись с небольшой, но сплоченной группой болельщиков из России. По поводу физической формы русских фанатов нужно сделать ремарку. Я сам очень люблю контактные силовые виды спорта — миксфайт и регби. На тренировках по таким видам спорта всегда есть люди из футбольных «фирм». В Москве это вообще тренд последних двух лет — фанаты футбольных клубов организуют регбийные клубы: «Торпедо», ЦСКА, «Локомотив» и так далее. Неудивительно, что 10–20 таких регбистов обратили в бегство сотню англичан.

Фанатские драки принято объяснять, с одной стороны, нехваткой агрессии на футбольном поле, которая восполняется насилием в «третьем тайме». Логика тут следующая: игроки клубов играют за деньги, а не за идею клуба — поэтому фанаты ради этой идеи и вступают в стычки. Но эта гипотеза опровергается существованием агрессивных фанатов низших лиг, где футболисты играют как раз за идею и небольшую зарплату. С другой стороны, фанатские драки преподносятся как отголосок традиционных кулачных боев стенка на стенку. Эта гипотеза еще менее обоснованна — можете обратиться к работам лучшего отечественного исследователя кулачных боев Анатолия Тедорадзе, чтобы понять, насколько фанатские драки далеки от стеношных боев, проводившихся в престольные праздники.

Драки футбольных фанатов — это именно городская традиция последних двух-трех десятилетий, вроде современных свадеб у Вечного огня и с замочками. И она еще ждет своих этнографов для осмысления.

Цитата дня:
Почему нам неловко наблюдать, как другие делают селфи?

T&P перевели статью испанского писателя и режиссера Эммануэля Ордоньеса Ангуло, которое было опубликовано на сайте Aeon, о селфи, потребности в самопрезентации и сужении личного пространства.

Быстрое чтение: почему нам неловко смотреть, как другие делают селфи , Теории&Практики 

Почему же мы все время играем на публику? Философ Аласдер Макинтайр предположил, что желание выставлять свою жизнь напоказ — это одна из основных человеческих потребностей; не просто рассказывать сказки о своей жизни, но проживать их. Возьмем, например, то, как мы узнаем новости. Если я тинейджер, родившийся в нулевых, то я слежу за всеми событиями в фейсбуке, а если я банкир, то покупаю Financial Times. Но если молодежь покупает Financial Times или банкир сидит в фейсбуке, то кажется, будто роли не отыгрываются должным образом. Мы воспринимаем себя и остальных в рамках персонажей, которыми являемся, и историй, в которых играем свою роль. «Единство человеческой жизни — это единство нарративных задач», — пишет Макинтайр в своей книге «После добродетели» (1981). Мы собираем воедино свои истории, чтобы их понимали другие. Мы герои, которые сами себя придумывают и живут в своих историях, которые читают остальные. Поэтому селфи Морган — это кусочек истории, которая должна приукрасить ее жизнь.

Примерно это же описывал Жан-Поль Сартр в «Тошноте» (1938): «Каждый человек — всегда рассказчик историй, он живет в окружении историй, своих и чужих, и все, что с ним происходит, видит сквозь их призму». Не сфотографировал — значит, не было. Но после, сидя в кафе де Флор, человек должен спросить себя: я действительно собираюсь рассказать людям об этом кофе? Я и вправду так подробно рассказываю о всех своих действиях — или делаю их, только чтобы рассказать? «Настало время выбирать, — заключает он, — жить или говорить». Либо наслаждайтесь своим кофе, либо постите его в инстаграм.

Философ Бернард Уильямс также интересовался идеей жизни как рассказа. Если Макинтайр считает, что реальная жизнь создается по образцу вымышленной, то Уильямс утверждает, что единственная разница между реальными и вымышленными героями заключается в том, что вымышленная жизнь предопределена с самого начала, а реальная — нет. Иными словами, персонажам не нужно беспокоиться о своем будущем. По словам Уильямса, Макинтайр забывает о том, что хоть мы и осознаем нашу прошлую жизнь, но живем ради будущего. Столкнувшись с выбором, мы не остановимся, чтобы подумать, какое же решение будет лучше соответствовать слаженному повествованию нашей истории. Конечно, иногда мы принимаем решения исходя из того образа жизни, который ведем. Но жить такой жизнью мы начали по более серьезным причинам, нежели формирование собственного имиджа. Уильямс утверждает, что на самом деле жизнь с постоянной отсылкой к своему персонажу приведет к формированию неаутентичного имиджа, отличного от того, который был у вас изначально. Начав с нарочитой методичностью совершать действия, которые раньше выполняли не задумываясь, вы усложните себе жизнь. Если вы думаете о том, как идти, в процессе ходьбы, то в итоге споткнетесь.

Уильямс описывал проведенное им исследование больше десяти лет назад, а тогда в мире не существовало и половины тех селфи, что есть сегодня. Выходит, если он прав, то сейчас мы просто пытаемся лучше понять себя? В некотором роде да, потому что смысл нашей прошлой жизни заключается в том, чтобы перенести его в будущее. Как говорил философ Дэвид Веллеман, для придания смысла своему существованию человек создает публичный образ не в формате рассказа, а как четкую картинку, которую он может истолковать сам себе как часть среды. Даже Робинзону Крузо, изолированному от общества, необходимо было как-то себя позиционировать, что позволяло ему отслеживать ход жизни. Из этой зависимости от наличия смысла и вытекает разница между публичной и частной сферой: чтобы нас поняли, мы должны подготовить себя для самопрезентации перед другими, и поэтому мы должны выбрать, какую часть своей жизни мы показываем, а какую оставляем скрытой. Таким образом, частное — это то, что мы прячем не потому что считаем, что это стыдно, а потому, что мы решили, что это ничего не привносит в создаваемый нами имидж и, как следствие, не усиливает чувство контроля. Селфи Морган — это проявление элементарной человеческой потребности в самопрезентации.

Вероятно, Веллеман имел в виду то, что эпидемия селфи — это следствие увеличения количества инструментов для самопрезентации: фейсбук, твиттер и так далее. Все вместе они сужают личное пространство. Если контролирование всего, что мы показываем, есть неизбежный порыв, то социальные медиа — это масса способов его удовлетворения. Исходя из этого, Веллеман полагает, что мы бы могли немного сдерживать себя. Но он писал свою работу 14 лет назад. Сегодня я даже могу представить его разглагольствования на тему хэштегов, которые сопровождают самопрезентацию множества людей (#wokeuplikethis, #instamood, #life, #me). Но это пустяки: он же сам сказал, что люди могут показывать и прятать все, что считают нужным.

Неважно, рассматриваете вы жизнь как рассказ или нет. Она всегда ставит перед вами выбор: что показывать, а что скрывать. Мы должны лавировать между этими двумя гранями. И если понимание того, что есть частное, а что — публичное, меняется в зависимости от различных культур и возрастов, то оно может быть разным и у отдельных людей внутри этих групп. Так что каждый раз, когда мои соседи будут делать при мне селфи, я буду чувствовать себя неловко, будто случайно увидел, как они меняют нижнее белье.